Алексей Павлюков - Ежов. Биография Страница 21

Оказалось, что эта деятельность ведется в двух основных направлениях. Характерными признаками первого являются борьба за сохранение идеологически близких кадров старых специалистов и «бешеное сопротивление выдвиженчеству в аппарате, борьба против молодых специалистов и их затирание». «Если раньше, — замечает Ежов, — все эти факты казались разрозненными и ничем не связанными попытками со стороны представителей отдельных групп специалистов в отдельных учреждениях оказать то или иное сопротивление, то сейчас на фоне раскрытой вредительской организации кондратьевцев эта разрозненность исчезает, и отдельные попытки выливаются в единую целеустремленную систему».

Другим направлением деятельности так называемых вредителей стала их «бешеная борьба» против реформы высшей школы, и в частности, против создания узкоспециализированных учебных заведений. С этим направлением «вредительской деятельности» справиться было, видимо, не очень сложно, поскольку, как явствует из приводимых в статье фактов, «вредители» и не думали скрывать своих взглядов.

Например, профессор Московской сельскохозяйственной академии им. Тимирязева А. Г. Дояренко («один из наиболее крупных вождей правой профессуры») совершенно открыто заявлял, что реорганизация сельскохозяйственного образования — это упразднение высшей школы и что узкая специализация сельскохозяйственных вузов дает не высокообразованных специалистов, а техников. Другой «вредитель» — профессор А. С. Саноцкий из Белорусской сельхозакадемии утверждал: «школа [высшая] должна дать широкое энциклопедическое образование. Специалист сам складывается в жизни. Крестьянское хозяйство — сложный организм, требующий проявления основательных общих знаний».

Или вот еще высказывание «классового врага»: «Основная масса работников, переходящая на протяжении хозяйственного года в силу сезонного характера с/х производства от одной производственной функции к другой, должна иметь производственную подготовку по нескольким отраслям сельского хозяйства».

«Такова точка зрения вредителей на тип специалиста, — подытоживает Ежов приводимые им примеры и добавляет: — Кондратьев, Дояренко и др. арестованы, но корни кондратьевщины еще есть в наших земорганах, научных учреждениях и вузах. Перед нами стоят громадные задачи по окончательному выкорчевыванию этих корней кондратьевщины. Об этом, — пообещал он, — мы поговорим в следующей нашей статье».

Однако продолжить разговор не удалось. Ежова ждала новая, гораздо более ответственная работа, так что о каких именно «громадных задачах по выкорчевыванию вредителей» автор собирался им рассказать, читатели журнала так и не узнали.

Глава 10

Снова в аппарате ЦК

Конец 1930 г. ознаменовался серьезными перестановками в верхних эшелонах власти. Сложившаяся к этому времени ситуация позволяла нанести еще один, на этот раз окончательный, удар по так называемой правой оппозиции, завершив тем самым ее разгром, начатый в прошлом году. Тогда из состава Политбюро был выведен «застрельщик и руководитель правых уклонистов» Н. И. Бухарин, в июле 1930 г. на XVI съезде партии не был избран в состав Политбюро другой лидер «правых» — М. П. Томский, а теперь наконец появилась возможность избавиться и от последнего представителя правых в Политбюро — А. И. Рыкова.

Занимавший должность председателя правительства, называвшегося тогда Советом Народных Комиссаров (сокращенно Совнарком, или СНК), Рыков, хотя и не мог уже открыто противиться сталинскому курсу на форсированную индустриализацию и коллективизацию сельского хозяйства, однако и порывать публично со своими «ошибочными» взглядами тоже не спешил. Атмосфера скрытой оппозиционности царила и в подведомственных ему учреждениях Совнаркома, отвечающих за экономическую политику правительства.

Учитывая высокий авторитет Рыкова в партии и стране, его большой профессиональный опыт (в СНК он работал уже девять лет), Сталин терпеливо сносил его присутствие рядом с собой, ожидая, когда представится случай решить эту кадровую проблему.

Такая возможность обозначилась летом 1930 г. Как уже говорилось, ОГПУ арестовало в это время очередную группу «вредителей» из числа так называемых буржуазных специалистов, которые на этот раз оказались работниками различных подразделений Совнаркома и научно-исследовательских учреждений, обслуживающих правительство. Уже упоминавшийся в предыдущей главе Н. Д. Кондратьев возглавлял Конъюнктурный институт, еще один арестованный, В. Г. Громан, был членом президиума Госплана СССР, П. А. Садырин — членом правления Госбанка СССР и т. д. Не исключено, что все эти аресты были заказными с самого начала, поскольку Сталин, испытывавший в тот период острую нужду в материалах, компрометирующих руководство Совнаркома, вполне мог дать ОГПУ соответствующее поручение.

По распоряжению Сталина брошюру с выдержками из показаний арестованных разослали широкому кругу руководящих партийных, советских и хозяйственных работников, и теперь можно было уже приступать к прямой атаке на Рыкова.

«Я думаю, — писал отдыхающий в Сочи Сталин секретарю ЦК ВКП(б) В.М. Молотову в августе 1930 г., — что следствие по делу Кондратьева — Громана — Садырина нужно вести со всей основательностью, не торопясь. Это дело очень важное… Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь… между этими господами и правыми (Бух[арин], Рыков, Томский)»{85}.

В письме тому же адресату от 13 сентября 1930 года Сталин переводит разговор уже в практическую плоскость:

«Центральная советская верхушка больна смертельной болезнью. СТО [Совет Труда и Обороны, тоже возглавляемый Рыковым] из делового и боевого органа превратился в пустой парламент. СНК парализован водянистыми и по сути дела антипартийными речами Рыкова… Ясно, что так дальше продолжаться не может. Нужны конкретные меры, какие, — расскажу по приезде в Москву»{86}.

Однако дожидаться возвращения в Москву Сталин не стал и в очередном письме к Молотову разъяснил свои намерения:

«Надо… прогнать Рыкова и его компанию. Это теперь неизбежно. Нельзя больше терпеть эту гниль на советско-хозяйственной верхушке. Но это пока между нами»{87}.

И наконец, 22 сентября 1930 г. сталинский план обретает уже законченный вид:

«Вячеслав!

1) Мне кажется, что нужно к осени разрешить окончательно вопрос о советской верхушке…

а) Нужно освободить Рыкова и Шмидта [заместитель Рыкова] и разогнать весь их бюрократический консультантско-секретарский аппарат.

б) Тебе придется заменить Рыкова на посту Пред[седателя] СНК и Пред[седателя] СТО. Иначе — разрыв между советским и партийным руководством. При такой комбинации мы будем иметь полное единство советской, и партийной верхушек, что, несомненно, удвоит наши силы»{88}.

Со второй половины октября 1930 г. на верхних этажах советской хозяйственной пирамиды начинаются крупные кадровые подвижки, в ходе которых члены команды Рыкова постепенно заменяются людьми, пользующимися доверием Сталина. Наконец доходит очередь и до самого Рыкова. 19 декабря 1930 г. пленум ЦК ВКП(б) освобождает его от обязанностей председателя Совнаркома СССР и члена Политбюро. Новым председателем правительства становится, как и было задумано, В. М. Молотов.

Происходившие наверху перемены повлекли за собой и некоторые перестановки в партийном аппарате. В соответствии с решением Политбюро от 14 ноября 1930 г. бывший руководитель Ежова по Орграспреду И. М. Москвин, возглавлявший к этому времени Распределительный отдел ЦК[21], был освобожден от своих обязанностей и переведен на сравнительно скромную должность начальника сектора кадров Высшего совета народного хозяйства. На его место, по рекомендации Л. М. Кагановича, был назначен Ежов.

Л. Э. Разгон, хорошо знавший Москвина, видел причину случившегося в его личных качествах. «Сталин, — писал Разгон, — делал все, чтобы Москвина приблизить. Звал на охоту, приглашал на свои грузинские пиры, приятельски приезжал к нему во время отдыха на юге. Но трудно было найти более неподходящего партнера для этих игрищ, нежели Москвин. Он был ригористом и непокладистым человеком. Иван Михайлович в своей жизни не выпил ни рюмки вина. Не выкурил ни одной папиросы. Не любил «соленых» анекдотов, грубоватых словечек. Не ценил вкусной еды, был равнодушен к зрелищам. И не желал менять своих привычек. Поэтому он отказывался от августейших приглашений на застолья, от участия в автомобильных налетах на курортные города, от ночных бдений за столом Сталина. Нет, он был совершенно неподходящим «соратником», и его падение было неизбежным»{89}.