Кэтрин Коути - Добрая Старая Англия Страница 22

Кроме того, имела место быть квази-феодальная система, так называемый fagging. Ученик из младших классов поступал в услужение к старшекласснику -- приносил ему завтрак и чай, зажигал камин и, если потребуется, мог сбегать в табачную лавку, хотя такие эскапады карались суровой поркой. В идеале эти отношения напоминали связь сеньора и вассала. В обмен на услуги, старшеклассник должен был защищать своего подчиненного. Но детскую жестокость никто не отменял, так что старшие ученики очень часто вымещали свои обиды на младших. Тем более, что обид накапливалось не мало. Жизнь в Итоне была не сахар даже для старшеклассников. Подвергнуться порке могли и 18ти -- 20летние юноши, фактически, молодые мужчины, завтрашние выпускники. Для них наказание было особенно унизительным, учитывая его публичный характер.

Как же проходили телесные наказания в Итоне? Если учитель жаловался на одного из учеников директору колледжа или заведующему Младшим Отделением, – в зависимости от отделения ученика, – имя провинившегося вносили в особый список. В назначенный час ученика вызывали для порки. В каждом отделении была колода для порки (среди учеников считалось особы шиком украсть ее, а так же розги, и спрятать где-нибудь). Несчастный становился на колени возле колоды и перегибался через нее. Секли в Итоне всегда по обнаженным ягодицам, так что штаны тоже приходилось снимать. Возле наказуемого становились двое учеников, которые заворачивали ему рубашку вверх и удерживали его во время порки. Иными словами, наказания в Итоне были ритуализированные, что заводило мазохистов вроде Суинберна как валерьянка кошку.

Что касается итонских розог, то они вселяли страх в ученические сердца. Напоминали они метелку с ручкой длиною в метр и пучком толстых прутьев на конце. Заготавливал розги директорский слуга, каждое утро приносивший в школу целую дюжину. Иногда ему приходилось пополнять запас в течение дня. Сколько деревьев на это изводили, страшно и подумать. За обычные провинности, ученик получал 6 ударов, за более серьезные проступки их число возрастало. В зависимости от силы удара, на коже могла выступать кровь, а следы от порки не проходили неделями. Розга была символом Итона, но в 1911 году директор Литтелтон совершил святотатство -- упразднил розгу в Старшем Отделении, заменив ее тростью. Бывшие ученики Итона пришли в ужас и наперебой уверяли, что теперь образование пойдет псу под хвост. Родную школу без розог они просто не могли вообразить!

Экзекуции в Старшем Отделении проводились в кабинете директора, так же известного как библиотека. Впрочем, как в Младшем, так и в Старшем Отделении, экзекуции были публичными. Любой из учеников мог на них присутствовать. В этом, собственно, и заключался эффект порки -- чтобы одним махом напугать как можно больше народа. Другое дело, что зачастую итонцы приходили на порки как на шоу, скорее злорадствовать чем на ус мотать. Впрочем, ученики, которых никогда не секли дома, приходили в шок от такого зрелища. Но и они вскоре привыкали. Судя по воспоминаниям выпускников, со временем они переставали бояться или даже стыдиться порки. Выдержать ее без криков было своего рода бравадой.

Посылая сыновей в Итон, родители отлично знали, что порки их отпрыскам не избежать. Многие сами были выпускниками Итона и считали, что розги пошли им только на пользу. В этом плане, интересно происшествие с мистером Морганом Томасом из Сассекса в 1850х. Когда его сыну-ученику Итона исполнилось 14, мистер Томас заявил, что отныне он не должен подвергаться порке. В его возрасте, это наказание слишком унизительно. Сообщил он это сыну в частном порядке, администрация колледжа ничего не знала об этих инструкциях. Четыре года юный Томас протянул без серьезных нарушений. Но когда ему стукнуло 18, юношу заподозрили в курении и приговорили к телесному наказанию. Тогда-то он и открыл своему наставнику, что отец строго-настрого запретил ему подчиняться итонским правилам в этом случае. Директор не стал писать отцу ученика – просто исключил юного Томаса за неповиновение. Тогда мистер Томас затеял кампанию в прессе с целью отмены телесных наказаний в Итоне. Ведь согласно парламентскому акту от 1847 года, преступников старше 14 лет запрещено было пороть розгами (на протяжение всего 19го века, эти правила менялись, становясь то мягче, то жестче). Но если закон щадил филеи юных правонарушителей, то почему же можно было сечь 18летних джентльменов за такие мелкие проступки? К сожалению, разгневанный отец так ничего и не добился.

Время от времени вспыхивали и другие скандалы, связанные с жестокостью в школах. Например, в 1854м году староста в школе Хэрроу нанес другому ученику 31 удар тростью, в следствие чего мальчику понадобилась медицинская помощь. Об этом происшествии раструбили в "Таймс," но никаких последствий скандал не повлек. Директор школы доктор Чарльз Воган был ярым сторонником порки, а бывшие ученики с дрожью вспоминали школьные наказания. Лишь в 1859 году, после 15 лет в этой должности, его наконец попросили уйти в отставку. Не из-за изуверских методов воспитания, а потому что Воган проявлял излишнее внимание к некоторым ученикам. Педерастия директора стал последней каплей. В 1874м году преподобный Мосс, директор школы в Шрусберри, нанес ученику 88 ударов розгами. По свидетельству врача, осмотревшего мальчика через 10 дней после происшествия, его тело все еще было покрыто рубцами. Невероятнее всего то, что о жестокости директора читатели "Таймс" узнали из его же письма! Раздосадованный Мосс написал в газету, жалуясь, что отец мальчишки растрезвонил о наказании на всю округу. Как будто что-то серьезное произошло! Обычное ведь дело. Разумеется, директора с должности не сняли, лишь попросили впредь считаться с общественным мнением и не наказывать учеников столь сурово.

Настоящим адом на земле была школа-интернат Christ's Hospital в Лондоне. После того, как в 1877 году 12летний ученик Уильям Гиббз повесился, не выдержав издевательств, школа попала в поле зрения Парламента. Выяснилось, что с восьми вечера до восьми утра никто из учителей не присматривал за воспитанниками. Власть была сосредоточена в руках старост, т.е. старших учеников, а те творили, что хотели. У Уильяма Гиббза был конфликт с одним из старост. Мальчик уже сбегал из школы однажды, но его вернули и жестоко высекли. А когда и повторный побег не увенчался успехом, Уильям предпочел самоубийство еще одной порке. Вердикт врача – "самоубийство в состоянии временного помешательства." Порядки в школе остались прежними.

Напоследок хочется процитировать пронзительный отрывок из воспоминаний Джорджа Оруэлла. В возрасте 8ми лет он поступил в подготовительную школу Св. Киприана. Задачей подготовительных школ было натаскать мальчиков для поступления в престижные учебные заведения, в тот же Итон. Частью такой подготовки были и регулярные телесные наказания. В нижеприведенном отрывке маленького Джоржа вызвали к директору, чтобы высечь за тяжкий проступок -- во сне он мочился в постель.

"Когда я явился, Флип чем-то занималась за длинным полированным столом в прихожей кабинета. Ее рыскающие глаза меня тщательно осмотрели. Мистер Уилкес, по прозвищу Самбо, ждал меня в кабинете. Самбо был сутулый, неуклюжий мужчина, небольшой, но ходивший вперевалку, круглолицый, похожий на огромного младенца, обычно находившийся в хорошем расположении духа. Конечно, он уже знал, зачем я к нему явился, и уже вынул из шкафа наездничий кнут с костяной рукоятью, но частью наказания было вслух объявить свой проступок. Когда я это сделал, он прочитал мне короткую, но напыщенную нотацию, после чего схватил меня за шкирку, согнул, и начал бить наездничим кнутом. В его привычках было продолжать читать нотацию во время битья; я запомнил слова "ты гряз-ный маль-чи-шка", произносимые в такт ударам. Мне не было больно (наверное, он меня не очень сильно бил, так как это был первый раз), и я вышел из кабинета, чувствуя себя гораздо лучше. То, что после порки мне не было больно, было в некотором смысле победой, частично стершей стыд от мочения в постель. Возможно, я по неосторожности даже позволил себе улыбнуться. В коридоре перед дверью прихожей собрались несколько младших мальчиков.

– - Ну как -- пороли?

– - Даже больно не было, -- с гордостью ответил я.

Флип все слышала. Незамедлительно послышался ее крик, обращенный ко мне.

– - А ну, иди сюда! Немедленно! Что ты сказал?

– - Я сказал, что мне не было больно, -- пробормотал я, запинаясь.

– - Как ты смеешь такое говорить! Думаешь, это пристойно? ЕЩЕ РАЗ ЯВИСЬ в кабинет.

В этот раз Самбо на меня поналег по-настоящему. Порка продолжалась поразительно, ужасно долго -- минут пять -- и закончилась тем, что наездничий кнут сломался, и костяная рукоять полетела через комнату.

– - Видишь, к чему ты меня вынудил! -- сказал он мне рассерженно, подняв сломанный кнут.

Я упал в кресло, жалко хныча. Помнится, это был единственный раз за все мое детство, когда битье меня довело до слез, причем даже сейчас я плакал не из-за боли. И в этот раз мне особенно не было больно. Страх и стыд имели обезболивающий эффект. Я плакал отчасти оттого, что от меня это ожидалось, отчасти из искреннего раскаяния, и отчасти из глубокой горечи, которую трудно описать словами, но которая присуща детству: чувства заброшенного одиночества и беспомощности, чувства, что ты оказался не просто во враждебном мире, но в мире добра и зла с такими правилами, которые невозможно исполнять."