Томас Карлейль - Французская революция, Конституция Страница 22

Какая гонка! Точно погоня за Актеоном[65], но на этот раз Актеон-Мальсень, по счастью, уходит. К оружию, люневильские карабинеры! Накажите бунтовщиков, оскорбляющих вашего генерала и ваш гарнизон, а главное, стреляйте скорее, чтобы вы еще не успели сговориться и не отказались стрелять! И карабинеры стреляют поспешно, целясь в первых солдат Местр-де-Кампа, которые вскрикивают при виде огня и, как безумные, несутся во весь опор обратно в Нанси. Все в паническом страхе и ярости: они, несомненно, проданы Австрии по стольку-то за каждый полк, приводятся даже точные суммы, а предатель Мальсень бежал! Помогите, небо и земля, помогите, неумытые патриоты, ведь вы так же проданы, как и мы!

Раздраженный Королевский полк заряжает ружья, весь Местр-де-Камп седлает лошадей; командир Дену схвачен и брошен в тюрьму в холщовой рубахе (sarreau de toile); Шатовье разбивает магазины и раздает "три тысячи ружей" патриотам из народа - Австрия получит теплую встречу. Увы, несчастные охотничьи собаки упустили, как мы сказали, своего охотника и теперь бегают с визгом и воем, как бешеные, не зная, по какому следу бежать!

И вот они выступают ночью шумным походом, с остановкой на высотах Фленваля, откуда можно видеть освещенный Люневиль. Затем в четыре часа происходят долгие переговоры, после чего устанавливается наконец соглашение; карабинеры уступают, и Мальсень выдается при взаимных извинениях. После нескольких часов неразберихи удается тронуться в путь. Так как день свободный, воскресный, то люневильцы все выходят посмотреть на это возвращение домой взбунтовавшегося полка с его пленником. Ряды солдат проходят; люневильцы смотрят. Вдруг на первом же повороте улицы наш храбрый инспектор во весь опор бросается в сторону и ускользает невредимым под звон сабель и треск ружей; одна пуля засела только в его кожаной куртке. Вот так Геркулес! Но бегство это бесполезно. Карабинеры, к которым он возвращается после долгой скачки, совершив большой круг, "стоят у ночных сторожевых огней", совещаясь об Австрии, об изменниках, о ярости солдат Местр-де-Кампа. Словом, следующая картина представляет нам храброго Мальсеня едущим в понедельник в открытом экипаже по улицам Нанси, под обнаженной саблей стоящего позади него солдата, среди толпы "разъяренных женщин", рядов национальных гвардейцев и настоящего вавилонского столпотворения. Его везут в тюрьму, где он составит компанию командиру Дену! Вот на какую квартиру попадает в заключение инспектор Мальсень.

Поистине, пора приехать генералу Буйе. Все окрестные местечки, напуганные сторожевыми огнями, освещенными городами, постоянными перемещениями людей, не спят уже несколько ночей подряд. Нанси, с его ненадежными национальными гвардейцами, с розданными ружьями, бунтующими солдатами, мрачной паникой и пылающей яростью, представляет собой уже не город, а Бедлам.

Глава шестая. БУЙЕ В НАНСИ

Поторопись с помощью, храбрый Буйе; если помощь придет нескоро, то все действительно "загорится", и неизвестно, до каких пределов может распространиться пожар! Многое в эти часы зависит от Буйе; успех его или неудача направят ход всего будущего в ту или другую сторону. Если, например, он будет медлить в нерешимости и не приедет или приедет и ничего не достигнет, то вся французская армия будет объята мятежом; национальные гвардейцы примкнут кто туда, кто сюда; роялизм обнажит рапиру, санкюлоты схватятся за пики, а дух якобинства, еще юный и опоясанный лучами солнца, разом созреет и опояшется кольцом адского огня: бывает ведь, что у людей за одну ночь смертельного кризиса головы седеют!

Храбрый Буйе, по-прежнему непоколебимый, быстро приближается, но, к сожалению, с востока, запада и севера он получает лишь "ничтожные подкрепления"; и вот во вторник утром, в последний день августа, он уже стоит, в полном вооружении, хотя все еще с незначительными силами, у деревни Фруард, в нескольких милях от Нанси. Есть ли во всем мире в это утро вторника другой сын Адама, который имел бы перед собой более трудную задачу, чем Буйе? Перед ним волнующееся, легко воспламеняющееся море сомнений и опасностей, а он уверен только в одном: в своей собственной решимости. Правда, это одно стоит многого. Он твердо и мужественно идет навстречу опасности. "Подчинение или беспощадный бой и истребление; двадцать четыре часа на размышление" - таково содержание его воззвания, посланного накануне в тридцати экземплярах в Нанси. Как оказывается, все они были перехвачены и не дошли до места.

Тем не менее в половине двенадцатого утра является к нему во Фруард депутация от мятежных полков и муниципалитета Нанси, как будто с ответом на его воззвание, на самом же деле чтобы узнать, что остается делать. Буйе принимает эту депутацию "на широком, открытом дворе, прилегающем к его квартире", в присутствии умиротворенного Зальмского полка и других, пока еще хорошо настроенных полков. Мятежники высказываются с решимостью, которую Буйе находит дерзкой; по счастью для него, такого же мнения и зальмцы. Забыв мецскую лестницу и саблю, они требуют, чтобы негодяи были тотчас же "повешены". Буйе сдерживает их, но отвечает, что для взбунтовавшихся солдат существует только один путь - с искренним раскаянием освободить господ Дену и Мальсеня, приготовиться немедленно к выступлению, куда он прикажет, и "подчиниться и раскаяться", согласно постановлению Национального собрания и требованию, предъявленному им вчера в тридцати отпечатанных плакатах. Таковы условия Буйе, непреложные, как веление судьбы. Так как депутаты бунтовщиков, по-видимому, не принимают этих условий, то для них лучше всего исчезнуть с этого места, и даже сделать это поскорее, потому что и Буйе через несколько минут скажет только: "Вперед!" Депутаты от мятежников исчезают довольно быстро депутаты же от муниципалитета, в чрезмерном страхе за свои особы, предпочитают остаться при Буйе.

Хотя храбрый Буйе твердо идет навстречу опасности, он отлично сознает свое положение: он понимает, что в Нанси, с возмутившимися солдатами, ненадежными национальными гвардейцами и столькими розданными ружьями, бушует и неистовствует около десяти тысяч способных сражаться человек, в то время как сам он едва располагает третью этого числа, да и эта треть также состоит из ненадежных национальных гвардейцев и только что усмиренных полков, которые в настоящую минуту, правда, полны ярости и готовности выступить, но в следующую минуту эта ярость и крики могут принять совершенно другой, роковой оборот. Стоя сам на вершине бурной волны, Буйе должен успокаивать другие разбушевавшиеся волны. Ему остается только "отдаться в руки Фортуны", которая, говорят, благосклонна к храбрецам. В половине первого, после того как депутаты от мятежников уже исчезли, наши барабаны бьют: мы выступаем в Нанси! Пусть город Нанси хорошенько поразмыслит, потому что Буйе уже все обдумал и решился.

Впрочем, может ли рассуждать теперь Нанси? Это уже не город, а Бедлам. Озлобленный Шатовье решил защищаться до самой смерти: он заставляет муниципалитет барабанным боем собрать всех граждан, знакомых с артиллерийским делом, к пушкам. С другой стороны, возбужденный Королевский полк выстроился в своих казармах; он в отчаянии, услышав о настроении в Зальмском полку, и в страхе тысячи голосов кричат: "La loi, la loi!" (Закон, закон!) Полк Местр-де-Камп неистовствует, колеблясь между страхом и злобой, а национальные гвардейцы только озираются вокруг, не зная, что предпринять. Совсем безумный город! Сколько голов, столько и планов, все приказывают, никто не повинуется; все в тревоге, кроме мертвых, мирно спящих под землей, закончив бороться.

Буйе держит свое слово; "в половине третьего" разведчики доносят, что он уже всего в полумиле от городских ворот, идет в боевом порядке, громыхая орудиями и амуницией и дыша лишь разрушением. Навстречу ему выходит новая депутация от мятежников, муниципалитета и офицеров с убедительной просьбой повременить еще час. Буйе соглашается ждать час. Но когда по истечении его вопреки обещанию ни Дену, ни Мальсень не появляются, он велит бить в барабаны и снова двигается вперед. Около четырех часов объятые страхом жители могут видеть его лицом к лицу. Пушки его громыхают на лафетах, авангард его в тридцати шагах от ворот Станислава. Он подвигается неудержимо, как планета, проходящая назначенный ей путь в определенное законом природы время. Что же дальше? Чу! взвивается мирный флаг, и раздается сигнал к сдаче; Буйе умоляют остановиться: Мальсень и Дену уже на улице, идут сюда, солдаты раскаялись, готовы подчиниться и выступить из города. Железное лицо Буйе не изменяется ни на йоту, но он приказывает остановиться; более радостной минуты он никогда не переживал. О радость из радостей! Мальсень и Дену действительно проходят под эскортом национальных гвардейцев по улицам, обезумевшим от слухов о предательстве Австрии и тому подобном. Они здороваются с Буйе, оба совершенно невредимые. Он отходит в сторону с ними и с отцами города, уже ранее приказав, в каком направлении и через какие ворота должны выйти бунтовавшие войска.