Марат Хайрулин - Военлеты погибшей империи. Авиация в Гражданской войне Страница 23

В архиве сохранился протокол допроса пленного англичанина, вот его дословное изложение: «Я, подпоручик британской армии (здесь очевидная неточность перевода, так как в английской армии не было звания подпоручика. – Прим. авт.), до призыва на службу был фкрмером в Канаде, в прошлую войну был ранен, приехал в Россию в начале ноября через Мурманск, в Мурманске меня встретил русский летчик Кравец, с которым я теперь сел к вам. Кравец был человеком заносчивым, про Россию говорить не любил. На Обозерской последнее время было три аппарата: маленький одноместный «гидро» и два «Сопвича». На одном перелетел из-за порчи мотора (в смысле совершил вынужденную посадку. – Прим. авт.) я – наблюдателем, Кравец – летчиком. Четвертый аппарат на Обозерской разбился три недели назад при посадке на полотно железной дороги. В Селецком три аппарата «Ариэйт», раньше было 7-8, остальные разбились в авариях. В Архангельске два аппарата, готовых к полетам, и три-четыре – в сборке».

Красные, чтя военные традиции, дали знать о судьбе пленного англичанина: в конце марта летчик Суворов сбросил над вражескими позициями письмо Ньюнена к матери. Дальнейшую участь британского летнаба точно установить не удалось. Есть только косвенные данные, что он умер в плену от последствий ранения.

В конце февраля унтер-офицер Кропинов с летнабом поручиком Сахаровым, перелетая из Березника в Обозерскую, из-за тумана сбились с курса и залетели глубоко в тундру. Когда кончился бензин, они сели где-то в районе устья Онеги и, «подкрепившись» спиртом из разбитого компаса, отправились на поиски жилья пешком. Двое суток в страшный мороз авиаторы шли, утопая в снегу и не встречая ни одной живой души. Только на третий день они наткнулись на зимовье самоедов (небольшой северный народ, ныне именуемый ненцами или нгасанами). Радушно встретив неожиданных гостей, «дети тундры» обогрели их и отвезли на оленьих упряжках в ближайшее село.

В начале марта из Англии пришел транспорт с новыми самолетами. Авиакорпус пополнился двумя «Сопвичами полуторастоечными» и двумя истребителями «Сопвич Кэмел». На этом же пароходе прибыл и новый командир Славяно-Британского авиакорпуса, выходец из Южной Африки, полковник Ван дер Спай, сменивший майора Моллэйра.

5 марта он впервые появился на аэродроме Двинский Березник и, несмотря на разыгравшуюся пургу, приказал летчику Кропинову с летнабом мичманом Смирновым немедленно вылететь на разведку. Когда ему возразили, что погода нелетная и экипаж рискует разбиться, он надменно ответил: «Для британских пилотов не существует погоды, для них есть только приказ!» Кропинов пошел на взлет, но на высоте 40 метров мощный порыв ветра опрокинул машину. «Сопвич» скользнул на крыло и врезался в землю. Оба летчика погибли, но полковник, как говорится, не моргнув глазом, скомандовал: «Следующий!» Взлетел капитан Слюсаренко, однако через несколько минут был вынужден вернуться. Тогда Ван дер Спай отправил в полет поручика Байдака, но и тот не смог пробиться сквозь снежный буран и с трудом возвратился через четверть часа. Отчитав пилотов за «неумение летать», полковник покинул аэродром. Так состоялось знакомство с новым командиром.

Впрочем, служба Ван дер Спая в России закончилась довольно скоро. 24 апреля в разведывательном полете вдоль реки Ваги у поселка Шеговары заглох мотор его самолета. Полковнику пришлось садиться на берегу, занятом красными. Летевший с ним в паре Козаков, снизившись, увидел, как двое красноармейцев вытащили гордого британца за шиворот из кабины и куда-то повели, подгоняя прикладами винтовок. Помочь ему Козаков ничем не мог, да, наверное, не очень-то и хотел. Любопытно, что красные так и не смогли воспользоваться трофейным самолетом, поскольку, согласно документу, он был «сожжен от неосторожного обращения с огнем одного из местных жителей».

Ван дер Спай совсем недолго томился в большевистских застенках. Уже в начале мая года его и нескольких других британских военнопленных обменяли при посредничестве датского Красного Креста на попавшего в плен к англичанам видного балтийского комиссара Федора Раскольникова. Полковник больше не появлялся в России, а вот с Раскольниковым мы еще не раз встретимся на страницах книги.

Новым командующим авиацией назначили полковника Грэя, пожилого 55-летнего летчика, ветерана Первой мировой войны, с которым у русских авиаторов быстро наладились хорошие отношения.

Весной в Архангельск поступила крупная партия новых английских самолетов. В общем счете был получен 21 «Де Хэвилленд» DH.9, 12 DH.9a с более мощными моторами, 15 истребителей Сопвич «Снайп», несколько «Ариэйтов» и шесть учебно-тренировочных «Авро-504», предназначенных для так и не приступившей к работе архангельской летной школы. Впоследствии на «Авро» установили турельные пулеметы и отправили на «речной» фронт. Вместе с самолетами прибыли английские летчики. Русским же из новой техники достались четыре «Де Хэвилленда» и три «Снайпа». Появление этих машин позволило снизить нагрузку на уже достаточно изношенные «Сопвичи».

Ввиду того, что численный состав авиакорпуса значительно возрос, была изменена его организационная структура. Авиакорпус (в некоторых документах этого периода встречается также название «Авиационные силы Севера») был разделен на три дивизиона. Первым командовал А.А. Козаков, получивший к тому времени чин майора британских Королевских ВВС, вторым и третьим – англичане, майоры Кэрр и Боумэн. Дивизион Козакова, в свою очередь, делился на два отряда, которые возглавляли капитан Модрах и штабс-капитан Белоусович.

С наступлением весны активизировала свою деятельность советская авиация. К тому времени на «речном» фронте действовали 18-й армейский разведотряд (летчики Дьячков, Ковалев, Кудрявцев, Лавров, Смирнов и Суворов), а также подразделения морской авиации в составе 1-го морского истротряда, Беломорского гидроотряда и 3-го отдельного морского гидроотряда (Камского), объединенных в Северный воздушный дивизион и подчиненных командованию Северодвинской флотилии.

Аэродром 18 отряда располагался у реки Ваги к северу от Шенкурска. Морские истребители базировались на полевом аэродроме у села Пучуга на берегу Северной Двины. Там же стояли баржи-авиатранспорты с ангарами гидросамолетов. Плавучей мастерской, казармой и штабом для них служил пароход «Пугачев».

Интересно, что между армейской и морской авиацией не было никакой связи и взаимодействия. Несмотря на то, что их аэродромы разделяло не более 40 км, сухопутные и морские летчики никогда не проводили совместных операций и зачастую даже не знали, что творится у соседей. Впрочем, примерно такая же картина наблюдалась и у белых.

В конце мая – начале июня белогвардейцы все чаще отмечали разведывательные полеты красных гидропланов над своими позициями. Иногда это сопровождалось сбросом бомб, хотя и не приносивших большого вреда, но вызывавших нервозную реакцию у солдат. К тому же «Ньюпоры» 1-го истротряда неоднократно пытались атаковать «Сопвичи» и «Ариэйты» Славяно-Британского авиакорпуса. Ни один самолет при этом не был сбит, но однажды красным удалось серьезно повредить «Сопвич» поручика Бабаненко.

Также в целом безрезультатно прошло несколько воздушных боев с участием самолетов 18-го разведотряда. Информация о них весьма скудна и противоречива. Например, по советским данным, в начале мая экипаж Суворова – Слепяна на «Сопвиче» сбил пытавшийся их атаковать английский истребитель. Однако, судя по архивным документам, в мае 1919-го ни английские, ни русские части Славяно-Британского авиакорпуса боевых потерь не имели.

19 мая тот же «Сопвич» был поврежден огнем с земли. Уже на подлете к аэродрому заглох двигатель. Летчик попытался сесть на узкую деревенскую улицу, но, не рассчитав, зацепил тележкой шасси за крышу сарая. Самолет разбился, а Суворов и Слепян получили тяжелые увечья.

Не менее трех воздушных боев провел летавший на разрисованном черепами «Ньюпоре-23» красвоенлет Сергей Смирнов. Ему тоже приписывают сбитый английский самолет, но и этот успех не нашел подтверждения. В «Боевом журнале» 18-го разведотряда более-менее подробно описан бой, произошедший 31 мая. Смирнов на высоте 3200 м атаковал «двухместный аппарат неустановленного типа», но сам попал под огонь воздушного стрелка. Несколько пуль пробили цилиндры двигателя и повредили пулемет. Пришлось возвращаться. На посадке «Ньюпор» скапотировал – и Смирнов с сильными ушибами и ссадинами попал в госпиталь. Впрочем, уже через несколько дней подлечившийся летчик и отремонтированный самолет вернулись в строй.

При отсутствии реальных достижений, их приходилось выдумывать. Советская пропаганда сделала из Смирнова, не одержавшего ни одной воздушной победы, выдающегося аса-истребителя. С чьей-то подачи возникла легенда, что белогвардейцы, которые на самом деле и слыхом не слыхивали ни о каком Смирнове, панически боялись этого летчика и даже прозвали его «красным дьяволом». За «неоднократные подвиги» (непонятно, правда, какие именно) Смирнов был награжден орденом Красного знамени. Такой же награды удостоились и Суворов со Слепяном.