Геогрий Чернявский - Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 Страница 23

Официальный церковный брак они не заключали и просто не могли его заключить, так как Лев не развелся с Александрой. Кроме того, для этого потребовалось бы официальное отречение Льва от иудаизма, что он считал попросту лицемерием, ибо и так никакой религии давно уже не придерживался. Конечно, можно было вступить в гражданский брак во Франции, что было элементарной процедурой, но этим Лев опять-таки совершил бы нечестный поступок в отношении Александры Соколовской. В целом формальности ни Льва, ни Наталью не волновали. Так Троцкий до самого Октябрьского переворота 1917 года, после которого брачное законодательство, как и все остальные сферы общественной жизни, было в корне изменено, оставался официальным мужем А.Л. Соколовской.

Наталья с немалым удивлением отмечала, что Париж, которым она восхищалась, не произвел на ее возлюбленного сильного впечатления. В ответ на заданный ему вопрос Лев шутливо отмахнулся, заявив, что Одесса гораздо лучше. Все же Лев соизволил как-то пойти вместе с Натальей на могилу известного поэта-символиста Шарля Бодлера на кладбище Монпарнас. О том, что именно происходило потом, Наталья Ивановна прямо не рассказывает, но многозначительно сообщает: «С этого времени наши жизни были неразделимы». Жить они стали вместе: «Я получала помощь в сумме двадцати рублей в месяц, и Лев Давидович зарабатывал примерно столько же своим писательством. Мы могли лишь сводить концы с концами, но зато у нас был Париж, дружеское отношение беженцев, постоянные мысли о России и великих идеях, которым мы посвятили наши жизни» [247] .

Отчасти под влиянием Наташи, отчасти в силу собственной любознательности, в какой-то мере идя наперекор Ленину, в Лондоне, а затем в Париже демонстрировавшему холодное презрение к «буржуазному искусству», Троцкий постепенно приобщался к художественным ценностям, хотя, по собственному признанию, дальше дилетантизма не пошел [248] . Все же совместные с Натальей регулярные посещения Лувра и других музеев, а также выставок, знакомство с современной живописью, скульптурой, архитектурой обогатили его интеллектуальный запас, по крайней мере внешне, и он позже любил нарочито его демонстрировать, в частности в статьях, публиковавшихся в русской либеральной прессе после революции 1905 – 1907 гг.

2. На II съезде российских социал-демократов

Приближался тем временем второй, а по существу дела первый подлинный съезд российских социал-демократов, расколотых на множество крохотных, почти не связанных друг с другом групп и течений. В апреле 1903 г. лидировавшая группа российских социал-демократических эмигрантов собралась в Женеве. Здесь без особых дискуссий и споров был согласован проект программы партии, здесь обсуждались, пока еще сравнительно спокойно, основные положения ее устава. Крупская комментировала: «Приехал Троцкий. Пустили и его в оборот. Поселили у него «для обработки» вновь приехавшего питерского делегата Шотмана» [249] . 23-летний Александр Васильевич Шотман участвовал в социал-демократических кружках с 1899 г., но, по-видимому, Ленин не вполне был уверен в его позиции на предстоявшем съезде и в качестве наиболее эффективного орудия убеждения использовал аргументацию Троцкого. Луначарский же высказывал мнение, что о Троцком впервые заговорили, «когда он явился на съезд партии… По-видимому, заграничную публику Троцкий поразил своим красноречием, значительным для молодого человека образованием и апломбом… [250] В Троцком того времени было много мальчишеского задора. В сущности, очень серьезно к нему не относились по его молодости, но все решительно признавали за ним выдающийся ораторский талант и, конечно, чувствовали, что это не цыпленок, а орленок» [251] .

Нельзя сказать, что Лев к этому времени оставался таким же непреклонным сторонником Ленина, каким он был в первые месяцы эмиграции. Возникали сомнения по поводу некоторых организационных планов Ленина, в частности насчет подчиненного положения партии по отношению к редакции партийного печатного органа. Троцкий вполне резонно полагал, что редакция, как и все партийные органы и организации, должна подчиняться Центральному комитету. Ленина же принципиальные вопросы волновали мало. Несравненно больше его беспокоила проблема фактического лидерства, которое в это время лучше обеспечивалось редакцией «Искры». «Мы – устойчивый центр, мы идейно сильнее, и мы будем руководить отсюда», – говорил он Троцкому [252] . Лев, однако, отмалчивался, не подозревая, что из-за такой «мелочи» вскоре может возникнуть глубочайший партийный раскол.

Крупская вспоминала, что делегаты съезда собирались в кафе «Ландольд», где происходили обсуждения программных и политических вопросов. Однажды в этом кафе произошла бурная дискуссия между Плехановым и Троцким. Плеханов взял под защиту редакцию полтавской газеты «Южный рабочий», которую перед этим подверг критике Троцкий. Именно на этом вопросе внешне сосредоточилась дискуссия. Но по существу дела, речь шла о федеративном или централизованном построении партии. Обычно Плеханов защищал строгую централизацию. Но он не мог пережить, что практически те же аргументы, что и он сам, повторяет теперь молодой человек, ездивший, впрочем, ранее в Полтаву для ознакомления с работой редакции на месте. Поэтому Плеханов резко выступил против Троцкого, что удивило участников диспута, ибо им были известны «централистские» взгляды самого Плеханова. «Делегатам, которые в своем большинстве сталкивались в России с «Южным рабочим», показалась более правильной позиция Троцкого. Плеханов был вне себя» [253] .

В Женеве Ленин вновь внес предложение кооптировать Троцкого в редколлегию «Искры». На этот раз протест Плеханова был не только категорическим, но и весьма резким. Крупская вспоминала, как однажды ее муж пришел с заседания редколлегии «взбешенный до крайности». «Черт знает что! – говорил он, – ни у кого не хватает мужества возразить ему» [254] . Впрочем, мужества возразить ему не хватало и Ленину, предпочитавшему помалкивать и до поры до времени не нарушать свой союз с Плехановым.

Съезд было решено проводить в Брюсселе, где местный рабочий кооператив согласился предоставить для заседаний помещение своего Народного дома, собственно, даже не Народного дома, а склада, скрытого от посторонних глаз, где хранились тюки шерсти и где было полно блох [255] . Участники съезда ехали в Брюссель разными путями, предпринимая некоторые, обычно весьма наивные конспиративные предохранительные меры, чтобы особо не попадаться на глаза блюстителям порядка. Троцкий, получивший мандат от Сибирского союза (скорее этот мандат был ему фиктивно предоставлен от имени Сибирского союза, ибо никакой связи с последним не было) [256] , выехал в Брюссель с маленькой станции Нион, где поезд останавливался всего на миг. Ехал он вместе с младшим братом Ленина, делегатом от тульских социал-демократов, врачом Дмитрием Ильичом Ульяновым [257] , с которым за поездку сблизился (что позже безуспешно попытается использовать в своих интересах Ленин).

«Конспираторы» планировали уехать со станции Нион незаметно, но оказались на удивление бестолковы. Толком не выяснив, откуда уходит поезд, они ожидали его на другой платформе; когда поняли свою ошибку, времени перебегать уже не было. Ульянов с Троцким вскочили в последние секунды на буфер, чтобы затем уже перебраться в вагон. На тихой европейской станции началась настоящая паника: все испугались, что опоздавшие пассажиры свалятся под колеса. Поезд остановили, прибежал кондуктор, потребовавший уплаты штрафа за нарушение безопасности. Денег на штраф у делегатов съезда не было. Покричав на неудачливых туристов, кондуктор оставил их в покое и разрешил ехать дальше [258] .

Съезд проходил с 17 (30) июля по 10 (23) августа, сначала в Брюсселе, а после фактического запрещения его работы бельгийской полицией – в Лондоне. В Брюсселе за делегатами непрерывно следили агенты местной полиции, которая получала подробную информацию от берлинской агентуры российского Департамента полиции, возглавляемой опытным контрразведчиком A.M. Гардингом. Основные сведения поступали от Я.А. Житомирского [259] – осведомителя жандармского управления, входившего в берлинскую группу содействия «Искре», активно участвовавшего в подготовке съезда и известного в социал-демократических кругах под псевдонимом Отцов, а в Департаменте полиции – по кличке Андре.

Троцкий, приехавший в Бельгию по болгарскому паспорту на имя Самоковлиева [260] , почувствовал слежку не сразу. Только в начале второй недели заседаний, когда поздним вечером он и Засулич вышли из маленького ресторана «Золотой фазан», к ним подошел один из делегатов и прошептал: «За вами шпик, расходитесь в разные стороны». Последовала весьма наивная попытка укрыться от слежки, не приведшая к результатам. На следующий день «Самоковлиев» и многие другие делегаты съезда были вызваны в полицию, и им было предложено в течение суток выехать из Бельгии [261] . Съезд был перенесен в Лондон.