Иван Забелин - История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I Страница 23

Повесть об этом событии, написанная по всем признакам каким-нибудь клириком митрополита, возлагает всю вину на возмутившийся народ. «Гражданские люди возмятошася и всколебашеся, яко пьяни», говорит повествователь, «и сотвориша вече, позвониша во вся колоколы и всташа вечем народы мятежники, недобрые человеки, люди крамольники: хотящих изыти из града не токмо не пущаху, но и грабляху; ни самого митрополита постыдешася, и Великую Княгиню преобидеша; ни бояр нарочитых не устрашишася, не устрамишася седины старец многолетных, но на всех огрозишася; ставши на всех воротах городских, сверху камением шибаху (на беглецов), а внизу на земле с рогатинами и сулицами и с обнаженным оружием стояху, не пущающе вылезти вон из града; и потом уже едва умолены быша великим молением, выпустили их (т. е. митрополита и великую княгиню) из града и то ограбивши»…

Мятеж народа, стало быть, поднялся только против беглецов из города. Явился князь Остей и укротил волнение тем, что затворился со всеми в осаду, чего и требовали мятежники-патриоты, истые Москвичи.

Наконец появилась сила Татарская августа 23 в понедельник в пол-обеда. Граждане вострубили, давая тем весть всему городу о приближении супостатов.

В это время добрые люди, готовясь к смерти, постились и молились Богу день и ночь. А некие недобрые человеки начали обходить по богатым дворам, вынося из погребов меды господские в сосудах серебряных и стеклянных дорогих, и упивались даже допьяна, а к шатанию и дерзость прилагали, говоря: «не устрашаемся нашествия поганых Татар… Тверд город наш, стены каменные, врата железныя, не потерпят врага долго стоять под нашим крепким городом; два страха над ними будет: из внутри города бойцы, а со внешней стороны придут собранные полки наших князей».

Похмельные люди хотя и горделиво, но говорили сущую правду. Отсидеться в городе против Татар было вполне возможно. У Татар, кроме стрел и сабель, никаких стенобитных орудий не было. Они, делая приступы, осыпали город стрелами, как дождем, но вреда от этого было не много; погибали некоторые заборольники или же горожане на открытых местах, и только.

В первый день показались только передовые отряды Татарской рати. Не начиная дела, они приблизились к городу на расстояние одной или двух стрельбищ и кликнули: Есть ли в городе князь Дмитрий?

Нету, ответили с заборол заборольники. Татары поскакали вокруг города, обозревая и рассматривая приступы, рвы, врата, заборолы, стрельницы. Долго потом они смотрели на твердыню города, махая голыми саблями, давая тем знать, что так будут побиты горожане, и затем исчезли. Повесть при этом усердно описывает пьяное поведение Москвичей, которые, видя не особенно многочисленную Татарскую рать, подумали, что врагов только и есть налицо, и стали бесстыдным образом ругать Татар, поносить их царя и всячески оскорблять их.

На другой день утром приступил к городу с силою великою сам царь Тохтамьш. Началась перестрелка с обеих сторон. Татарские стрелы затмевали свет, летали на город, аки дождь великий. Вместе с тем появились лестницы и враги полезли на стены, но тотчас же были отбиваемы или камнями, или обливаемы готовым кипятком; на подступавших к стенам происходила с заборол стрельба из разных махин: из самострелов, тюфяков, пушек, которые в это время были в употреблении даже и у Волжских Болгар. Еще в 1376 г., когда Московская и Нижегородская рать осаждала Болгарский город, то с города гром пущаху, чтобы устрашить Русские полки.

Целые два дня Москва давала крепкий отпор Татарскому натиску. Враги то отступали для отдыха, то снова набрасывались к стенам, но всегда без успеха. Заборольники работали без устали и вот один из них Москвитин суконник, по имени Адам, стоя на Фроловских воротах, приметив одного знатного Татарина, натянул стрелу самострельную и угодил ему прямо в сердце. Это был нарочитый и славный Татарин, сын некоего князя Ординского. И сам царь опечалился об его смерти. Взять город силою оказывалось невозможным.

На четвертый день с утра 26 августа к городу подъехали с миром большие Ординские князья, а с ними и два князя Суздальские, сыновья тестя Московскому вел. князю Димитрию, Василий и Семен, работавшие для своих целей тайною враждою к Москве.

Начались миролюбивые переговоры с осажденными. «Царь хочет вас жаловать, – говорили Татарские князья. – Он не на вас пришел, вы ни в чем неповинны. Он пришел на своего ослушника, на князя Дмитрия. Царь ничего не требует от вас. Только выдте из города для его встречи и по обычаю дары принесите. Хочет царь видеть ваш город и побывать в нем, чтобы даровать вам мир и любовь, и для того отворите ему ворота города».

Русские князья, эти два доброхота Москвы, подтвердили клятвою, что так все будет, как повелевает царь. «Верьте нам, мы ведь ваше же Христианские Православные князи», – сказали доброхоты, при чем князь Семен снял с себя крест и поцеловал его Москвичам.

Ворота отворили, духовенство вьшло с крестами и иконами, а за ними и народ с князем Остеем во главе. Татары того только и ожидали и тут же начали свою кровавую расправу с несчастными осажденными.

Первого они убили князя Остея, перед самыми Фроловскими (Спасскими) воротами. Так рассказывает упомянутая повесть, свидетельствующая по другому списку, что Остея убили, тайно взявши его в полк свой.

Вообще же повесть рассказывает, что Остей был обольщен «лживыми речами и лживым миром».

К этому надо припомнить и то, что Рязанский князь Олег, обводя Тохтамыша мимо своего княжества, дабы спасти себя и направить его поход прямо к Москве, научал его своими советами, как без труда можно взять каменный город Москву, как победить и издобыть князя Дмитрия. Немудрено, что эти советы и были выполнены при помощи еще и Суздальских князей.

Кровавая расправа с горожанами началась тотчас же, как были отворены Фроловские ворота. Татары ворвались в город и без пощады побивали встречного и поперечного, очищая себе дорогу к грабежу церквей и богатых хором. В немногое время весь город был очищен, все было пограблено или пожжено. Между прочим, книг было многое множество отовсюду снесено со всего города и из сел, в соборных церквах до сводов наметано, сохранения ради спроважено, то все погибло без остатка. Казна вел. князя и многих бояр старейших, многих купцов богатых, сурожан, суконников и прочих, все собранные многими годами сокровища были разнесены до нитки. Церковная святыня разграблена, ободрана, поругана, кресты, иконы, драгоценные облачения и всякая утварь…

«Был дотоле Москва-град велик, град чуден, град многолюден, кипел богатством и славою, превзошел честию многою все города Русской Земли, и что же: в один день или в полдня мгновенно изменилась вся доброта его и слава его исчезла, повсюду пусто, одна горелая земля, дым и пепел, да лежат во множестве трупы мертвых». Когда вел. князь возвратился в опустевший город, расплакался горько и повелел хоронить трупы, назначив по полтине от сорока погребенных, вышло 300 руб., стало быть было погребено 24 тысячи, конечно не в одном только каменном городе, но и по всем окрестностям. Новгородский летописец, сводя счет всем потерям и убыткам от этого Татарского нашествия, заметил, что «мало сказать и тысяча тысяч».

Удалившись от Москвы, Тохтамыш распустил свои полки по всем городам Московского только Княжества, так как приходил наказывать только Московского улусника за его дерзость на Мамаевом побоище. До других больших Княжеств он не коснулся: Тверь Бог помиловал, с Суздальскими князьями Татарин дружил и досталось только одному Рязанскому Олегу, не добывшему спасения и за то, что показал Татарину добрый, легкий путь на Москву. Тохтамыш по дороге в Орду опустошил Рязанское Княжество, а Москва тотчас же и с своей стороны послала рать на Олега и отомстила так, что было ему злее и Татарской рати.

Другой виновник несчастья, спасавшийся от нашествия в Твери, митрополит Киприан, был уволен из Москвы и на его место призван Пимен, живший дотоле в заточении. Вел. князь разгневался на Киприана именно за то, что он не сидел в Москве в осаде. Но один летописец оправдывает его текстом писания: «Несть бо греха, еже бегати бед и напастей». Не так мыслил Московский Посад.

Москва-город своею добротою, то есть своим благосостоянием и славою этого благосостояния, исчезла, разграблена, опустошена, сожжена; Москвичи-горожане все порублены татарскими саблями, другие сгорели, иные потопли в реке; Москва-город превратилась в печальную пустыню, в отчаянную пустоту. Она мало-помалу могла и на самом деле запустеть и захиреть, как бывало со многими городами Старой Руси, как случилось даже с старой матерью Русских городов, с Киевом. Но с Москвой этого не случилось, потому что вокруг Москвы-города уже существовала Москва-народ, именно та сила, которая впоследствии заставила именовать и все народившееся Русское Государство – Москвою, Московскими Государством. А всего с небольшим пятьдесят лет прошло с той поры, как Московские князья укрепили за собою титул и власть великих князей. Нарождению, нарастанию, накоплению Москвы-народа послужила конечно сорокалетняя тишина, которую так умно и настойчиво содержали вел. князья города Москвы. И вот теперь, когда город разорен до запустения, его быстро восстановляет, обновляет и снова населяет Москва-народ. Оставшиеся крепкие каменные стены города и в этом случае оказывают свою притягательную силу на окрестное, и близкое, и дальнее население Московской области.