Николай Манвелов - На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго Страница 23

Уходя в дальнее плавание, моряки делали запасы различных видов продовольствия. На палубах делались загородки и клетки для «живых консервов» — скота и птицы, для которых завозили сено и корм. Впрочем, главное в этой ситуации было не попасть в шторм — палубная живность во время бури обычно быстро дохла от нервного потрясения. Бывало и хуже — вырвавшийся бык мог наделать немало бед. В связи с этим при каждой угрозе шторма корабельные плотники и боцманская команда тщательнейшим образом проверяли крепость клеток и прочность канатов.

К «настоящим» консервам на кораблях отношение было двойственное. Чаще всего офицеры и матросы относились к ним с опаской, причем «их благородия» обычно величали данный вид провизии не иначе как «мощами покойного бригадира, геройски павшего от почечуйной болезни». Почечуем, напомним, в те времена часто назвали геморрой.

Другим популярным названием было «корнет-биф» (то есть «говядина из корнета»). Оригинальное название данного блюда звучало как «корн-биф»[98] …

Помимо продовольствия в плавании следовало всегда помнить о бережном расходовании пресной воды. Так, до появления опреснителей в дальних переходах происходило постепенное сокращение питьевой порции — вплоть до одной кружки в день. За сверхнормативное расходование сурово наказывали.

Впрочем, на рубеже XIX и XX веков уже практически все боевые первого и второго ранга корабли располагали опреснителями — например, на бронепалубном крейсере первого ранга «Аврора» было установлено два опреснителя системы Роберта Круга[99], способные дать кораблю до 60 тонн пресной воды в сутки. Естественно, дать гарантию их бесперебойной работы не мог никто. Поэтому чай с солоноватой водой не был чем-то из ряда вон выходящим.

Но даже полностью исправный опреснитель давал не слишком хорошую воду. Очень часто она была слегка ржавого цвета и имела ярко выраженный «машинный» привкус (некоторые даже находили, что вода отдает нафталином). Впрочем, на это обычно не обращали внимания.

Особую проблему в дальнем плавании представляло снабжение корабля и его команды свежей пресной водой. Особенно, если пополнить цистерны надо было вдали от крупных портов.

Чаще всего ее брали в не очень заиленных реках, для чего тщательно вычищали корабельные шлюпки, которые потом заполняли живительной влагой по самые борта изнутри. После этого команда раздевалась, привязывала обмундирование к надводным частям плавсредства и вела шлюпки к кораблю. Команда шлюпки — во главе с офицером — при этом голая сидела на веслах и на руле. Изредка бралась и вторая шлюпка, которая буксировала «танкер».

Иногда удавалось добыть воду в береговых колодцах, которые в этом случае вычерпывались буквально до дна (или, как говорили в те времена, «до лягушек»). Чтобы получить возможность добыть свежую колодезную воду, обычно шли на «военно-морскую хитрость». Из числа офицеров выбирался наиболее неиспорченный и благовоспитанный мичман, который ехал делать предложение девице из семьи, располагавшей криницей.

Затем, как бы невзначай, заводился разговор о воде. Отказать будущему родственнику было невозможно, и корабль наливался водой до самых горловин цистерн. А на утро становилось известно, что судно должно срочно выйти в море…

К концу XIX века ситуация изменилась — появились специальные суда-водолеи. Это были небольшие танкера, которые перевозили не нефть и нефтепродукты, а питьевую воду. Первые такие суда для Балтийского флота были построены в начале 1880-х годов.

Прием пресной воды превращался в целое событие. На бронепалубный крейсер второго ранга «Изумруд» принимают живительную влагу со вспомогательного крейсера «Днепр». Рассказывает доктор Кравченко:

«У нас опять горе: нет пресной воды. Уже два котла за недостатком ее выведены. Мы на середине Красного моря. Вторые сутки сигналим, умоляем “Олега” сжалиться и дать нам воды. Куда она исчезает — неизвестно. Запаса должно хватать на шесть дней, а мы вот уже на третьи сутки караул кричим. Старший механик[100] ходит мрачнее тучи. Наконец над нами сжалились и устроили остановку в море; стоим, конечно, не на якоре — глубина здесь ни много ни мало — 400 сажень[101].

Мы подошли к “Днепру”, спустили “шестерку”[102], приняли с “Днепра” шланг, несколько раз обрывали его, наконец, завели и теперь сосём, жадно сосём пресную воду сквозь узенькое горлышко шланга. Нам надо 180 тонн, а принимаем мы в час всего пятнадцать. А с “Олега”[103] то и дело семафорят: “Скоро ли, да скоро ли?”…

…Взошла полная луна и застала нас за этим занятием — качанием воды. Сквозь шланги местами сочится струйками вода; команда жадно подбирает ее, подставляет кто кружечку, кто пригоршню. Один подставил ведерко под сирену: оттуда (благодаря неисправности) нет, нет и вырвется с паром струя кипятку — догадливый матрос уже полведра себе набрал.

А я хожу по лазарету, завязываю краны и бранюсь:

“Санитары., не сметь трогать пресной воды, руки мыть соленой водой!” — вот до чего дело дошло…»

Как видим, далеко не случайно даже офицеры на берегу с наибольшим удовольствием пили обычную пресную воду, которая «после опресненной судовой бурды казалась прямо нектаром».

Запасы питьевой воды располагались в специальных цистернах, размещавшихся в особом, «водяном» трюме. Каждая цистерна изнутри тщательно покрывалась известью, а снаружи — белой масляной краской. Емкость цистерн зависела от численности экипажа — например, на «Адмирале Ушакове» шесть резервуаров вмещали 900 ведер[104] воды. На более современном и почти в три раза более крупном «Андрее Первозванном» судовой запас питьевой воды составлял уже 44 тонны.

Добавим, что водяные цистерны были постоянно закрыты, и распечатывались только для приема свежих запасов живительной влаги.

Для хранения продовольствия предназначались особые помещения — так называемые ахтерлюки.

Один из них всегда предназначался для «мокрой» провизии, то есть мяса, рыбы, солонины, вина и водки, масла, уксуса и ряда других продуктов. Второй ахтерлюк вмещал соль, мыло, табак, а также зачастую и квашеную капусту, которая к «мокрой провизии» почему-то не относилась. В еще одном помещении хранили «сухую» провизию — лук, крупу, чай, сахар, а также овощи.

Закупка продовольствия в дальнем плавании была зачастую весьма сложной задачей, особенно при походе крупным отрядом судов. В качестве примера можно привести стоянку Второй эскадры флота Тихого океана вице-адмирала Зиновия Рожественского на Мадагаскаре.

Как пишет князь Чегодаев-Саконский, «“кают-компаньоны”[105]спешили опередить один другого».Овощи и зелень раскупались моментально, а молочника приходилось караулить еще на дальних подступах к рынку. «Вся суть удачи состояла в том, чтобы обмануть других, не показать вида, что ожидаешь молочника».

С мясом и птицей было проще, хотя их приходилось изредка заказывать заранее. Не гарантировало наличие свежей провизии и пребывание при эскадре судна-рефрижератора «Эсперанс». Принятое с него мясо «отдавало салом и браковалось». Затем рефрижераторные машины парохода «скисли» окончательно, после чего весь немалый запас продовольствия безнадежно испортился. Припасы выкинули в море, а капитан «Эсперанса» получил такой нагоняй от Рожественского, что сел в шлюпку в полубессознательном от страха состоянии.

Кстати, вопросу о закупках доброкачественного продовольствия уделяется место и в Морском уставе Петра Великого:

«Офицеры, командующие кораблями военными… повинны удаляться как возможно от покупки в местах, в которых чают быть моровой болезни. А когда необходимая нужда случится, для взятья воды, или дров и прочих вещей неотлагаемых, тогда надлежит послать офицера, дабы матрозов не допустил из тех поветренных мест что покупать или брать».

Теперь перенесемся с судов вице-адмирала Рожественского на несколько месяцев назад — в Порт-Артур июня

1904 года Крепость уже некоторое время блокирована японцами, и уже начинает ощущаться недостаток продовольствия.

Слово вахтенному начальнику крейсера «Новик» Андрею Штеру[106]:

«…В Артуре уже начинал чувствоваться недостаток в провизии, но зато водки было сколько угодно; на пристанях Восточно-Китайского Общества были сложенье колоссальные штабели ящиков с этим зельем, которое потому только не было выпито, что генерал Стессель[107] приказал налагать жестокие наказания за пьянство, а офицеров, замеченных в этом, обещал предавать суду; также к его распорядительности надо отнести то, что в Артуре за всю осаду цены на продукты в магазинах оставались нормальными, так как малейшее увеличение их грозило конфискацией; на китайцев это распоряжение, к сожалению, не могло распространяться; цены на привозимые ими продукты — зелень, живность и скот достигли сказочных размеров: за пуд картофеля платили уже в июне 9 рублей, а цена курицы достигала 5–6 рублей; нечего и говорить, что к концу осады цены эти еще увеличились втрое.