Юлиан Семенов - Ненаписанные романы Страница 23

Алексей Ильич набычился, голова у него была античной лепки, крепкая, крутолобая; замер, словно роденовский мыслитель, а потом закончил:

- Когда меня привели на пересуд - уже после расстрела Ежова, один из профессоров, шедший со мной по делу, сказал: "Я закончу свои показания здравицей в честь товарища Сталина - ведь именно он спас ленинцев от уничтожения бандой Ягоды и Ежова". А новый сосед, которого привезли из Москвы - он раньше в Наркомпросе работал, у Крупской, - процедил сквозь зубы: "Дорогие мои сотоварищи, если даже нонешний суд нас оправдает, то все равно через пару лет шлепнут, ибо по стране все равно поползет правда о том, что мы, ленинцы, перенесли, а ее, эту правду, без нового тридцать седьмого не изничтожить..."

...Когда отец вышел из тюрьмы, я спросил его, получил ли он письмо Алексея Ильича. Старик ответил, что ни от кого, кроме меня, писем ему не передавали.

А ведь великоречинское письмо я самолично опустил в почтовый ящик...

Алексей Ильич Великоречин умер в горькие годы застоя: сердце не могло смириться с ощущением тинной, засасывающей болотности - заплыл далеко в Черное море и не вернулся...

20

Мой многолетний партнер по бильярду, писатель Николай Асанов, был человеком труднейшей судьбы: впервые его арестовали в начале тридцатых, потом выпустили, вскоре забрали снова; каждый день он писал письма наркому внутренних дел Ягоде и прокурору Вышинскому, ответов, понятно, не получал. Отчаявшись, обратился к Сталину. Через две недели, в день Первого мая, в три часа утра, его подняли с нар и повели по бесконечным коридорам внутренней тюрьмы, пока он не оказался в большом кабинете.

Напротив него сидела женщина в глубоко декольтированном платье, ангельской красоты и кротости.

- Я не поверил своим глазам, - рассказывал Асанов, выцеливая шар. - Это была Марьяна, видный работник эн-ка-ве-дэ, жена одного из руководителей нашего писательского Союза. Я потянулся к ней, ощутив слезы счастья на щеках; она, однако, чуть отодвинулась, но сделала это так, что я сразу не ощутил пропасть между нами... Тем не менее ласковым, доброжелательным голосом она спросила, как я себя чувствую, нет ли каких жалоб, а затем предложила объяснить - более подробно, чем в письме товарищу Сталину, - почему я считаю несправедливым происшедшее со мной.

Сбиваясь, путаясь, испытывая желание приблизиться к ней, ощутить ее тепло - ведь мы же были на "ты" раньше, - я принялся излагать свое дело, а это ужасно, когда тебе приходится оправдываться в том, в чем ты никак не повинен. Наверное, я был смешон, жалок и неубедителен.

А за окном была рассветающая Москва, и гулькающие голуби ходили по отливам окон громадного кабинета Марьяны. Я ощущал запах ее духов и горечь длинных папирос, которые она курила, сосредоточенно слушая мое бормотание. Марьяна вдруг резко поднялась, и прелесть ее точеной фигуры снова ошеломила меня, сделала арестантом, мастурбирующим на мечту, подошла ко мне, протянула папиросу и тихо, с горечью сказала:

- Послушай, Асанов, хватит нитки на хер мотать! Садись-ка лучше за стол и пиши правдивые показания, это, убеждена, спасет тебе жизнь...

Последние ее слова я слышал уже в состоянии полуобморочном, потому что начал сползать со стула на ковер.

Асанов красиво положил шар, посмотрел на меня своими постоянно смеющимися глазами, в глубине которых прочитывалась неизбывная горечь, и, намелив свой фирменный кий, купленный за четвертак у нашего маркера Николая Березина, поинтересовался:

- Не правда ли, прелюбопытнейший сюжетец, а?

Асанова вскоре выпустили. А Марьяну расстреляли - пришел Ежов, начал "подчищать" последние кадры Ягоды; расстрелыцик Васюков (официально назывался "исполнитель") с работой не справлялся, пришлось поставить дело на конвейер, убивали из пулеметов; чтобы не было слышно, во дворе заводили грузовики; шоферам велели газовать на всю "педаль" - полная гарантия тишины...

22

Необходимый комментарий

...Брежнев, пришедший в школу в 1915 году, должен был драть шапку перед портретом государя - все драли! Он же кидал в костер портрет государя - все кидали. Он учился в классах; на стенах висели портреты вождей Октября: Ленина и Троцкого; потом прибавили Зиновьева, Каменева и Сталина, затем Бухарина и Рыкова. После убрали Троцкого и добавили Калинина. Затем вынесли Зиновьева с Каменевым, но тиражировали Ворошилова. В комсомол он вступил, когда в партии был признанный "триумвират настоящих ленинцев" - Бухарин, Сталин, Рыков. Занимаясь в институте, он - как и все - покорно принимал новость: Бухарин и Рыков - то есть Вождь Третьего Интернационала и глава Советского правительства - тоже уклонисты. С тех пор для него был лишь один вождь: Сталин, который "Ленин сегодня".

Своего пика такого рода приписки достигли в 1937-м. Людей решили до конца отучить думать - под страхом расстрела семьи, близких, знакомых даже.

Людей заставили поверить (и они с готовностью пошли на это), что Сталин был вождем Октября и победителем в гражданской и Великой Отечественной.

Людей приучили слепо верить последнему слову, слову того, кто овладел вершиной пирамиды.

Когда Брежнев дал себе орден Победы и пять геройских звезд, он шел по проторенному пути, провозгласив, что истинным автором Победы был он, полковник Брежнев.

Мы не верили, слишком еще кровоточило, но ведь аплодировали на собраниях, еще как аплодировали. И мы, писатели, наравне со всеми, аплодировали вручению ему Ленинской премии за литературу, хотя прекрасно знали, кто именно написал ему "Малую Землю" и "Целину".

В 1937 году люди не могли не аплодировать расстрелам ленинской гвардии их бы замучили в одночасье, все население СССР было тогда заложником. Сталина.

В семидесятых могли не аплодировать - тем не менее грели ладони.

Инерция страха? Или покорность исторически привычному абсолютизму?

Попробуем проанализировать, как же и когда создавались социалистические приписки.

Для этого возьмем "Биографию" Сталина, с одной стороны, и "Воспоминания" Крупской, письма Ленина, протоколы ЦК РСДРП, мемуары ленинцев, опубликованные в двадцатых годах, - с другой.

(С моей точки зрения, "Биография" Сталина, написанная им самим, но оформленная коллективом академических марионеток, явилась началом санкционированных приписок.)

Итак, Сталин: "В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов..."

С кем именно? Кто руководил этими группами?

В архивах охранки имя Сталина впервые появляется лишь в 1902 году.

Примечательно: Сталин произвольно определяет начало своей революционной работы практически тем же годом, когда в Питере развернул свою деятельность Владимир Ильич. "Соратник и друг" - воистину! Как же близка Сталину византийская символика!

Обратимся к Крупской: рассказывая о ссылке в Шушенском, она пишет про тех товарищей Ильича, с кем он чаще всего переписывается, - Мартов, Потресов, Кржижановские, а к Виктору Курнатовскому "Ильичи" ездили в гости в октябре 1898 года.

"Биография" Сталина: "По приезде в Тифлис осенью 1900 года он (Курнатовский. - Ю. С.) завязывает тесные отношения со Сталиным... становится ближайшим другом и соратником [В цитатах курсив мой. - Ю. С.] Сталина".

Заметим, что не Сталин становится соратником старого революционера, а наоборот, Курнатовский делается другом юного, никому не известного "Coco".

Да и вообще, чем подтверждается это утверждение? Воспоминаниями старых большевиков? Письмами с Кавказа, полученными Лениным от Курнатовского? Архивами? Ничем это не подтверждается, кроме как "выдающимся марксистским трудом" Л. П. Берия "К истории большевистских организаций Закавказья".

Крупская: "На "Искру" работала типография в Баку... Там работали братья Енукидзе, руководил делом Красин (Лошадь)".

...К десятилетию Октября ГИЗ выпустил воспоминания Красина, в которых он пишет о своих товарищах по нелегальной борьбе на Кавказе, рассказывает о Ладо Кецховели, Аллилуеве, Авеле Енукидзе, о многих других, однако ни разу не упоминается имя "истинного вождя" кавказских большевиков. Почему? Возможно, забыл? Тогда отчего же его не поправили старые большевики, работавшие тогда на Кавказе? Ведь это был 1927-й, а не тридцать седьмой; ленинцев еще не начали пытать, вынуждая клеветать на себя!

В начале двадцатых годов Авель Енукидзе, старейший ленинец, бессменный секретарь ЦИКа, опубликовал книгу мемуаров. Там не было ни слова о "выдающейся" роли Сталина. В 1935 году Енукидзе принудили переписать мемуары, заставили сочинить легенды о роли "вождя" - еще в начале века. Сразу же после этого Авель Енукидзе был арестован и после чудовищных пыток расстрелян как "шпион и враг народа".

Сталин: "Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки... Я находился тогда в Сибири, в ссылке... Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период".