Питер Хизер - Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть Страница 23

Король вестготов Аларих II был, безусловно, главным союзником Теодориха. Вестготское королевство добавило ему военных мускулов в решающий момент войны с Одоакром, и в дошедших до нас документах нет ничего наводящего на мысль о том, что Теодорих в своем отношении к королевству вестготов имел в виду что-то другое, а не его поддержку. Однако при более близком рассмотрении оказывается, что письма и Гундобаду, и Хлодвигу гораздо менее в целом успокаивающие, чем подразумевают отдельные предложения в них. Король бургундов получил предупреждение:

«Если наши родичи проливают на войне кровь, пока мы позволяем им это, в том виноват наш злой умысел. От меня тебе – обещание искренней любви: мы едины; если ты в своих собственных интересах поступаешь нечестно, ты совершаешь большой грех, ввергая меня в печаль».

И действительно, общий тон писем Теодориха к Гундобаду высокомерный и покровительственный. Даже якобы дружеский дар – солнечные и водяные часы – стал поводом для подчеркнутого утверждения превосходства:

«Пусть в твоей родной стране будет то, что ты однажды видел в Риме… Под твоей властью пусть Бургундия научится рассматривать чрезвычайно хитроумные устройства и восхвалять изобретения древних… Пусть она различает части дня и с точностью устанавливает часы. Порядок жизни путается, если такое деление неизвестно. Ведь только животные ощущают часы благодаря голодному брюху, а свойство быть неуверенным в чем-то явно даровано человеку для его целей».

Согласно классическому культурному мировоззрению, как вы помните, именно разумность отличает настоящих людей от людей, все еще живущих в невежестве, как звери. Даже раздавая подарки, Теодорих демонстрировал поставленную им культурную подпорку и подчеркивал, что бургунды все еще живут беспорядочно, как звери. При дворе Гундобада все еще оставались более чем достаточно образованные римляне, например епископ Авит, чтобы понять это намеренное оскорбление в полной мере[71].

Бургундов не просто побуждали стать посредниками для поддержания мира, Теодорих в большей или меньшей степени приказывал им не отклоняться от его курса, вставая на сторону Хлодвига. Что касается последнего, то он был слишком силен, чтобы ему, как Гундобаду, отдавали приказы, но не слишком важен, чтобы его не отчитывали:

«Священные законы королевской власти [брачные узы, которые он имел с правителями и франков, и вестготов] имеют цель укореняться среди монархов по той причине, чтобы их спокойный дух мог принести мир, которого жаждут народы… Принимая все это во внимание, я удивлен, что твой дух был настолько раздражен ничтожными причинами, что ты хочешь вступить в самый страшный конфликт».

За этим последовало предупреждение:

«Твоя смелость не должна стать непредвиденным бедствием для твоей страны, так как зависть к королям по незначительным причинам – большая проблема и тяжкое несчастье для их народов».

Какое бедствие грозило Хлодвигу? На одном уровне – потенциальное поражение от вестготов, так как исход войны часто бывает непростой, а также угроза того, что Теодорих сам вторгнется в его владения. Действительно, королю остготов ничего не стоило велеть Хлодвигу держаться подальше: он уже делал это за год до этого или еще раньше, когда франкский король угрожал, что будет преследовать часть разгромленных алеманнов на итальянской земле:

«Прими совет человека, имеющего большой опыт в таких делах: те из моих войн закончились хорошо, которые велись с умеренностью в конце. Так как тот человек обычно бывает победителем, который умеет сдерживать себя во всем… Спокойно покорись моей руководящей (направляющей) натуре… Так ты будешь удовлетворять мои просьбы и не будешь тревожиться из-за того, что, как ты знаешь, волнует меня»[72].

Это, безусловно, более тактично, чем при обращении к Гундобаду, но основная мысль тем не менее ясна. Для Хлодвига было бы неплохо проявить сдержанность, или это все затронет Теодориха, который, будучи сам человеком, умеющим себя обуздать, еще ни разу не проиграл ни одной войны.

В подтекстах этих писем нет того, за что Теодориха можно признать виновным в раздувании кризиса; все действительно выглядит так, что он искренне пытается предотвратить его. С другой стороны, его авторитарные и покровительственные послания к Хлодвигу и Гундобаду, по своему тону далекие от примирительных, не могли быть хорошо приняты. Если Теодорих и не разжигал войну, то и не пытался отчаянно избежать ее, указывая агрессорам на вероятные последствия, если все-таки он окажется вынужденным в нее вступить.

И как оказалось, главным человеком, получившим выгоду от кризиса, был сам Теодорих. Обычно этого не замечают, потому что династии Хлодвига и франкам вообще было предопределено прославиться в истории, как мы увидим позже в этой книге. Но даже из отрывочных рассказов, имеющихся в нашем распоряжении, размеры выгод короля остготов видны во всей красе. Но не все пошло по плану. В 507 г. морской десант Восточной Римской империи на адриатическое побережье Италии помешал Теодориху прийти на помощь Алариху. Это выявляет в полной мере окончательный смысл того знаменитого письма к Анастасию. Сытые по горло агрессивными переговорами Теодориха по поводу пересмотра их соглашений, власти Константинополя вступили в альянс с Хлодвигом и отвлекали готов, пока их союзник громил вестготов. Но победа Хлодвига над Аларихом, какой бы ошеломляющей она ни была, не стала концом этой истории. В 508 г. войска Теодориха, не стесненные угрозой из Константинополя, хлынули из Италии через Альпы. Армии франков и бургундов (Гундобад не внял пред упреждениям) были отброшены, хотя франки все же завоевали и удержали контроль над большей частью Аквитании. И это оказалось не последнее их завоевание.

Поражение при Пуатье привело королевство вестготов в смятение. Власть перешла в первую очередь к сыну Алариха ас-Салиху, который родился от союза, имевшего место до женитьбы короля на дочери Теодориха. Выдворив оккупантов и обеспечив безопасность границ, король остготов наконец был готов действовать. В 511 г. его военачальники вытеснили ас-Салиха из королевства (именно поддержка беглеца Трасамундом вызвала обмен письмами, который привел того к самоуничижительному «вилянию хвостом», как мы уже видели). Иногда говорят, что Теодорих организовал этот государственный переворот в пользу сына своей дочери от Алариха II, которого звали Амаларих. Однако тому нет ни малейших доказательств. Скорее Теодорих стал править обоими готскими королевствами – своим собственным в Италии и вестготским в Южной Галлии и Испании – как единым государством. Королевскую казну вестготов отправили в Равенну, и Теодорих взял в свои руки реестры, регистрирующие военные кадры (людские ресурсы) вестготов. Относящееся к этому письмо, включенное Кассиодором в его сборник (есть только одно, потому что автор оставил службу именно в 511 г.), тоже показывает, что проблемами управления вестготским королевством занимались централизованно из Равенны[73].

Поэтому почти нет сомнений в том, что 511 г. был annus mirabilis[74] и поэтому выбран Кассиодором как двухтысячная годовщина готского королевства. Благодаря своей военной силе Теодорих теперь стал непосредственным правителем Италии, Средиземноморской Галлии, большей части Испании, побережья Далмации и изрядной части Среднедунайского региона (южнее реки). Он также властвовал (хотя Трасамунд был явно возмущен этим) над королевством вандалов, а возможно, и над бургундами тоже к тому времени, когда закончилась его интервенция. Короче, к концу 511 г. сын предводителя остготов средней руки управлял – так или иначе – делами на территории, по площади составлявшей от одной трети до половины старой Восточной Римской империи, и его власть на этом послеримском пространстве являлась бесспорной. Какой же год мог быть лучше для того, чтобы стать крупной – даже если и совершенно воображаемой – годовщиной рождения власти готов?

Несмотря на свой поразительный успех, Теодориху все еще не хватало четверти шага, чтобы недвусмысленно претендовать на титул императора Западной Римской империи, хотя ее карты уже лежали на столе остготского короля. Протяженность его владений, введенный им императорский церемониал, его высокопарные претензии на то, что он источник разумности и классических знаний в Западном Средиземноморье, – все это свидетельствовало о том, что готы видят в нем римского императора. Почему он колебался и не делал эту четверть шага – интересный вопрос, но я подозреваю, что Теодорих демонстрировал свою способность признавать, когда дальновидность (благоразумие, рассудительность, осмотрительность, расчетливость) лучше, чем храбрость. Во-первых, если бы он сделал свои притязания еще более недвусмысленными, то это могло бы только ухудшить отношения с Константинополем. Уже в 507–508 гг. Анастасий показал, что не прочь половить рыбку в мутной воде, если это поможет приструнить Теодориха; и это было до решительных действий в Испании. Начни Теодорих величать себя императором, и эта враждебность только углубилась бы и стала бы представлять угрозу для некоторых дипломатических уступок, ради получения которых он приложил столько усилий, в частности права предлагать своих кандидатов на должность консула (титул, столь любимый среди итальянской элиты), которые были бы признаны в Восточной империи.