1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории - Коллектив авторов Страница 23

информации не согласовал выступление в ДСК с концертом на праздничном вечере советской колонии в честь 51-й годовщины Октябрьской революции эстрадного ансамбля Саши Суботы (после протеста посольства запрет был отменен как «недоразумение»). Секретариат по информации также «не рекомендовал» Д. Петрович, редактору издательства «Рад», выступать с докладом в ДСК на литературном вечере, посвященном 150-летию со дня рождения И. С. Тургенева (были отпечатаны и разосланы пригласительные билеты). Сотрудникам ДСК и посольства было также известно о случаях, когда на улице неизвестные лица останавливали посетителей ДСК и интересовались, кто они и зачем идут в Дом советской культуры.

Помимо этого оказались нарушенными налаженные в последние годы контакты восьмилетней школы при посольстве со столичными школами имени Владо Авксентьевича и Стевана Дукича и школой г. Врнячка Баня. В посольстве считали, что «связи были прекращены по инициативе югославских школ, которые, как стало достоверно известно, получили указание избегать контактов с советской школой в Белграде». Из доверительной беседы с директором школы имени Владо Авксентьевича в посольстве стало известно, что «в связи с указаниями вышестоящих органов школе предложено прекратить связи с советской школой в Белграде по всем направлениям, хотя большинство учителей и учащихся хотели бы продолжать дружеские контакты с советской школой». Была также получена информация о состоявшемся в сентябре совещании преподавателей русского языка сербских школ, на котором было сообщено, что «все советские люди, находящиеся в Югославии, являются тайными агентами СССР».

Об осложнении двусторонних отношений свидетельствовало, по мнению посольства, возобновление югославскими властями практики слежки за советскими дипломатами и сотрудниками других советских учреждений в Югославии. Так, слежка была установлена за советским советником-посланником П. С. Кузнецовым во время его посещения 19–22 ноября Сараево и за сотрудниками посольства П. Д. Минеевым и К. Н. Смирновым во время их пребывания 25–27 ноября в Любляне. В посольстве СССР тщательно фиксировали факты преследования и арестов югославских граждан «за дружеские симпатии и чувства, проявляемые к Советскому Союзу», а также за одобрение действий СССР в Чехословакии. Так, в посольстве стало известно об аресте инженера Марко Живковича за публичные высказывания о том, что действия социалистических стран в ЧССР были направлены на предотвращение контрреволюционного переворота и что сам он «никогда не возьмет в руки оружие, чтобы воевать против русских».

Обилие подобных фактов объясняет реакцию советского посла, подчас излишне эмоциональную, на происходившее. К примеру, узнав о публиковавшейся в загребской газете «Весник» серии статей под рубрикой «Трудный 1948 год» (ее, кстати, Бенедиктов посчитал «сенсационной»), посол возмутился. Причиной стали не столько названия статей («Террористы переходят границы», «Еще одна резолюция» (о резолюции Информбюро, принятой в ноябре 1949 г. – А. Е.), «Бряцание оружием», «Как мы выдержали» и др.), сколько концовка одной из них. «Не являемся ли мы свидетелями того, что начинается новый 1948 год? – задавался вопросом автор. – Если начинается, мы знаем ответ. Имеем прекрасный опыт». Особое внимание посла привлек материал «Дипломаты-шпионы» от 13 сентября, в котором, как он отметил, «наряду с другими злонамеренными домыслами, содержатся выпады против сотрудников посольств СССР, Венгрии, Румынии, Болгарии, Албании и Чехословакии, работавших в Югославии в 1946–1948 гг.». Бенедиктов также посчитал «недружественным актом по отношению к Советскому Союзу, носящим клеветнический характер», опубликованную подборку цитат из выступлений Ворошилова 22 августа 1949 г., Булганина 11 сентября 1949 г., Суслова 3 декабря 1949 г., Молотова 21 декабря 1949 г. о позиции югославского руководства в то время. Бенедиктов сообщил в Москву, что в связи с публикацией он сделал заявление в ГСИД СФРЮ, и также предложил сделать устно соответствующее заявление и послу СФРЮ в Советском Союзе Видичу[187].

Впрочем, и югославская сторона имела достаточно поводов, чтобы быть недовольной советскими действиями. Так, в середине сентября власти Македонии обнаружили, что на домашние адреса профсоюзных лидеров Скопле по поч те из СССР поступает пропагандистский материал – обращения советских профсоюзных руководителей «для самого широкого знакомства с фактами о подлинном положении дел в Чехословакии». В ответ югославы возвращали в посольство СССР в Белграде или направляли по разным адресам в Советский Союз полученный материал вместе с собственным приложением – резолюцией Х пленума ЦК СКЮ[188].

26 сентября 1968 г. в Белграде была получена пространная, на шести страницах, телеграмма Видича о его беседах с советскими руководителями на приеме, устроенном шахиншахом Ирана Мохаммедом Резой Пехлеви[189]. У югославского посла сложилось впечатление, что советская сторона не против обсудить подготовку встречи на высшем уровне, но ее организацию намерена оговорить целым рядом условий. Впрочем, предположение, высказанное Видичем, являлось, скорее, его личным впечатлением и к настоящему времени не нашло документального подтверждения в российских архивах. В обзорном докладе Л. И. Брежнева на совещании лидеров «пятерки» в Москве 27 сентября 1968 г., созванном для оценки обстановки в Чехословакии после ввода войск, Югославия была лишь кратко упомянута в связи с ее особой позицией. Только в выступлении В. Гомулки поведению югославского руководства было уделено больше внимания, причем оценил его польский лидер исключительно негативно[190]. Несомненно, мнение партнеров по ОВД оказывало влияние на советскую позицию и в дальнейшем.

В октябре – ноябре 1968 г. Президиум ЦК КПСС принял ряд решений по «югославскому вопросу», основой которых стала записка от 4 октября B. В. Кузнецова и К. В. Русакова «О реакции в Югославии на события в Чехословакии в августе 1968 г.»[191]. Затрагивая широкий круг вопросов двусторонних отношений, решения акцентировали дальнейшее развитие экономических связей, но одновременно микшировали мероприятия в политической сфере: так, например, предлагалось понизить уровень празднования в СССР государственного праздника СФРЮ – Дня республики[192].

Обмен письмами между лидерами двух стран несколько уменьшил накал полемики, хотя оценки Брежнева были достаточно жесткими. Югославская позиция не претерпела особых изменений, что отразило письмо Тито от 5 ноября. В нем акция СССР и союзных государств в Чехословакии была вновь названа «военной интервенцией». Югославский лидер в очередной раз выразил несогласие с действиями Кремля как представляющими угрозу независимости других стран. Он напомнил, что по-прежнему нет гарантий, устраняющих в этом плане опасения Югославии. Тито задал также и фундаментальный вопрос: признаёт ли советское руководство принципы Белградской и Московской деклараций 1955 и 1956 гг.?[193]

Несмотря на наличие существенных противоречий между руководствами двух сторон, положительным оказалось уже то, что они в письменной форме, позволяющей обдумывать и четко формулировать свои позиции, возобновили обстоятельный диалог на высшем уровне. К позитивам следует отнести, на наш взгляд, и выступление советского посла 6 ноября (на следующий день после послания Тито Брежневу) по центральному югославскому телевидению с трехминутным обращением в связи с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции. Полученное на то