Виктор Колкутин - Самые нашумевшие преступления истории Страница 24

Кирова, направления раневого канала в голове С.М. Кирова и пулевого канала в околыше его фуражки установлено, что они совпадают только при положении фуражки на голове с опорой на затылок лишь задней частью околыша, с козырьком, направленным кверху и повернутым влево, что представляется нереальным (при условии обычного пешего движения человека в вертикальном положении). Изложенное позволяет утверждать, что в момент ранения С.М. Киров не находился в вертикальном положении. При исследовании кальсон С.М. Кироваустановлено, что при отсутствии следов сколько-нибудь длительной носки после последней стирки на внутренней поверхности обеих половинок в их верхней части обнаружены значительных размеров пятна высохшей спермы.»

Когда заключение по проделанной работе было сформулировано, мы изложили план дальнейших возможных исследований, которые могли быть предприняты в следующих направлениях:

продолжение восстановления обстановки гибели С.М. Кирова и взаимного положения Л.В.Николаева и С.М. Кирова в момент выстрела;

установление идентичности пятен крови на различных предметах одежды С.М. Кирова (пальто, фуражке, сорочке) и их принадлежности С.М. Кирову;

продолжение исследования пятен спермы на кальсонах С.М. Кирова с целью определения её групповой принадлежности, выявления в пятнах цитологического материала, присущего женскому полу и установления его групповой принадлежности;

установление механизма черепно-мозговой травмы у М.В. Борисова, её натурное и компьютерное моделирование с целью установления соответствия или несоответствия полученных объективных данных официальной версии его гибели;

в случае предоставления комиссии специалистов других документов их соответствие объективным данным также может быть установлено.

Однако продолжения этой работы так и не последовало. Видимо, вождь и после своей смерти для людей толпы должен оставаться «неприкасаемой» фигурой.

Расстрел семьи и приближённых Николая II (Романова)

Более двадцати лет минуло с того момента, когда мне в первый раз довелось вплотную соприкоснуться с судьбой семьи Романовых и их приближённых, зверски расстрелянных большевиками в подвале дома горного инженера Н.Н. Ипатьева в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля (с 3 на 4 по старому стилю) 1918 года. И уж конечно, я не предполагал, что много лет спустя буду участвовать в экспертизе, которая поможет поставить точку в этой кровавой истории.

В начале 1990-х годов, когда под Екатеринбургом нашли массовое захоронение и с высокой степенью вероятности предположили, что это и есть останки царской семьи и их приближённых, всех волновало только одно: они это или не они? Лучшие отечественные учёные провели колоссальное количество исследований, часть из них была проведена за рубежом. Казалось бы, всё свидетельствовало о том, что это захоронение соответствует первоначальной гипотезе о том, кто именно захоронен в этом месте Поросёнкова лога, именуемом Ганиной Ямой. Тем не менее, споры об идентификационных вопросах продолжались более 20 лет и до конца не утихли и сегодня.

Естественно, каждый специалист имеет право на своё личное аргументированное мнение, подкреплённое комплексом исследований. Я не участвовал в проведении идентификационных экспертиз тогда, в 1990-х годах, но так как они проводились на кафедре судебной медицины Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова (Санкт-Петербург) под руководством тогдашнего начальника кафедры профессора, доктора медицинских наук Вячеслава Леонидовича Попова, каждый преподаватель стремился оказать членам экспертной комиссии посильную помощь. В силу этих обстоятельств мне были известны некоторые технические моменты этих экспертиз и обоснование их результатов. Уже на первоначальном этапе были получены достаточно убедительные данные, свидетельствовавшие о том, что эти останки действительно принадлежат членам семьи Романовых и их ближайшему окружению. Дальнейшие генетические экспертизы, проведённые в России и за рубежом, подтвердили все первоначальные выводы. Поэтому лично у меня не оставалось вопросов относительно того, чьё захоронение было обнаружено под Екатеринбургом.

Поскольку мои научные интересы в то время относились исключительно к области раневой баллистики, уже тогда начал волновать вопрос о том, почему так много времени и сил тратится на идентификационные исследования, тогда как не менее важной задачей являлось установление событий самого расстрела. Практически у всех останков, которые были «отсортированы» по принадлежности одному человеку, имелись огнестрельные пулевые повреждения, а у некоторых и повреждения от действия колющих предметов. Следовательно, появлялась возможность для проведения ситуалогической экспертизы. Не хватало только некоторых исходных данных, которые можно было почерпнуть в материалах уголовного дела. Однако с решением этих вопросов следствие не особо торопилось.

Прошло почти 20 лет. Из Санкт-Петербурга я был переведён в Москву на должность начальника Центральной судебно-медицинской лаборатории Министерства обороны Российской Федерации (ныне это учреждение носит название Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз) — Главного судебно-медицинского эксперта Министерства обороны Российской Федерации. Начало нового тысячелетия для судебных медиков этого ведомства было отмечено чередой событий, которые потребовали максимального напряжения всех сил и ресурсов. Достаточно сказать, что на их долю выпало экспертное сопровождение предварительного следствия по таким уголовным делам, как: гибель АПРК «Курск», трагические события в Беслане, целая серия авиационных катастроф, как пассажирских, так и военных «бортов», сложнейшие по организации комплексные экспертизы в случаях массовых заболеваний пневмониями призывников и военнослужащих и целый ряд других ситуаций, когда следственным органам неотложно требовались специальные познания в области судебной медицины. Конечно, нельзя забыть и тот факт, что именно на плечи военной судебной медицины легла ответственность за организацию и проведение экспертных исследований неопознанных российских военнослужащих, погибших на территории Чеченской республики во время ведения там боевых действий в 1994–1996 гг. и контртеррористической операции 1999–2001 гг.

Всё это несколько притупило мои воспоминания относительно гибели царской семьи и их верноподданных. Тем более, что как страстотерпцы они были причислены к лику святых Русской Православной Церкви, и их останки был захоронены в Петропавловской крепости, а дебаты по поводу «они это или не они» поутихли. Казалось, что возврата к этой теме не будет, но вот наступил август 2008 года и в здании Главного государственного центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Министерства обороны Российской Федерации появился старший следователь по особо важным делам Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации старший советник юстиции Владимир Николаевич Соловьёв. Целью его визита было назначение ситуалогической экспертизы, которая должна была ответить на ряд вопросов, касающихся реконструкции событий той страшной июльской ночи 1918 года. Вот какие вопросы интересовали следствие:

«1. Имеются ли на останках тел следы огнестрельных повреждений? Если да, то какие именно и каковы их морфологические характеристики? Каково их количество и локализация? Где локализовались на телах пострадавших входные и выходные огнестрельные повреждения? Каково направление раневых каналов в теле пострадавших? Каковы дистанция и расстояние выстрела? Каковы характеристики огнестрельных снарядов, причинивших повреждения, например, их диаметр, наличие и элементарный состав их оболочек и др.? Из одного или разных образцов оружия были произведены выстрелы в пострадавших? Имеются ли судебно-медицинские данные, позволяющие высказаться о мощности огнестрельного оружия?

2. Имеются ли судебно-медицинские данные о наличии преграды (преград) между огнестрельным оружием и телом пострадавших? Если да, то каковы характеристики этой преграды (преград)?

3. Имеются ли судебно-медицинские данные о том, что какие-либо из обнаруженных повреждений образовались в результате рикошета пуль?

4. В результате какого количество выстрелов образовались имеющиеся у каждого из пострадавших огнестрельные повреждения?

5. Каковым было взаимное положение оружия и тела пострадавших в момент выстрелов? Менялось ли в процессе производства выстрелов взаимное положение потерпевших и оружия? Могла ли часть обнаруженных повреждений образоваться при положении пострадавших лёжа на полу?

6. Имеются ли судебно-медицинские данные, указывающие на конкретное место, где были нанесены повреждения пострадавшим, и где наступила их смерть?