Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года Страница 24

Трудно не увидать здѣсь проявленіе рикошетом в примитивной, грубой формѣ революціоннаго эксцесса той псевдонаціоналистической пропаганды, которая в атмосферѣ военнаго психоза родилась в предреволюціонное время, нервируя массы, распространяя фантастическіе слухи о предательствѣ и измѣнѣ даже в царской семьѣ. Надо призадуматься еще над тѣм, кто является подлинным виновником рожденія чреватой по своим послѣдствіям легенды "о генералах-измѣнниках" (см. мои книги "Легенда о сепаратном мирѣ" и "На путях к дворцовому перевороту"). С 1 марта нельзя зарегистрировать ни одного факта убійства ''офицера" в столичном градѣ Петра. Это само за себя уже говорит. Показательно и то, что в тѣх немногих случаях, которые могут быть зарегистрированы, месть почти всегда производилась выстрѣлом неизвѣстнаго "из толпы".

Конечно, никакой непроходимой попасти между офицером и солдатом на исходѣ третьяго года войны не было. Много ненормальнаго оставалось в быту, порожденном сословными перегородками стараго режима) но совершенно неизбѣжно взаимное общеніе в окопных бивуаках и измѣненіе, демократизація состава низшаго командованія смягчали искусственно устанавливаемую рознь. Но условія, в которых произошла революція, когда солдатская масса почти всегда выступала без офицерскаго состава, совершенно естественно порождали недовѣріе к настроеніям верхняго слоя арміи — что в значительной степени вытекало при неувѣренности еще за будущее из страха отвѣтственности за содѣянное. Этот безотчетный страх "отвѣтственности" спаивал до нѣкоторой степени массу и заставлял ее держаться за коллектив. Пѣшехонов разсказывает, какія огромныя трудности предстали перед ним, как комиссаром Петербургской стороны, когда из Ораніенбаума 28-го пришел в столицу "дѣлать революцію" второй пулеметный полк и потребовал отвода себѣ помѣщенія. Солдат было... 16 тысяч. "До нельзя испуганные, чуть не в паникѣ, они ужасно боялись расправы, которая может их постигнуть за то, что они надѣлали", я потому требовали "помѣстить их и одном мѣстѣ"[85]. Их помѣстили в знаменитом Народном Домѣ, Вся масса производила впечатлѣніе "потревоженнаго улья", — солдатам казалось, что их с умыслом завели в стоящее особняком помѣщеніе, гдѣ их могут взорвать или иначе как-нибудь уничтожить. Офицерам была отведена небольшая комната, гдѣ они должны были проводить все время, оставаясь в сущности под арестом. Через образовавшійся полковой комитет комиссар убѣдил полк вернуться в Ораніенбаум, если будет "такой приказ от Совѣта". Но получить "такой приказ" оказалось не так легко, ибо "революціонныя войска не могут быть выводимы из Петрограда и должны оставаться здѣсь, чтобы защищать завоеванія революціи", — сказали в Исп. Ком. Пѣшехонову, а нѣкоторым в его просьбѣ почудилась даже "контр-революціонная затѣя"....

Такова была психологическая обстановка, и поэтому первая же попытка от имени Временнаго Комитета ввести стихію в опредѣленныя рамки вызвала нѣкоторое волненіе в гарнизонѣ. За подписью Родзянко был выпущен "приказ" по поискам, в котором предписывалось всѣм отдѣльным нижним чинам и воинским частям немедленно возвратиться в свои казармы, всѣм офицерским чинам явиться в свои части и принять всѣ мѣры к водворенію порядка. Командиры частей вызывались в Гос. Думу к 11 час. утра 28-го для полученія распоряженій. Тогдашній предсѣдатель военной комиссіи, состоявшей формально при Временном Комитетѣ и фактически объединявшей представителей обоих политических секторов, полк. Энгельгардт в воспоминаніях, напечатанных в бурцевском "Общем Дѣлѣ", говорит, что "приказ" Родзянко не появился, так как, был захвачен в типографіи и уничтожен рабочими, увидѣвшими в "желаніи ввести солдат в рамки дисциплины и порядка" — попытку "пріостановить, даже задушить, начавшуюся революцію". Надо думать, что "приказ" в том или ином видѣ все же был распубликован[86]. Офицеры стали появляться в своих частях, командный состав возвращалcя на посты, воинскія части дефилируют с утра 28-го в Гос. Думѣ, выражая свою вѣрность новому порядку и т. д. Представители Временнаго Комитета говорили успокоительныя рѣчи, призывая солдат слушаться офицеров: без начальников воинская часть превращается в толпу, которая неспособна выступить организованно и содѣйствовать водворенію порядка — убѣждали Родзянко, Милюков и др. Но о каких офицерах шла рѣчь? Только о тѣх, конечно, которые дѣйствуют в "согласіи с Гос. Думой". Пока еще трудно при отсутствіи систематически опубликованнаго матеріала, без спеціальных архивных изысканій представить себѣ бытовую жизнь воинских частей в первые дни этого переходнаго періода. В соотвѣтствіи со всеобщим хаосом нѣчто хаотическое было и здѣсь. В однѣх частях сохранялся старый командный состав, в других военная комиссія сама назначала во временное командованіе кого-либо из наличнаго состава офицеров (напр., в Волынском полку — приказом Энгельгардта, помѣченным 8 ч. 30 м. утра 28-го командованіе вручено было двум прапорщикам), в третьих происходили выборы. Не всегда это было самозванным дѣйствіем образующейся солдатской вольницы в обстановкѣ "мятежнаго движенія". Найдите своих офицеров, которые стоят под командой Гос. Думы, и сами встаньте под их команду — рекомендовал 28-го не кто иной, как Милюков, лейб-гренадерам (по отчету "Извѣстій" Комитета Журналистов).

Как будто бы дѣло шло к мирному разрѣшенію с того момента, как около 2 час он 28-го самоликвидировались сосредоточенныя в Адмиралтействѣ "вѣрныя части", которыми располагала еще существовавшая военная правительственная власть. Их было немного по офиціальным данным: 600 чел. пѣхоты, 500 кавалеріи, 15 пулеметов, 12 орудій при 80 патронах. Символом завершенія этого процесса могла служить резолюція многолюднѣйшаго — "нѣсколько тысяч" — собранія офицеров утром 1 марта в помѣщеніи "Арміи и Флота", единогласно признававшая власть Исп. Ком. Гос. Думы "впредь до созыва Учредительнаго Собранія[87]. В тот же день около 4 час. произошло демонстративное присоединеніе к Гос. Думѣ от имени Гвардейскаго Экипажа в. кн. Кирилла, обратившаяся перед тѣм с аналогичным призывом к начальникам Царскосельскаго гарнизона, послѣ чего дворцовая полиція, царскій конвой, собственный Е. В. сводный полк и желѣзнодорожники послали в Таврическій дворец своих представителей с заявленіем о переходѣ на сторону новаго правительства. Под звуки Марсельезы с красными флагами, по утвержденію коменданта Таврическаго дворца Перетца, в Думу прибыл и жандармскій дивизіон...

Итак, на петербургском небосклонѣ не было видимой пелены контр-революціонных настроеній, а по утвержденію арестованной престарѣлой гр. Клейнмихель, находившейся в Таврическом дворцѣ в момент великокняжеской демонстраціи, "революціонная осанка" представителя императорской фамиліи даже "восхищала" солдат[88]. Но... "тут вдруг посыпались фантастичеcкія, непонятныя извѣстія из цѣлаго ряда полков, — вспоминает Эигельгардт, — о том, что офицеры запирают солдат в казармах, отбирают оружіе, заставляют присягать на вѣрность старому порядку. Был отправлен ген. штаба полк. Балобан в Егерскій полк, чтобы выяснить там положеніе вещей, кор. Гуровскій и еще нѣсколько офицеров отправились в другіе полки для провѣрки свѣдѣній и для успокоенія солдат". Посланные принесли успокоительныя извѣстія, но "с другой стороны, ко мнѣ по-прежнему прибѣгали солдаты, взволнованные и, видимо, убѣжденные, докладывали о контр-революціонных выступленіях офицеров... Было несомнѣнно, что тут была типичная провокація, и что провокація имѣла успѣх". Энгельгардт доложил думскому комитету о распространившихся слухах я о возможных эксцессах (мемуарист относит свое сообщеніе на вечер 1 марта), и было рѣшено для успокоенія солдат издать приказ о недопустимости отбиранія у них оружія. Упомянув о слухах, которые были провѣрены и оказались ложными, временный командующій революціонной арміей объявил, что "будут приняты самыя рѣшительныя мѣры к недопущенію подобных дѣйствій, вплоть до разстрѣлов"... Очень знаменательно, что угроза "разстрѣлом" раздалась впервые со стороны Временнаго Комитета[89]. Она свидѣтельствовала о той неизбѣжной двойственности, которой отмѣчалась дѣятельность военной Комиссіи — с одной стороны, попытка внести успокоеніе, с другой — нервный страх перед неликвидированными еще силами стараго порядка.

Были ли какія-нибудь основанія для распространившихся слухов, была ли это "провокація" или просто у страха глаза были велики? Стоит заглянуть в опубликованную неполную серію входящих и исходящих бумаг Военной Комиссіи за 28 февраля для того, чтобы воочію себѣ представить фантастическіе слухи, распространявшіеся по городу и волновавшіе гарнизон. Отовсюду поступают частныя свѣдѣнія о больших полицейских засадах в тѣх или иных домах, о воображаемых пулеметах на крышах, о таинственных "черных автомобилях", разъѣзжающих ночью по улицам и разстрѣливающих прохожих, — свѣдѣнія, которыя подчас сопровождаются лаконическими помѣтками: "невѣрныя свѣдѣнія", "не оправдалось". Один из "караулов" доносит на основаніи свѣдѣній, доставленных "частными лицами", что в Академіи Ген. Штаба "собралось около 300 офицеров, вооруженных пулеметами, с цѣлью нападенія на Таврическій дворец", от студентов с Балтійскаго вокзала поступают из "достовѣрных источников" свѣдѣнія о продвиженіи с фронта "36 эшелонов в Царское Село", из сапернаго батальона сообщают о прибытіи в Зимній дворец артиллеріи из Царскаго Села с 12-дюймовыми орудіями и т. д.