Александр Тюрин - Война и мир Ивана Грозного Страница 24

Народ видит в князьях и боярской верхушке лишь тех, кто считает «прирожденным правом своим кормиться на счет вверенного им народонаселения, и кормиться как можно сытнее».[14] И в этом серьезные историки видят один узлов русской истории, который не мог быть распутан какими-то деликатным способом.

В 1547 происходят и важные внешнеполитические события, связанные с миссией Шлитте – этот саксонский немец, по поручению великого князя, нанял в Германии для работы в России более ста человек; однако все завербованные специалисты были задержаны в ганзейском Любеке по требованию ливонских властей. И в этом опять виден исторический узел – культурному и торговому обмену России с миром упорно мешают соседние западные государства.

В зиму 1547/1548 происходит очередной неудачный поход московского войска на казанского хана – русские ходили «к Казани горнею стороню». И опять боярские начальники войска оказались не на высоте, словно единственной их целью было поставить галочку «поход проведен».

«Бывали ли такие походы на Казанскую землю, когда бы вы ходили не по принуждению», – спрашивал позднее Грозный у Курбского.

А осенью 1548 опять случился набег казанских войск, разоривший русские земли к северо-востоку от Москвы. И опять перед царем узел русской истории. Московское государство, собрав многие русские земли во времена правления Ивана III и Василия III, и вследствие этого обладавшая крайне протяженными сухопутными границами, не защищено никакими естественными преградами от вражеских нападений.

Все более давал о себе знать экосоциальный кризис. В 1548–1549 голод охватил все северные районы страны.

И вот молодой царь принимает стратегические решения. Так дальше жить нельзя, значит, нужны быстрые и решительные реформы на всех направлениях.

Собственно в 1548 завершается смута, начавшаяся со смертью Василия III. Завершена она была Земским собором (также как и Смутное Время начала 17 в.). И это был первый Земский собор в истории Руси.

К концу 1548, когда началось «собрание всей земли», царь Иван подошел вовсе не юным деспотом и садистом, как изображают Курбский и Карамзин, а человеком, осмысливающим роль своей страны в мире, в божественном миропорядке.

Во времена Василия III псковский старец Филофей в послании набожному государеву дьяку М. Г. Мисюрю-Мунехину описывает концепцию «Москвы – Третьего Рима». «Ромейское царство» – центральный образ религиозно-мистической концепции Филофея. С помощью этого образа он объявляет Московскую Русь единственной истинной хранительницей всемирного христианства, и записывает свою знаменитую формулу: «Яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася (сошлись) во едино царство нашего Государя, по пророческим книгам то есть Ромейское царство. Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти».

Филофей исходит из византийского церковного учения X века об «удерживающем теперь», то есть государстве, способном явиться преградой приходу антихриста. Позднее оно была оформлено византийскими учеными в виде учения о Roma mobilis, «движущемся Риме»: роль «удерживающего теперь» может перейти от одного христианского царства к другому, его преемнику.

Для Ивана принятие концепции «Третьего Рима» вовсе не означает немедленного начала борьбы за освобождение земель «Второго Рима» от власти иноверцев. Мысли Филофея он понимает, как необходимость воплощения высокого идеала христианского государства.

Некоторые историки предполагают, что на первом Земском соборе были представлены не все сословия, впрочем, никак не обосновывая свое мнение, другие вообще игнорируют проведение этого собрания. (Среди игнорантов находится Э. Радзинский, модный драматург, переквалифицировавшийся в историка, ради того, чтобы поразить отечественную и западную публику «ужасами деспотизма».) Некоторые историки путают Земский собор с церковным, состоявшимся позже. Тем не менее, самый серьезный исследователь земского строя на Руси, проф. И. Д. Беляев, считал, что на соборе были представлены все сословия, и царь учел нужды всех сословий.

Когда выборные представители земли собрались в Москве, Иван в воскресный день вышел с крестами на Лобное место. В его обращении к митрополиту были такие слова: «Знаешь сам, что я после отца своего остался четырех лет, после матери – осьми; родственники о мне не брегли, а сильные мои бояре и вельможи обо мне не радели и самовластны были, сами себе саны и почести похитили моим именем и во многих корыстях, хищениях и обидах упражнялись… О неправедные лихоимцы и хищники и судьи неправедные! Какой теперь дадите нам ответ, что многие слезы воздвигли на себя? Я же чист от крови сей, ожидайте воздаяния своего».

Поклонившись на все стороны народу, Иван сказал: «Люди божии и нам дарованные богом! Молю вашу веру к богу и к нам любовь. Теперь нам ваших обид, разорений и налогов исправить нельзя вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд бояр моих и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия; молю вас, оставьте друг другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел: в этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать».

Из слов царя, сказанных на Лобном месте, мы видим – молодой царь понимал, что в стране нужна другая система правления и суда. Правление и суд должны осуществляться не в интересах узкого круга жадных и эгоистичных аристократов, а в интересах массовых общественных групп. Причем, как на местах, в волостях и городах, так и в центре. Между царем и народом больше не должны не стоять «запирающие» слои феодальной знати. И в то же время прозвучал призыв к примирению высших и низших сословий, к их совместной работе на благо государства.

Дней Ивановых прекрасное начало. Реформы

Курбский, за ним Карамзин, а там и такие бойкие сочинители, как Радзинский, приписывают первый этап деятельности царя Ивана влиянию избранного кружка бояр.

Курбский называет этот кружок, уже находясь на польско-иммигрантских хлебах, польским словцом «рада». Дескать, тиран, буйствующий и злобствующий лет с десяти, вдруг встретился с попом Сильвестром и как будто впал в анабиоз. Вследствие этого аристократы, и примкнувший к ним Алексей Адашев, в общем, мудрейшие из мудрых, стали оказывать Руси всяческие благодеяния. И так бы и оказывали, да только тиран вдруг из спячки вышел и начал убивать всех подряд.

В рассказе этом всячески затушевывается вопрос, а почему это мудрейшие из мудрых не могли собраться раньше, лет на десять. Почему сии достославные мужи не начали наносить благо Руси еще в середине 1530-х годов?

Последовательные преобразования, направленные на дальнейшее развитие единого Русского государства, не могли быть предприняты кучкой титулованных аристократов и их обслугой. Укрепление централизованного государства не могло осуществляться правящей верхушкой, сформированной в предыдущую эпоху феодального дробления. Эпоха боярщины 1533–1547 наглядно показала, что родовитость хороша для доказательства своих прав на господство, а для реального управления страной необходимы люди, обладающие личными, а не родовыми достоинствами.

Русский историк К. Н. Бестужев-Рюмин отвергает возможность существования какого-то узкого круга лиц, правивших вместо Ивана. Ничто не могло произойти «без полного убеждения со стороны царя» в необходимости тех или иных преобразований.

Отследив изменения состава боярской Думы, историк И. И. Смирнов приходит к выводу, что правительства «Избранной Рады» во главе с Сильвестром, Адашевым и Курбским при Иване IV быть не могло. Как бы этого не хотелось сторонникам концепции «тиран в анабиозе». За «Избранной Радой» можно признать лишь небольшую «группу влияния», в которую входил думный дворянин А. Адашев, священник придворного Благовещенского собора Сильвестр, князья Д. Курлятев, Д. Палецкий, И. Мстиславский, А. Курбский – люди, пытавшиеся в 1550-е годы пыталась «встроить» интересы боярства в интересы русского централизованного государства.

На самом деле, в правительстве царя Ивана (Ближней Думе), проводившем реформы, сочетались представители различных по положению и идеологии социальных групп. Состав правительства претерпевал постоянные изменения на всем протяжении 50-х годов. В него входили, как члены боярской Думы, среди которых были и нетитулованные бояре Захарьины, и знатнейшие князья Курлятевы, так и представители служилого дворянства, активно привлекавшегося царем к управлению государством.

Этот факт без всякого удовольствия отмечался Курбским и другими аристократами, которые видели как «великие роды» оттесняются от власти людьми «молодыми», незнатными.