Михаил Сарбучев - Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада Страница 24

Но мало того, «разбитый наголову» Тохтамыш, оказывается, «все еще обладал достаточными силами», чтобы бросить вызов империи Тамерлана! «В 1394 году войска Тохтамыша напали на Дербент и приступили к грабежу ширванских земель. (Эх, до чего же знакомые казакам места! – М.С.) Узнав об этом, Тимур двинул войска навстречу ордынцам к Дербенту. <…> Опрокинув авангард Тохтамыша под командованием эмира Казанчи (еще один странный «татарин», то, что в персидских источниках все именуются «эмирами» – ничего удивительного, но Казанча (?), Казанчи (?), кто это такой? «Казачина»? «Казак»? «Казанец»? – М.С.). Тимур продвигался вперед, и уже в первой половине апреля 1395 года обе армии стояли друг против друга на противоположных берегах Терека. По приказу Тимура был сооружен укрепленный лагерь. Тохтамыш не решился атаковать войска Тимура»… Наступающий Тимур был вынужден перейти к обороне? Было ли когда-либо в истории такое, чтобы атакующие (превосходящие, заметим) силы становились «укрепленным лагерем», да еще «по ту сторону реки»? Наверное, стремились облегчить себе последующую «решительную атаку». Битва при Тереке представляла собой обмен мощными ударами и долго велась с переменным успехом. Введя в бой резервы, Тамерлану удалось-таки обратить «ордынцев в бегство», но пока доблестные воины Тимура грабили «несметные богатства, оставленные Тохтамышем в ставке» (??? – военная ставка – безусловно, самое надежное место для хранения богатств?), Тохтамышу снова удалось убежать. Неуловимый Джо просто! Причем опять же, вероятно, не одному с обозом, а «сохранив значительные военные силы»… Вообще очень странное поведение для «битого» и «разбитого» военачальника. Хорошо, допустим, атаковав Дербент, он хотел реванша за поражение под СамарОМ, но зачем тогда применять, как под копирку, ту же не принесшую победы тактику? Опять река, опять нас «прижимают», опять бежим «за реку», теряя товарищей… Вообще-то в писаниях военачальников XX века этот прием называется «активной обороной». Далее читаем Агитпроп: «Битва на Тереке имела катастрофические последствия для Золотой Орды. Уничтожив основные ордынские силы в сражении на Тереке, Тамерлан вторгся в западные улусы Золотой Орды, которые предал опустошению и грабежу. Часть войск Тамерлан, опасавшийся за свои владения, отослал назад в Шираз и Самарканд, а сам двинулся на Русь. Разорив Рязанскую землю и захватив Елец, Тимур, не решившись вступать в бой с выдвинувшимися ему навстречу войсками великого князя Василия Дмитриевича, повернул назад». Перевод с русского на русский: Тамерлан понес значительные потери в битве при Тереке, которые не позволили ему поставить под контроль обширные русские территории. Но пограбить – это святое! Вот кто как раз мог мастеровых угонять в полон, особенно зодчих, кузнецов и пр. Самарканд – вполне реальный город, где архитектура имеет место быть. Зодчие и ремесленники там бы пригодились. Но грабеж, хотя в те годы и не было понятия «мародерство» (от фр. Maraudeu – грабитель) и оно не наказывалось уголовно, был неотъемлемой частью традиций войны, особенно в отсутствие убедительных побед, не способствует повышению боевого духа армии. Войско находилось на грани бунта, в связи с чем часть его пришлось отправить в тыл на переформирование. Почему я трактую ситуацию именно так? А потому, что если ты – Великий Хан, находишься в походе, и вдруг из столицы до тебя доходят сведения, что там по каким-то причинам закачалась твоя корона, то нужно бросить все, тем более что это не оборона, а наступление с целью приращения земель, и мчаться молодым джейраном в Самарканд, усмирять мятежников, рубить головы, заниматься другими безотлагательными вещами, а не посылать каких-то непонятных эмиссаров. Откуда у Тимура такая уверенность в том, что их невозможно склонить на сторону мятежников, шантажировать, подкупить? А сам – это всегда в таких случаях надежно. Скажете, он послал лучших, в которых не сомневался и которые просто не могли изменить? А сам? Он что, остался с худшими? За тридевять земель от Самарканда, в опасном походе на чужой территории? Не верю! (По Станиславскому.)

Позволим себе некий литературный дивертисмент, с целью смоделировать ситуацию в лагаре Тамерлана сразу после «победоносного» сражения с Тохтамышем.

В эту ночь Тамерлан не спал. Очень сильно болела нога. Но хуже дело обстояло с головой. Тяжелые думы не давали смежить веки. Перед мысленным взором Тимура вставали картины недавней сечи. Насколько хватало глаз, колыхалось огромное черное море человеческих тел. Татары, прижатые к Тереку, бились остервенело. Похожие на морских ежей, с торчащими из тел стрелами, они на последнем вздохе стаскивали его всадников с коней и душили голыми руками. Умирая сами, они тащили за собой воинов Тамерлана. Отряд, посланный за Тохтамышем, вернулся ни с чем. Оставив сильный арьергард, татарин ушел с большим отрядом в ногайские гнилые болота.

Припадая на одну ногу, Солнцеподобный вышел из шатра. Перед ним простиралась бескрайняя степь, над которой плыл молодой полумесяц. Позади были горы Кавказа, и где-то далеко-далеко на Востоке – Самарканд. Степь звенела стрекотом цикад. Легкий ветер шевелил ковыли. Лагерь Тимура спал. Непроглядная тьма была ему и покрывалом, и ложем. Издали доносилось ржание кобылиц. От шатра Эмира Юсуфа неожиданно метнулась тень. Свет факела на мгновение озарил несколько сгорбленных фигур. Они явно не хотели лишних свидетелей и потому шли молча, пригибаясь к высокой траве. Тимур замер. Долгие годы дворцовых интриг научили его, когда надо становиться невидимым и неслышимым, но все видящим и слышащим.

Юсуф со своими людьми замешкался у входа в палатку Эмира Фархата, командира бухарской пехотной дивизии.

– Что, Юсуф, не спится? – донесся до Тимура голос Эмира Фархата.

– Сейчас мало кто спит, Фархат… Как тут уснешь?

– Да, согласен с тобой, Эмир Юсуф – Победитель сельджуков. Я сам вон никак не могу расслабиться.

– Фархат, что это у тебя в кубке?

– Что, не видишь? Татарское пойло. Вчера нашли в шатре Тохтамыша целый ящик. Дрянь жуткая, но хотя бы дает немного забыться.

– Так ведь…

– А… Аллах все равно ничего не видит – ночь же.

– Слушай, Фархат, – задумчиво проговорил Юсуф, – я хотел тебя спросить… Какие потери у тебя были в последнем сражении?

Фархат задумался.

– Процентов 35 – 40 личного состава…

– У меня тоже. Эти татары совсем озверели. Если они так защищают Терек, то как они будут защищать Москву?

– Не знаю, Фархат, не знаю… Я стал бояться нового сражения – никогда такого не было, а тут… Снова писать сотни похоронок… Да на уйгурском языке… Я не потяну, завтра упаду в ноги Солнцеподобному, пускай он решает. Я больше не хочу командовать смертниками.

– Он решит, что ты струсил, и просто отрубит тебе голову. Помнишь, как под Пешаваром мы опрокинули 4 каре турок-сельджуков? Тогда тоже было жарко…

Юсуф лишь многозначительно промолчал. Судя по расплывчатой тени, оставляемой факелом на пологе палатки, он пил татарскую самогонку.

– Слушай, Юсуф, я тут думал… Может, и нет там никакой Москвы, никаких райских садов с урюком и сотен тысяч гурий? Ты же читал Ибн-Сину? Он считает, что выше 50-й параллели огромная ледяная шапка… И ничего там нет. Только белые медведи… Может, того, пока не поздно, повернем на Ланчхути? Это и недалеко, и гурии там есть. Одна – точно есть, я знаю. Только наши с тобой полки, только ты и я.

– Эта победа отняла у тебя ум, Фархат! Как ты можешь говорить такое! Что скажет Солнецеподобный, если узнает?

– Так надо, чтобы не узнал…

Юсуф молчал. До слуха Тимура доносилось только бульканье наливаемого пойла.

– Я стал бояться смерти, – наконец выдавил из себя Юсуф. – Сегодня, завтра, от татарских стрел или от топора палача – какая разница! Я не знаю, что тебе сказать, Фархат-ака. Я должен подумать. За мной мои люди, и я не могу их так подставлять!

Волна гнева захлестнула Тимура. Стало трудно дышать. «Ах, вы падлы драные, ах вы, гондоны штопаные! – чуть было не вырвалось у Великого Тамерлана. – Так-то вы, гнусные гяуры, служите своему хану! От кого-кого, но от Юсуфа – победителя турок-сельджуков он такого не ожидал! Да я завтра же отрублю вам головы, и не по одному разу!

Как только красное солнце Казахстана окрасило в лиловый пурпур макушки снежных гор, как только стрекот цикад в степи начал стихать, Великий Тимур уже был в седле. Утренняя поверка – обычное дело, но сегодня должно было что-то случиться.

– Эмир Юсуф! – железным голосом произнес Солнцеподобный. – Эмира Юсуфа к хану! – передали глашатаи по цепи.