А. Давыдов - Анархизм: история и ментальность русского бунта Страница 24

Он также видел трудность в том, что на разных предприятиях имеются разные условия и производительность труда, а, следовательно, придётся считать также не только отработанное рабочее время, но и затраты физической, умственной и нервной энергии». Кропоткин обращался к своим оппонентам-коллективистам: «Старайтесь в точности взвесить часть, приходящую на долю каждого. Считайте минуты и ревниво следите за тем, чтобы минута труда вашего соседа не могла купить большее количество продуктов, чем ваша минута». И ещё: «В точности высчитайте годы, употреблённые на обучение каждого работника, чтобы определить долю каждого в будущем производстве, и всё это – после того, как вы сами же заявите, что в производстве прежних лет вы совершенно не намерены принимать во внимание, каково было участие того или другого из вас!»

После этих характеристик использования рабочих чеков при распределении теоретик анархизма совершенно верно выводил: «Никакое общество не может сложиться на основании двух совершенно противоположных, постоянно противоречащих друг другу начал. Страна или община, которая ввела бы у себя подобную организацию, очень скоро была бы вынуждена или вернуться к частной собственности, или превратиться в общество коммунистическое»112, т.е. к принципу распределения «каждому по потребностям».

Кропоткин категорически выступал против установления различия между сложным и простым трудом, между ремеслами, требующими обучения, и трудом поденщиков и введения различной оплаты за разный труд. Для него это означало: «Установить такое различие значит сохранить целиком неравенство, существующее в современном обществе. Это значит провести заранее черту между рабочими и теми, которые претендуют на управление ими. Это значит разделить общество на два ясно обособленные класса – аристократию знания и стоящую под нею толпу с мозолистыми руками – два класса, из которых один будет служить другому, будет работать для того, чтобы кормить и одевать людей, которые, конечно, воспользуются полученным таким образом досугом, чтобы учиться господствовать над теми, кто его кормит. Мало того: это значит взять одну из самых характерных современного буржуазного общества и усилить её авторитетом социальной революции; это значит возвести в основное начало зло, на которое мы нападаем в старом, разрушающемся обществе».113

Своё неприятие установления разной оплаты за разный труд Кропоткин объяснял тем, что эти различия в оплате труда инженера, учёного или врача, с одной стороны, и рабочего, ткача и крестьянина, с другой, определяются не «издержками на их производство», а монополией на знания: «Инженер, учёный и врач просто эксплуатируют известный капитал – свой диплом, – подобно тому как заводчик эксплуатирует свой завод или помещик-дворянин эксплуатирует свой дворянский титул».

А собственник завода, по мнению анархиста, платит инженеру больше, чем рабочему не ради оценки «издержек производства», а из простого расчёта – инженер может сэкономить собственнику капитал, как и надсмотрщик, который сможет прижать рабочих и сэкономить хозяину несколько тысяч рублей: «Он (собственник – В.Б.) охотно затратит лишних несколько сот рублей, чтобы выгадать себе тысячи, и в этом существенная черта капиталистического строя. То же самое можно сказать и о различиях между разными ручными ремёслами».

Кропоткину кажется несправедливым, что студент, «весело проведший свою молодость в университете, имеет право на плату в десять раз большую, чем сын углекопа, который с одиннадцати лет чахнул в угольной шахте», что ткач имеет заработок в 3—4 раза больший, чем крестьянин. Несправедливым ему кажется такое различие в оплате труда потому, что «издержки, необходимые на производство ткача, вовсе не в три или четыре раза больше издержек на производство крестьянина; ткач просто пользуется теми выгодными условиями, в которые поставлена европейская промышленность по отношению к странам земледельческим, в которых промышленность ещё не развита».

Он даже писал: «Мы думаем поэтому, что различные ступени в заработной плате представляют собою сложный результат целого ряда условий: налогов, государственной опеки, капиталистического захвата, монополии – одним словом, государства и капитала. Потому-то мы говорим, что все теории относительно этой шкалы в заработной плате изобретены были уже после её установления, чтобы оправдать существующую несправедливость, и что поэтому нам совершенно не нужно принимать в расчёт те тонкие теории, которыми её стараются оправдать».114

В данном случае Кропоткин не прав. Если студент в университете только весело проводил время и не учился, то никто ему платить вообще ничего не будет. Но если он учился, если он стал инженером и облегчил труд углекопа и тот перестал чахнуть в угольной шахте, а стал работать более производительно и в лучших условиях, то такой студент, ставший инженером, конечно же, имеет право на более высокую оплату своего труда. И выгоду от труда инженера получит не только собственник шахты, сэкономивший несколько тысяч рублей (но и вложивший в модернизацию шахты десятки, а то и сотни тысяч и получивший прибыль не в тысячи рублей, а намного больше). Выгоду получит и углекоп, труд которого стал более сложным в плане профессионализма, но более лёгким с точки зрения физических затрат и более высокооплачиваемым. То же самое можно сказать о труде других специалистов с высшим образованием. Без этого рабочий и крестьянин обречены на тяжёлый физический труд с оплатой на грани выживания. Не прав Кропоткин и в том, что пренебрежительно оценивал труд по получению знаний – учёба также труд и труд тяжёлый. Как тяжёл и затратен труд профессионалов-специалистов с образованием. Они именно трудятся, а не просто эксплуатируют свой капитал – диплом. Недооценка труда высокообразованных специалистов неизбежно ведёт общество к замедлению развития, а то и к деградации, к ухудшению жизненного положения простого народа прежде всего.

А различия в оплате труда, разные вознаграждения за разный труд существовали всегда, даже в первобытном обществе. Например, мужчина-охотник получал большую долю добытого мяса, хотя бы для того, чтобы он имел много сил и был в состоянии успешно ходить на охоту.

Кропоткин выступал против не только различий в оплате труда, но и категорически осуждал сам принцип «каждому – сообразно его труду», признававшемуся социалистами и коммунистами (которых он называл «коллективистами»).

Теоретик анархизма считал возможным и истинно справедливым после социальной революции только один принцип распределения материальных благ: «Поставить потребности людей выше их дел и признать сначала право на жизнь, а затем и право на довольство за всеми теми, кто принимает какое бы то ни было участие в производстве».115

Все другие принципы распределения, исходящие из трудового вклада или благотворительности, он считал сохранением самого основного зла капиталистического строя.

Кропоткин декларировал (именно декларировал, а не доказывал – никаких исторических, экономических или каких-либо иных аргументов в пользу нижеследующего утверждения, как всегда в таких случаях, он не приводил): «Наёмный труд начал своё существование именно с этого принципа – „каждому по его трудам“ – и привёл он нас к самому явному неравенству и ко всем возмутительным явлениям современного общества. С того дня, когда люди начали мерить услуги, оказываемые обществу, платя за них деньгами или какой бы то ни было другой формой заработной платы, – с того дня, когда было заявлено, что каждый будет получать столько, сколько он сможет заставить себе платить за свои услуги, – с этого дня вся история капиталистического общества была (при содействии государства) написана заранее. Она вся целиком находилась в зародыше в этом основном начале».116

И далее Кропоткин повторял один из своих любимых тезисов: раз в процессе труда используются изобретения, инструменты, машины, орудия труда прежних поколений, раз труд по своему характеру коллективный – никто не может сказать, что он самый главный работник на угольной шахте, на заводе, без минимального участия даже самого неквалифицированного работника общий результат не достижим вообще или будет меньше.

Анархист указывал на вполне реальные сложности оценки размеров оплаты труда и с точки зрения «меновой ценности», и с точки зрения теории полезности или прибавочной стоимости. Он писал вполне правильно о том, что нельзя сравнивать в часах труд разных людей в разных сферах деятельности: «Это значило бы закрыть глаза на всю сложность промышленности, земледелии и вообще всей жизни современного общества; это значило бы не замечать, до какой степени всякий труд каждой отдельной личности является результатом всего прошедшего и настоящего труда всего общества. Это значило бы думать, что мы живём в каменном веке, тогда как на самом деле мы живём в веке стали».117