Владимир Муравьев - Старая Москва в легендах и преданиях Страница 24

16 октября 1636 года собор был освящен патриархом Иосафом. На освящении присутствовали князь с семьей, вельможи, вокруг храма собралось великое множество народа.

В собор был перенесен из Введенской церкви чудотворный образ Казанской Божией Матери. По преданию, чудотворную икону из Введенской церкви до нового собора нес князь Дмитрий Пожарский.

Одновременно со строительством Казанского собора была перепланирована и благоустроена площадь перед ним.

Площадь и Никольская улица до этого имели деревянные мостовые из круглых бревен. Езда по ним сопровождалась тряской и, по отзывам современников, была мучительной. После постройки собора площадь была замощена тесаными бревнами, и теперь, как сказано в летописи, она стала «аки гладкий пол». Такой же «гладкий пол» был уложен от Воскресенских ворот до Лобного места. Замощенную улицу в XVI–XVII веках часто называли мостом. Мост на Торгу из тесаных бревен в народе стали называть Красным, то есть красивым, хорошим, а затем и всю площадь – Красной. В документах название Красной площади начинает встречаться с 1660-х годов. Это означает, что к тому времени оно стало общепризнанным.

Казанский собор занял особое место среди московских храмов. Он пользовался исключительным вниманием царской семьи. Крестные ходы 8 июля в память явления Казанской иконы и 22 октября в память освобождения Москвы происходили с особой торжественностью, в них обязательно принимали участие царь, царская семья, придворные и высшие вельможи. Порядок, чин, размещение участвующих в процессии подчинялись строгим правилам. Главное место отводилось царю.

Царский крестный ход в Казанский собор из Кремля и от него в Кремль кроме церковного молитвенного значения приобретал явный политический оттенок: размещение участников в процессии отражало существовавшее на это время положение при дворе того или иного вельможи.

Участие царя в крестном ходе с Казанской иконой способствовало усилению, как тогда говорили, «народной любви» к нему. Поэтому наследовавший трон сын Михаила Федоровича царь Алексей Михайлович проявлял еще большее усердие в почитании чудотворного образа. Если Михаил Федорович иногда пропускал крестный ход июля на летнюю Казанскую и обязательно присутствовал только на обедне осенней Казанской 22 октября, то Алексей Михайлович считал для себя обязательным присутствие, как отметила летопись, «неотступно у всех праздников». Кроме того, он стоял не только обедню, но и вечерню кануна и всенощную праздника.

Сам Казанский собор, являясь фактически царским, придворным (в некоторых документах его называют «теремным», то есть домашним, храмом), также находился под властным контролем государя, который использовал его для осуществления влияния на церковную жизнь, ставя туда священников по своему выбору.

Будучи публичной кафедрой духовной церковной реформы, Казанский собор также неоднократно становился местом публичной демонстрации гражданских политических акций.

Подчеркнутым вниманием к святыням Казанского собора, частым посещением служб в нем пыталась найти поддержку народа в своих претензиях на власть царевна Софья Алексеевна.

За иконой в Казанском соборе было обнаружено и прочитано народу «подметное письмо», послужившее началом стрелецкого бунта.

У Казанского собора произошло событие, которое стало первым решительным шагом Петра I к трону. 8 июля 1687 года на летнюю Казанскую состоялся традиционный крестный ход. Нести икону взялась царевна Софья, имевшая титул «правительницы» при малолетних братьях-царях, но пятнадцатилетний Петр, заявив, что он царь, потребовал от сестры передать икону ему, а самой покинуть процессию. Она отказалась, тогда Петр ушел с площади. Это было объявлением открытой борьбы, завершившейся свержением Софьи.

Однако было бы совершенно неправильно сводить роль Казанского собора к арене политических интриг и борьбе амбиций, которые захватывали сравнительно небольшой круг людей, проходили и затем забывались. Зато постоянной и всенародной оставалась память о том, что собор возведен в честь народной победы, и таким же непреходящим и всенародным было почитание его святыни – чудотворной иконы Казанской Божией Матери, хранительницы каждого человека и всей России. Об этом и молитва ей:

«Со страхом, верою и любовью припадающе пред честною иконою Твоею, молим Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе, умоли, милосердная Мати, Сына Твоего и Бога нашего, Господа Иисуса Христа, да сохранит мирну страну нашу…»

Широко расходились вести о чудесах, явленных иконой Казанской: исцелениях, исполнении желаний. Священники Казанского собора вели летопись этих чудес. В соборной библиотеке среди прочих документов хранилась рукопись «Сказание о чуде от иконы Казанской Божьей Матери», которая, кроме того, что служит свидетельством о чуде, является выдающимся произведением древнерусской словесности, известным по курсам древнерусской литературы под названием «Повесть о Савве Грудцыне».

«Повесть о Савве Грудцыне» написана в середине XVII века и современна событиям, в ней описанным.

«Хощу убо вам, братие, – начинает рассказ неизвестный нам ее автор, – поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену и неизреченного удивления достойну, како человеколюбивый Бог долготерпелив, ожидая обращения нашего, и неизреченными своими судьбами приводит ко спасению».

Герой повести – личность историческая. «Торговые люди» Грудцыны-Усовы принадлежали к богатому купечеству, имели звание «лучших людей», они часто упоминаются в документах конца XVI–XVII веков. Действие повести происходит в первой половине XVII века, автор точен в описании исторических событий, правильно называет имена их участников – боярина Шеина, стольника Воронцова, боярина Стрешнева и других, указывает существовавшие в действительности адреса. Так, например, адрес места жительства Саввы в Москве «на Устретенке в Земляном городе в Зимине приказе в дому стрелецкого сотника именем Якова Шилова» подтверждается городскими переписями того времени: действительно, был на Сретенке дом сотника Шилова, действительно, размещался там полк, или, как его еще называли, приказ, стрелецкого головы Зимы Волкова.

Так вот, на таком достоверном фоне разворачивается действие «предивной» повести.

Сюжет повести таков. Савва влюбился в жену друга своего отца купца Бажена и возжелал ее. Страсть его была так сильна, что он подумал: «И егда бы кто от человек или сам диавол сотворил ми сие, еже бы паки совокупиться мне с женою оною, аз бы послужил диаволу». И тут он увидел юношу, бегущего к нему (дело происходило в поле за городом) и махающего рукой: мол, подожди.

Юноша заговорил с ним ласково, сказал, что знает его родню и готов ему во всем служить и помогать. Савва открыл ему свое желание. Юноша говорит ему: «Могу исполнить, что желаешь, если ты подпишешь, что отрекаешься от Христа и готов служит диаволу». Савва подписал.

Желание купеческого сына исполнилось. Затем бес (а этот юноша был бесом) стал исполнять и другие желания Саввы: сделал его воинским начальником, обратил на него благосклонное внимание царя.

Некоторое время спустя Савва разболелся, «и бе болезнь его тяжка зело, яко быти ему близ смерти», а помощи от Бога, поскольку он продал душу «диаволу», Савва получить не мог. Он страдал, сильно «умученный». Вдруг хозяин дома, в котором он жил, слышит, что больной вроде с кем-то говорит, и спрашивает: «Что ты во сне увидел? С кем говорил?»

На что Савва ему ответил, обливаясь слезами, что увидел он явившуюся к его одру «светолепну жену» и понял, что это была Богородица. Она спросила его, о чем он скорбит. Савва ответил, что скорбит о том, что прогневал Господа – подписал дьяволу бумагу. Богородица, видя его раскаяние, дала обещание умолить Сына Своего, чтобы Он простил Савву, и помочь вернуть от дьявола собственноручное Саввы «рукописание», но Савва должен исполнить то, что она повелит. Повеление же ее было таково: «Егда убо приспеет праздник явления образа Моего, яже в Казани, ты же прииди во храм мой, иже на площади у Ветошного ряду; и аз пред всем народом чюдо явлю на тебе».

Хозяин-сотник доложил о видении своего постояльца царю, и царь милостиво разрешил принести болящего на праздник в собор.

«Егда же бысть праздник Казанския Богородицы июля осмаго дня, – рассказывается в повести, – тогда бо бысть крестное хождение до церкви тоя Казанския Богородицы со святыми иконами и честными кресты… В том крестном хождении бысть великий Государь царь и великий князь Михаил Федорович, и священный патриарх со всем освященным собором и множество вельмож, абие повелевает царь принести болящего Савву до церкви тоя. Тогда же, по повелению цареву, принесоша болящего оного до церкви Казанския Богородицы, скоро на ковре, и положиша его вне церкви в преддверии.

И егда же начата литоргисати (служить литургию. – В. М.), тогда нападе на больного Савву дух нечистый, и нача мучити его диавол. Он велием гласом вопия: “Помози, ми, Госпоже Дево, помози ми, Всецарице Богородице!” и егда же начата херувимскую песнь воспевати, тогда возгреме яко гром и бысть глас глаголющ: “Савво, восстани и гряди семо во храм мой!” Он же, воспрянув с принесенного ковра, якобы никогда не скорбел (т. е. не болел. – В. М.), и скоро притече во храм той, паде ниц пред образом пресвятая Богородицы Казанския, моляся со слезами. Тогда же низпаде от верху округа церковного богоотменное оное писание, яже дади Савва диаволу, все бо заглажено, яко же бы никогда не писано. Еще же повторяя глас бысть: “Савво, се твое рукописание, яже писал еси, и исполни заповеди Моя и к тому не согрешай!”… Тогда же слышав царь и патриарх и вси предстоящие вельможи, и видевши таковое преславное чудо, благодариша Бога и Пречистую Его Матерь…».