Алексис Трубецкой - Крымская война Страница 24

— Правительство ее величества встревожено состоянием дел в Турции. Возможно, вы дадите мне какие-либо дополнительные заверения, которые помогли бы умерить эту тревогу.

Император поколебался, но затем заговорил со всей откровенностью:

— Дела Турции находятся в полном расстройстве. Страна распадается на части. Этот распад станет большим несчастьем, и для Англии и России очень важно прийти к полному взаимопониманию по всем этим вопросам и не предпринимать никаких важных шагов без ведома другой стороны. — Николай умолк, а сэр Гамильтон заметил, что сам придерживается в точности такой точки зрения. Царь продолжил: — У нас на руках больной — тяжело больной. Будет прискорбно, если в один прекрасный день он скончается, а тем более прискорбно, если скончается, прежде чем будут сделаны все необходимые приготовления. Однако сейчас не время нам с вами говорить об этом.

С этими словами Николай удалился, а посол вскоре вернулся в свою резиденцию, чтобы написать отчет о столь откровенном разговоре.

Через две недели сэра Гамильтона пригласили во дворец. Николай пожелал продолжить беседу, начатую на приеме у великой княгини Елены. «Его величество был один, — писал впоследствии Сеймур. — Он принял меня весьма любезно».

— Вам, должно быть, известны мечты и планы императрицы Екатерины, — начал царь. — Они дошли до нашего времени. Однако, получив необъятные земли, я не унаследовал тех замыслов, тех устремлений. Напротив, моя страна столь велика и обильна во всех отношениях, что было бы неразумным стремиться к увеличению ее территории или могущества. Более того, я первый признаюсь вам, что наша величайшая — а возможно, и единственная — опасность состоит как раз в протяженности империи, которая уже слишком велика.

Затем Николай сказал, что в Турции живет несколько миллионов православных, чьи интересы он призван защищать. По Кючук-Кайнарджийскому договору 1774 года русский монарх получал особые права в отношении этих христиан, и Николай полагал себя единственным защитником если и не всего христианского населения Турции, то, во всяком случае, исповедующих православие.

— Дела приняли такой оборот, — продолжал император, — а Турция пришла в настолько убогое состояние, что, как я вам говорил при последней встрече, больной может умереть в любой момент вопреки нашему желанию, чтобы дни его продлились как можно дольше. Увы, мы не обладаем даром воскрешения.

И Николай вновь подчеркнул необходимость для России и Британии иметь совместный план действий на случай краха Оттоманской империи, дабы избежать «хаоса, неразберихи и реальной угрозы европейской войны — именно это с неизбежностью воспоследует за катастрофой в Турции, если к ней не подготовиться».

— Ваше величество несомненно понимает, — ответил Сеймур, — что мое правительство обычно не склонно брать на себя обязательства касательно возможных в будущем событий. Мне представляется, что этот принцип особенно применим к идее разрыва отношений со старым другом и союзником на основании, так сказать, некоторого предчувствия.

Диалог продолжался, и царь на протяжении всего разговора настаивал на заключении двустороннего соглашения по Оттоманской империи. В конце концов, теряя терпение, он заявил:

— Теперь я хочу говорить с вами как друг и как джентльмен, со всей откровенностью. Если Англия предполагает в близком будущем водвориться в Константинополе, я этого не допущу. — Со своей стороны Николай был готов также отказаться от притязаний на владение турецкими территориями. Затем он добавил: — Это не значит отказа он возможной оккупации. Если предварительных договоренностей достичь не удастся и ход событий будет предоставлен случаю, у меня может не остаться другого выбора, кроме как занять Константинополь.

Лорд Рассел изучил подробный отчет Сеймура об этой последней беседе и незамедлительно ответил своему послу: «Во-первых, пока еще не случилось кризиса, который привел бы к необходимости решать этот вопрос европейского масштаба». Более того, распад Турции, о котором так тревожится царь Николай, по мнению Рассела, «не привязан к определенному моменту времени… и может произойти через двадцать, пятьдесят или сто лет». Далее Рассел написал: «При сложившихся обстоятельствах и особенно с учетом дружеского расположения к Абдул-Меджиду со стороны как Николая, так и Виктории в настоящий момент вряд ли можно считать разумным строить планы в отношении владений султана. Следует заметить, что соглашение, заключенное в подобных условиях, со всей вероятностью приведет к ускорению наступления того события, ради которого оно задумано». Британское правительство решительно отвергает подозрения в намерении оккупировать Константинополь и подтверждает, что в случае падения Турции не предпримет никаких шагов без уведомления императора. Рассел полагает совершенно необходимым воздерживаться от каких-либо резких действий в отношении Турции и избегать «военных демонстраций на суше и на море» в качестве средства давления на султана.

В том же письме британский министр иностранных дел отмечал, что султану следует напомнить о необходимости относиться к его подданным христианского вероисповедания согласно принципам религиозной свободы, принятым среди просвещенных европейских наций. Чем с большей справедливостью и беспристрастностью султан будет относиться к православному меньшинству, «тем меньше оснований будет у российского императора прикладывать особые усилия для защиты интересов православной церкви — усилия тягостные и обременительные, но несомненно диктуемые долгом и разрешенные условиями договора».

«Диктуемые долгом и разрешенные условиями договора». На редкость неудачное признание! Вскоре 40 000 англичан отдадут свои жизни, сражаясь за то, чтобы опровергнуть право русского царя на защиту православных, с которым лорд Рассел столь открыто согласился.

Двадцатого февраля на приеме у великой княгини вновь присутствовали Николай и британский посол. Как и следовало ожидать, они продолжили свой разговор.

— Итак, — сказал император, — вы уже получили ответ и завтра должны передать его мне?

— Буду иметь эту честь, — ответил посол, — но вашему величеству известно, что существо этого ответа весьма близко к тому, о котором я вам говорил.

— Если ваше правительство предпочитает верить, что Турция сохраняет шансы на дальнейшее существование, то оно получило неверные сведения. Могу лишь повторить, что больной находится при смерти и мы не имеем права допустить, чтобы его кончина застала нас врасплох. — Император задумался, затем продолжил свою речь, и тон его был печален: — Если бы я только мог хотя бы десять минут поговорить с вашими министрами — с лордом Абердином, например, который так хорошо меня знает и полностью доверяет мне, как и я ему… Я не требую письменного договора или протокола — с меня хватит простого взаимного понимания, между джентльменами этого вполне достаточно… — И царь закончил беседу: — На этом мы расстанемся. Жду вас завтра.

На следующий день сэр Гамильтон явился в Зимний дворец и был принят императором. Он прочел Николаю послание Рассела, после чего состоялась самая важная из «сеймуровских бесед». Николай подчеркнул, что более всего он хотел бы получить «изложение британской точки зрения касательно допустимых действий в случае внезапного падения Оттоманской империи».

— Возможно, ваше величество соблаговолит разъяснить его собственные мысли на этот счет, — сказал Сеймур.

— Что ж, существует несколько вещей, которые я не потерплю. Я полагаю недопустимой постоянную оккупацию Константинополя русскими, англичанами, французами или любой другой великой державой. Далее, я никогда не соглашусь на попытку возрождения Византийской империи… Еще в большей степени мне претит идея разделения Турции на мелкие республики, прибежища для людей вроде Кошута, Мадзини и других революционеров Европы. Дабы не допустить такого оборота событий, я готов на войну, которую буду вести до последнего солдата. Вот вам несколько мыслей, о которых вы просили. Теперь ваша очередь.

— Что ж, ваше величество, как вы посмотрите на то, чтобы Россия и Англия заявили, что в случае катастрофы в Турции ни одна из этих стран не должна претендовать на владение турецкими провинциями? Что эти территории должны оставаться неприкосновенными вплоть до заключения дружественного соглашения об их судьбе?

Николай отверг такое предложение, сказав, что при отсутствии местных правительств в провинциях Оттоманской империи Турция погрузится в пучину внутренних раздоров, беззакония, хаоса и анархии. Затем предметом беседы царя и посла стали другие страны, прежде всего Франция. Николай заявил, что мнением Франции можно пренебречь, если Британия и Россия будут действовать в согласии друг с другом. Посол задал вопрос об Австрии. Ответ императора удивил Сеймура.