Дмитрий Урушев - Тайна Святой Руси. История старообрядчества в событиях и лицах Страница 24

Некоторые за неимением попов вынуждены были сами крестить детей и вступать в невенчанные браки «по благословению родителей». Немногие имели возможность лишь потом, имея детей, а часто и внуков, в старости, чуть ли не перед смертью, улучить священника для церковного венчания.

Постоянная нехватка попов и неизбывный страх лишиться их вынуждали староверов искать надежный и постоянный источник священства — благочестивого старообрядческого архиерея.

Поиски епископов начались еще в XVIII веке. В них приняли участие не только поповцы (прежде всего с Ветки), но и беспоповцы. Премудрый Андрей Денисов (1674–1730), настоятель знаменитой беспоповской Выговской пустыни в Поморье, отправил на поиски архиерея сначала некоего Леонтия Федосеева, а затем ученого старца Михаила Вышатина. Но эти искания не увенчались успехом.

Отправляясь на поиски епископа, староверы ставили перед собой две задачи. Первая задача (так сказать, программа минимум) заключалась в том, чтобы найти на Востоке благочестивого епископа (желательно грека) и уговорить его присоединиться к Святой Церкви.

И такой архиерей был найден в 1731 году, правда, не на Востоке, а в самой Москве, в синодальной тюрьме. Им оказался владыка Епифаний († 1735), уроженец Киева, поставленный в епископы молдавским митрополитом Георгием в городе Яссы (ныне Румыния).

Поскольку тогдашние законы запрещали россиянам принимать духовные звания за границей, Епифаний, как только оказался на родине, был схвачен и посажен в тюрьму. Здесь с ним и познакомились богатые старообрядцы, раздававшие милостыню узникам. Они уговорили Епифания присоединиться к Церкви и помогли ему в 1733 году бежать на Ветку.

Однако появление долгожданного епископа было весьма сдержанно встречно староверами. Ведь Епифаний был украинцем, следовательно, мог оказаться «обливанцем». Но известие, что на Ветке появился «раскольничий» архиерей, вызвало сильнейший гнев российского правительства. В 1735 году царские войска перешли русско-польскую границу, вторглись на Ветку, разорили тамошние монастыри и арестовали Епифания. Архиерей был увезен в Киев и вновь заточен в темницу, где скончался.

Другим старообрядческим епископом середины XVIII века был владыка Феодосий. Он, как и Епифаний, не оставил следа в церковной истории. Казак, природный старовер, Феодосий был посвящен в епископы для гребенских казаков-старообрядцев, живших на Кубани, в ту пору принадлежавшей Крымскому ханству — вассалу Оттоманской империи. Его рукоположил по просьбе казаков и по настоянию властей греческий архиепископ Гедеон Крымский. Умер Феодосий, не оставив преемника.

Вторая задача поисков епископа (программа максимум) заключалось в том, чтобы найти на Востоке православную страну, где в неприкосновенности сохранилось «древлее благочестие» и Церковь. В XVIII веке слухи о таких благословенных землях достигали староверов. Одни говорили, что истинная Церковь процветает в Опоньском царстве (в Японии), что стоит на море-океане. Другие утверждали, что служба по старому обряду совершается в храмах Камбайско-Бел овод ского царства (где-то в Центральной Азии).

Эти благочестивые сказания сродни средневековым западноевропейским преданиям о государстве пресвитера Иоанна — христианской стране, расположенной где-то далеко на востоке. В основе европейских и русских легенд лежат неточные сведения о древних общинах христиан-сирийцев на юге Индии (т. н. «христиане апостола Фомы»).

Иногда на Руси появлялись люди, якобы побывавшие в Опоньском царстве или Беловодье. Иногда оттуда приходили письма, живописующие торжество истинной веры, благолепие храмов и истовость служения православных патриархов и епископов. А в конце XIX века по России разъезжал Антон Пикульский — сын коллежского асессора из Великого Новгорода, выдававший себя за «архиепископа Аркадия».

Пикульский уверял староверов, что был рукоположен в городе Левеке, столице Камбайско-Беловодского царства, патриархом Мелетием при царе-короле Григории Владимировиче. Но «архиепископ Аркадий» не сумел приобрести приверженцев и остался анекдотической фигурой в истории «древлего благочестия»[147].

Пикульский был не первым самозванцем, смущавшим староверов. В 1749 году в Стародубье объявился иеродиакон Амвросий из подмосковного Новоиерусалимского Воскресенского монастыря, выдававший себя то за священноинока Афиногена, то за епископа Луку, якобы находившегося при особе низложенного малолетнего императора Иоанна Антоновича.

Самозванец был разоблачен, в 1753 году бежал в Польшу, перешел в католичество, поступил на военную службу и даже женился. Скоро о нем все забыли, кроме другого авантюриста — иеромонаха Анфима, получившего от Амвросия «епископскую хиротонию». Анфиму повезло меньше, чем его самозванному предшественнику: в 1757 году казаки утопили его в Днестре.

Некоторые староверы, разочарованные и утомленные безрезультатными поисками епископов, стали поговаривать о том, что надобно идти на компромисс со светскими и духовными властями и просить себе епископа и священников от Синодальной церкви.

В 1799 году несколько купцов, прихожан Рогожского кладбища, подали прошение московскому митрополиту Платону (Левшину, 1737–1812) о дозволении получать попов от официальной Церкви. При этом старообрядцы ставили Платону особые условия.

Прежде всего они просили, чтобы Синод снял проклятия, наложенные на старые обряды. Они также хотели, чтобы их храмы освящались по старопечатным книгам, чтобы непременно по этим книгам рукополагались их священники. Еще они просили, чтобы их духовенство не требовали на общее моление с никонианами.

Митрополит Платон согласился удовлетворить просьбу купцов, но с добавлением своих условий. Он потребовал, чтобы никто из новообрядцев не мог присоединяться к новой Церкви и не смел принимать в ней причастие («разве то в крайней нужде, в смертном случае»).

Платон был уверен, что в старых книгах находятся «погрешности от нерадения и невежества», поэтому пренебрежительно относился к новообразованной Церкви, как к сборищу полуграмотных мужиков. Он не считал ее полноценной Церковью, а ее таинства — действительными.

Впрочем, митрополит уже не мог презрительно именовать членов этой Церкви «раскольниками». Поэтому он назвал их «единоверцами», не считая вполне православными. Так возникло единоверие (Единоверческая или Новоблагословенная Церковь).

В начале XX века публицист-старовер В.Г. Сенатов заметил: «Старообрядчество есть глупость, которую нужно выводить — вот тайная, психически верная и исторически ужасная мысль, которою руководствовался митрополит Платон при утверждении единоверия… Благодаря этому история единоверия представляет собою историю сидения на двух постоянно раздвигающихся стульях»[148].

Император Павел I подписал правила учреждения единоверия 27 октября 1800 года. А в следующем году в Москве на берегу Яузы был построен первый единоверческий храм — деревянная церковь Введения Пресвятой Богородицы. В 1829 году ее перестроили в камне. Рядом в 1819 году был воздвигнут величественный храм Живоначальной Троицы. Здесь же находились единоверческая типография, приходское училище и богадельня.

Синодский епископат презрительно называл единоверие «переходною ступенью от раскола к православию» и «церковною болезнью». А старообрядцы сторонились его, как ловушки. В начале XIX века к единоверию присоединилась незначительная часть староверов.

Число единоверцев увеличилось только при Николае I, когда старообрядцев стали насильно присоединять к Синодальной церкви. При этом императоре поповцы оказались в безвыходном положении: из-за правительственных репрессий их священство, и без того немногочисленное, исчезало буквально на глазах. Само существование Церкви оказалось под вопросом.

На Рогожском кладбище заговорили о переходе в единоверие, начались ссоры и споры. Конец им положил священник Иоанн Ястребов. В 1837 году он предложил москвичам совершить торжественное богослужение в Рождественском храме и после него на общем Соборе принять окончательное решение относительно единоверия.

С вечера храм заполнил молящийся люд — началось всенощное бдение. Сгущались сумерки, внутренность величественной часовни тонула в темноте, только рубиново и зелено мерцали лампады, только жарко и желто горели нестройные ряды и пучки свеч. Отец Иоанн горячо молился, прося Бога явить ему будущее старой веры. Предание гласит: в молитве священнику было чудесно открыто будущее, он узнал, что вскоре Церковь вновь обретет епископство.

После утреннего богослужения вокруг Рождественской часовни торжественно прошел крестный ход. На амвоне у царских врат был поставлен аналой с крестом и Евангелием. Взволнованный священник взошел на амвон. На него устремились взоры людей, сошедшихся на Собор. Отец Иоанн, не допуская начала словопрений, поднял руку с двуперстным крестным знамением и объявил: