Святослав Рыбас - Жизнь и смерть Петра Столыпина Страница 24

«Заграничный капитал, выводя нас из состояния данников иноземной промышленности, в конечном итоге способствует возникновению национального капитала».

«Нельзя забывать, что Россия, — как это ни странно для тех, кто привык верить, что в России все скуплено, все присвоено иностранцами, — принадлежит как раз к числу тех стран, куда капитал идет крайне неохотно, притекая крайне медленным темпом. Причинами этого является отсутствие правовых политических условий... архаичность многих наших законов, недостатки нашего торгового законодательства и, сказал бы я, отсутствие уверенности в существовании твердой экономической политики».

Во всех этих цитатах — неизвестная нам картина промышленного развития России.

Вспомните имена первых русских авиаторов, первые аэроклубы (Николай II становится покровителем Петербургского), всероссийские праздники воздухоплавания.

Русские моряки, инженеры — сколько их вдруг открылось в начале века.

16 января 1908 года состоялось собрание учредителей Императорского Всероссийского аэроклуба.

22 апреля — первый полет на планере собственной конструкции совершил А. В. Шмаков в Тбилиси.

Декабрь — журнал «Спорт и наука» с авиационным разделом стал издавать Одесский аэроклуб.

И в следующем году — журнал «Аэро и автомобильная жизнь», воздухоплавательные кружки и клубы, полеты, начало работы первого в России самолетостроительного завода акционерного общества «Первое Российское товарищество воздухоплавания С.С.Щетинина и К°», строительство И.И.Сикорским первого вертолета...

Вспомним Уточкина, Ефимова, Славороссова, Ткачева, Арцеулова...

Вспомним и участие Реформатора в первых показательных полетах вместе с капитаном Л.М.Мациевичем. На этот счет вполне уместно замечание о качествах, необходимых летчику: «К счастью, славянская раса, отличающаяся смелостью самою беспечною, дает к этому превосходный материал: хотя именно эта беспечность и удаль очень часто идут в ущерб холодной осмотрительности, столь необходимой для воздухоплавания».

Смелость Столыпина проявилась не только в полете с Комендантского поля на «летающей этажерке», но еще и в том, что он знал от полковника Герасимова о возможности покушения со стороны эсера Мациевича. Несмотря на серьезность предупреждения, Столыпин полетел.

Летун отпущен на свободу.Качнув две лопасти свои,Как чудище морское в воду,Скользнул в воздушные струи.Его винты поют, как струны...Смотри: недрогнувший пилотК слепому солнцу над трибунойСтремит свой винтовой полет...

Александр Блок написал это стихотворение после гибели летчика на Комендантском поле.

И зверь с умолкшими винтамиПовис пугающим углом...Ищи отцветшими глазамиОпоры в воздухе... пустом!

Столыпин ответил Герасимову, что не верит, будто офицер способен на преступление. Ничего страшного не произошло.

Через два дня Мациевич разбился, выпав из самолета. Официальное заключение комиссии так объясняло причины трагедии: лопнула диагональная растяжка, проволока попала в пропеллер, порвались растяжки, аэроплан резко качнулся вперед, и летчик вывалился наружу. Версия полиции иная — вынужденное самоубийство в результате приговора эсеров.

Хоронил летчика весь Петербург. Люди как будто предчувствовали наступление нового трагического времени.

«Когда страна находится на том уровне развития знаний и предприимчивости, какой наблюдается в настоящее время в России, нет уже более никакой надобности в импорте чужих знаний, навыков и энергии», — написал журнал «Промышленность и торговля».

...Весной 1909 года Босния и Герцеговина были аннексированы Австрией. Столыпин сделал все, чтобы избежать войны.

«Пока я у власти, я сделаю все, что в силах человеческих, чтобы не допустить Россию до войны, пока не осуществлена целиком программа, дающая ей внутреннее оздоровление. Не можем мы меряться с внешним врагом, пока не уничтожены злейшие внутренние враги величия России — эсеры. Пока же не будет проведена полностью аграрная реформа, они будут иметь силу, пока они существуют, они никогда не упустят ни одного удобного случая для уничтожения могущества нашей Родины, а чем же могут быть созданы более благоприятные условия для смуты, чем войной?»

Он не обольщался насчет возможных союзников, считал, что во Франции нет ни любви, ни уважения к России, только страх перед Германией толкает ее к военному союзу; Англия видит в России постоянно усиливающегося соперника, поэтому «больше всех ненавидит Россию и будет искренне радоваться, если когда-нибудь в России падет монархия, а сама Россия не будет больше великой и распадется на целый ряд самостоятельных республик».

Накануне англо-русской встречи в Ревеле к полковнику Герасимову обратился Азеф с предупреждением: государь император намерен ехать поездом, а не яхтой, и в связи с этим на него готовится покушение. Герасимов ничего не знал об этом и усомнился в достоверности сведений. Однако Азеф был лучше информирован, чем глава петербургской тайной полиции. Действительно, оказалось, императрице Александре Федоровне нездоровилось, и она не пожелала плыть по морю. Как ни странно, Столыпин тоже ничего не знал. Как же случилось, что террористам об этом стало известно раньше всех? Азеф уклончиво ответил, что их осведомляет один очень высокопоставленный чин из министерства путей сообщения. На настойчивые расспросы Герасимова он отвечал непрямо и в конце концов сказал, что не назовет его имени, ибо не хочет быть разоблаченным, но свое обещание выполнит — покушение расстроит. И Азеф расстроил планы террористов, как это делал раньше не раз. Нападение на царский поезд не могло состояться, ибо он задержал условную телеграмму о выходе поезда и передал ее боевикам с опозданием.

Это было последнее дело выдающегося агента тайной полиции. Он попросился на отдых. Герасимов не удерживал, понимая, что тот находится на пределе, только попросил хоть изредка информировать о наиболее важных событиях. Азеф согласился. Ему продолжало идти жалование — 1000 рублей в месяц, что походило на пенсион.

Письма от него приходили не часто, ничего особенного в них не было. Герасимову стало известно, что Азефу приходится несладко, многие его подозревают, но все же эсеровский ЦК пока ему доверяет. Впрочем, осенью 1908 года положение изменилось: Азеф сообщил, что начался суд между ним и В. Л. Бурцевым, в прошлом террористом, ныне журналистом; он не сомневается, что суд закончится благополучно, так как все партийные лидеры безоговорочно верят ему.

Тогда никто не ведал, что Бурцев получил сильнейшее доказательство предательства Азефа. Для этого ему пришлось организовать небывалое дело: похитить дочь бывшего директора департамента полиции А.А.Лопухина, о чем мы уже упоминали ранее.

Вечером в толпе возле одного лондонского театра девушка была оттеснена от гувернантки и исчезла. Лопухин находился в Париже. Ему передали записку о случившемся, и он едет в Лондон. Можно представить положение отца. Обращаться за помощью было не к кому, он знал, с кем имеет дело, и рассчитывать на сострадание не приходилось. Надо было попытаться договориться.

В купе к Лопухину вошел незнакомый мужчина, спросил:

— Алексей Александрович? Я Владимир Львович Бурцев, нам надо потолковать.

Бурцев потребовал в обмен на дочь назвать имя агента в руководстве эсеровской партии.

Лопухин считался человеком долга, сам ходил под угрозой покушения, от чего, кстати, его избавил Азеф, и, бесспорно, понимал, что Бурцев предлагает ему совершить предательство.

Но с другой стороны — жизнь дочери.

Эсеры пользовались бесчеловечным, запрещенным приемом. Лопухин мог, наверное, пожертвовать собой, а распоряжаться жизнью дочери было выше его сил.

Он сообщил Бурцеву имя агента.

На следующий день в лондонскую гостиницу привезли лопухинскую дочь, живую и невредимую.

Теперь Азеф был обречен.

В ноябре он неожиданно появился у Герасимова в петербургской секретной квартире. Пришел прямо с поезда, ища спасения. Теперь это был не уверенный, знающий себе цену человек, а затравленное жалкое существо.

Герасимов, выслушав рассказ, не поверил. Революционный суд уже вот-вот был готов оправдать Азефа и заклеймить Бурцева как клеветника, когда вдруг Бурцев объявил о новом важнейшем свидетеле. Суд был отложен, чтобы проверить доводы Бурцева. Тем временем Азеф смог узнать имя свидетеля. Лопухин! Тот самый, который когда-то лично встречался с Азефом. Если он подтвердит на суде то, что говорил Бурцеву, Азеф обречен, смертного приговора ему не избежать. Но если на Лопухина повлиять, чтобы он отказался от своих слов, тогда еще можно спастись.