Морис Симашко - Искупление Дабира Страница 24

III. СУД ИМАМА ОМАРА

Снова искажается знак агая в мире. Стук калама неточен. Слышится слабое дребезжание, и не совпадают промежутки между ударами. Непонятный, противоестественный крик за стенами кушка служит фоном.

За окно смотрит агай, и необычное в его взгляде. В саду нет никого. Он раскладывает перед старым вази-ром таблицы. Но продолжают где-то кричать дети.

Будто не узнавая, водит сухая белая рука с каламом по расчерченному небу и никак не может остановиться.

Созвездия и планеты ускользают из-под золотого стержня. Неужто сомнение посетило великого дабира? Но обрывается наконец многоголосый неистовый вопль, и рука агая утверждается на краю Вселенной.

"Мир в целом -- это тело круглой формы, края которого доходят до чего-то неподвижного в пустоте..." Опасение рождает полуистину. Хоть в пустоте, но хочется ощутить людям камень, на который можно усесться плотным местом. Страшно им все время пребывать в движении. Впрочем, написавший это имам Абу-р-Рай-хан знал, что нет конца миру. Но славный бируниец жил в Газне при доме знаменосца веры -- султана Махмуда. В своем трактате -- зидже -- он лишь тонко предположил, что земля может вечно падать.

"Земля необходимо должна достигнуть неба в направлении своего падения, если только небо само не обладает движением в ту же сторону, равным движению Земли, как говорил о небесных сферах Мухамед ибн Закария Рази..." Рука агая находит и выделяет эти слова. Не случайно восхищает великого вазира стиль бирунийца.

Только после смерти султана Махмуда высказал эту мысль имам Абу-р-Райхан, да и то сославшись на другого. Такая форма научного письма вырабатывается, коль ждешь каждую минуту удара палкой по голове. Когда еще раньше прямо сказал об этом великий бируниец, то всех развеселил в Газне. Не очень умел читать знаменосец веры, но от рождения имел особое чутье на грех. Рассказывают, что трижды в тот день сбрасывали ученого имама с крыши дворца на землю, давая убедиться, что она неподвижна. Если бы падала земля куда-то, то имам Абу-р-Райхан Бируни 1 должен был бы падать вместе, а не ударяться об нее всякий раз...

Что-то приключилось с агаем. Взгляд его опять устремлен в сад. Но нет там никого, и только квадраты сухой земли разбросаны у арыка. Рука вазира бессильно опущена, а калам клонится вниз, готовый выпасть из сведенных пальцев. Однажды случилось это, и дрожали тогда руки у агая.

Так и есть. Калам падает со стуком и катится на край стола. Завороженным взглядом смотрит агай. И когда останавливается золотое вращение, глаза старика вдруг обращаются к нему.

----

1 Бируни (У73--1048) -- великий ученый средневековья.

Словно впервые видит его сейчас у своего стола великий вазир. Потом быстро хватается за калам и чертит направления планет. Сухие длинные пальцы крепко придерживают записи опасливого бирунийца...

Велик агай в пристрастии к наукам Интересно бы в связи с его идеей государства написать трактат, как опасение влияет на истину при мышлении. Когда плоть вздрагивает ежеминутно в ожидании палки, то дрожь передается мысли. И можно тогда измерить ее от одного дрожания до другого Измеримая же мысль полезна только при продаже халвы. Кажется, не тебя подвешивают к столбу, но ни за что не сходятся в бесконечности параллельные.

Не было еще на земле самого плохого царя и вазира, которьш желал бы несчастья подданных. Но от обратного -- на опорах однозначного идеала строится здание. Присущая живой природе греховность устраняется из формулы бытия. Ее как бы не существует, и в этом извечное трусливое убеждение дабира в государственной пользе умолчания.

И как объяснить агаю, сколь убыточно для его дела всеобщее опасение. Начало конца олицетворяется в людском страхе. Каменеет вера, и крошатся безжизненные камни в самом основании пирамиды.

Но семьдесят поколений дабиров вздрагивали каждодневно, пока не явился в мир агай, чья нисба "Устройство Государства". И вдруг предлагается выбор: свободная бесконечность диспута или палка. Результат очевиден. Плоский ум самого великого дабира в состоянии постичь лишь три измерения. А что нового придумал яростный, всеотрицающий Хасанак в своих горах, кроме дейлемского ножа?

Калам агая повисает над клеткой месяца урдбихишт. Звездный Теленок задирает хвост и скачет сразу всеми четырьмя ногами. Наваст -- так называют на родине его, в Нишапуре, брыкливого весеннего бычка.

А великий вазир, забыв про неустроенную Вселенную, повернулся к окну. Ровная тоска в его круглых, как у птицы, глазах. И смотрит опять он туда, где в прошлый раз копался с кетменем молодой садовник-шагирд.

IV. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА

-- Что дороже радости? .

Садовым серпом нарезает он борозду в дерне, укладывает среди влажных корней отточенное лезвие. Остается при себе лишь ремешок, которым крепится нож в рукаве Землей прикрывает он тусклую сталь, и красный стебелек шакальей травы служит меткой. Тугими сросшимися колокольчиками растет эта трава...

Всех без различия осматривают при входе в кушк, где обиталище дьявола. Предназначенный ему нож будет провезен туда среди садового дерна Тайно пристегнет он там этот нож к запястью и станет ждать. Теперь закончится сомнение, и исполнит он назначенное имамами в ледяных горах Дейлема

Не открывая лица, в первый раз заговорил с ним сегодня великий дай, и названо было это странное слово. В полутьме комнаты в доме устада прозвучало оно глухо и настораживающе Косая полоса света проникла в прорезь ткани, обозначая голую покатость лба и оспинки на носу у того, кто наставлял его

Надо помнить всякий раз одно лишь слово, по которому узнается имам. Изменяется потом оно, лишь отзыв всегда тот же. Особый смысл имеег тут все. Если сложить пять букв, составляющих "радость", получится число 82. Однократно делится оно и потому ближе всего к дьяволу.

-- Тайна!

Руки опускаются у него, и он смотрит вокруг непонимающим взглядом Здесь, в питомнике при султанском саде, его нынешнее жилье. Голубая сорока скачет по оголенной земле, откуда взят свежий дерн. Высоко в небе сходятся ветви старых деревьев. Меж ними просветы, и в золотом полумраке стоят столбы горячего солнца. Пчелы облетают свет, выискивая гниющие плоды. От сладкого запаха кружится голова И сияние на всем.

Сегодня утром опять это произошло Он поднял глаза от клумбы и увидел жену султана. Она шла, ступая по песку маленькими красными туфлями, а крошечный человек с безбородым лицом важно нес за ней большую книгу И не светилось ничего, хоть совсем открыты были у нее лицо и руки.

Она остановилась, глядя на него, и снова нижняя губа удивленно оттопырилась. Все было у нее, как у всякой женщины в пристанище гябров. Нос был такой же маленький, рот с ямочками по краям, сведенные краской брови. И только глаза не имели цвета.

Руки подняла она к голове, поправляя нечто Выше локтя обнажилась белая плоть. Солнце проникло под покрывало, и ясно увидел он золотящиеся волосы. Тошнота подступила у него к горлу.

И вдруг засмеялась она, посмотрев на тюльпаны. Сразу померкло все в саду. Солнце угасло в небе, и тайный, нездешний свет отразили ее глаза. Страшно, как в прошлый раз, сделалось ему. Вся уже источала она сияние, и опять захотелось ему заслониться.

-- Ты почему так смотришь на меня, садовник?...

Он задержал свою руку. На тысячу разных цветов распадался ее голос в саду. И не стало никакого света. Снова такие же, как у других женщин, были у нее лицо и руки. Даже царапинку возле локтя увидел он и вдруг ощутил, как непонятно размыкается у него самого рот. Что-то хрустнуло внутри, сдвинулись с места скулы, ослабел подбородок. И сами уже разжались зубы. Он понял, что смеется вместе с ней, -- такого еще не было в его жизни...

В свой дом ушла она. Светились в саду цветы и деревья. Золотое пламя испускали пчелы. Непонятно легким сделалось тело, и сияние исходило от всего, на что бы он теперь ни смотрел...

От радости этот свет, и рядом с дьяволом то, что не делится многократно. Проклятье убийства хезрета Али и его сыновей на людях. Нет счастья с тех пор в мире, и кто размыкает рот для смеха -- сам подобен их убийце.

Однако не вечен этот гнет. От его руки рухнет вселенский гонитель, и распадется дьявольская цепь насилия. По правильным законам начнут тогда жить люди, и свет учения открыто изольется на них. Но счастье придет лишь в омытый кровью мир....

Приезжает арба от хаджиба султанских садов, и вместе с погонщиками укладывает он дерн. Пар идет от встревоженной земли, сочатся срезанные корни. Тяжелее других кажется ему заветный квадрат. Лошадь в дороге все оглядывается, будто не доверяя людям.

Долго ощупывают их в кушке, и два мушерифа стоят рядом, пока снимается с арбы привезенный дерн. На вытянутых руках опускает он последний пласт земли. Подрагивают красные колокольчики шакальей травы, и звенит в ушах.

Но все обходится хорошо. Садовой кошмой накрывает он уложенный возле арыка дерн, поливает сверху водой из лейки, чтобы не увяла трава. Потом поворачивает голову и видит того, чье имя означает дьявола У себя в доме сидит этот человек и все смотрит на него своими добрыми круглыми глазами. Запах хлеба ударяет ему в лицо, и смертной тоской перехватывает горло.