Россия на распутье - Фрэнсис Фукуяма Страница 24

Среди реалистов велся продолжительный опор о том, какая система — биполярная или многополярная — более эффективна для поддержания длительной Международной стабильности. Большинство из них соглашались, что биполярные системы выглядят более стабильными, хотя причины для этого, вероятно, связаны с исторически случайными факторами, такими как неспособность современных национальных государств проявлять полную гибкость в создании системы союзов. Поэтому биполярное распределение сил после Второй мировой войны считалось одной из причин, по которой Европа жила в мире беспрецедентно долго — полстолетия после 1945 года.

В своей крайней форме реализм рассматривает национальные государства как бильярдные шары, внутреннее содержимое которых, скрытое непрозрачной оболочкой, несущественно для их поведения. Наука международной политики не требует знания того, что там внутри, — необходимо лишь знать законы механики, управляющие их взаимодействием: надо знать, что шар отскакивает от борта под тем же углом, что и ударяет в него; надо знать, как энергия одного шара распределится между двумя, с которыми он одновременно столкнулся. Значит, международная политика не описывает взаимодействие сложных и исторически сложившихся человеческих обществ, как и войны не вызваны конфликтом ценностей. При «бильярдном» подходе, чтобы определить вероятность войны или мира, достаточно знать, является международная система биполярной или многополярной.

* * *

Реализм принимает форму одновременно и описания международной политики, и предписания, как государства должны вести свою внешнюю политику. Предписывающее значение реализма, очевидно, связано с его описательной точностью. Предположительно, ни один хороший человек не захочет оперировать циничными догматами реализма, если не будет к этому вынужден, как говорит Макиавелли, поведением «многих, кто не так хорош». Описательный реализм приводит к некоторым знакомым «правилам дорожного движения», определяющим политику.

Первое правило состоит в том, что окончательное решение проблем внешней угрозы следует искать в поддержании баланса сил против потенциальных врагов. Поскольку война есть последний арбитр в спорах между государствами, эти государства должны иметь достаточную мощь для самообороны. Они не могут полагаться только на международные соглашения или на международные организации вроде ООН, которая не имеет власти для проведения своих санкций в жизнь. Рейнольд Нибур, рассматривая провал попытки Лиги Наций наказать Японию за вторжение в Маньчжурию, утверждал, что «престиж международного сообщества недостаточно высок… чтобы добиться достаточного единства общественного духа, дисциплинировать непокорные государства». Истинной монетой в царстве международной политики является военная сила. Другие формы силы, такие как природные ресурсы или промышленная мощь, тоже важны, но главным образом как средства создания военной мощи для самообороны.

Второй принцип реалистического подхода состоит в том, что друзей и врагов следует выбирать главным образом на основе их мощи, а не на основе идеологии или внутреннего характера режима. Примеров этого в мировой политике не счесть — например, союз СССР — США для победы над Гитлером или соглашение администрации Буша с Сирией против Ирака. После поражения Наполеона антифранцузская коалиция, предводительствуемая австрийским министром иностранных дел Меттернихом, отказалась расчленять или иным образом наказывать Францию на том основании, что она будет необходима как противовес будущим угрозам европейскому миру, исходящему с новых и неожиданных сторон. И действительно, в последующие годы не Франция, а Россия и Германия старались опрокинуть европейский статус-кво. Бесстрастное уравновешивание сил, свободное от соображений идеологии или реванша, было предметом первой книги Киссинджера и остается классическим примером реализма на практике.

Третий и связанный с предыдущими догмат указывает, что при оценке внешних угроз государственный деятель должен внимательнее изучать военный потенциал, нежели намерения. Реализм подразумевает, что намерения всегда, в определенном смысле, присутствуют; даже если сегодня страна выглядит дружественно и не воинственно, завтра у нее может измениться настроение. Военный потенциал — количество танков, самолетов и стволов — не столь изменчив и сам по себе определяет намерения.

Последнее указание или цепь указаний теории реализма относится к необходимости исключить из внешней политики морализм. Моргентау нападал на широко распространенную среди государств тенденцию «отождествлять моральные ценности конкретной нации с моральными законами, которые правят вселенной», утверждая, что это ведет к гордости и постановке недостижимых целей, в то время как «концепция интересов, определенная в терминах силы… избавляет нас и от этих моральных излишеств, и от этого политического безумия».

Киссинджер утверждает в том же русле, что есть два рода международных систем: «легитимные» и «революционные». В первых все входящие в них государства признают фундаментальную легитимность друг друга и не пытаются подорвать их или каким-либо иным образом поставить под сомнение их право на существование. В революционных международных системах постоянно происходят крупные конфликты благодаря нежеланию определенных членов этих систем признать статус-кво.

Очевидным примером революционного государства был Советский Союз, который с момента своего возникновения посвятил себя борьбе за мировую революцию и глобальную победу социализма. Но и либеральные демократии вроде Соединенных Штатов тоже иногда действовали как революционные государства, когда пытались внедрить свою форму поведения в таких неподходящих для этого местах, как Вьетнам или Панама. Революционные системы государств по сути более подвержены конфликтам, чем легитимные: их члены не удовлетворены сосуществованием и каждый конфликт считают манихейской борьбой за основные принципы. А поскольку мир, особенно в атомном веке, есть важнейшая цель, легитимные системы государств намного предпочтительнее революционных.

* * *

Отсюда понятно, что существует сильная оппозиция внесению морализма во внешнюю политику. Как считает Нибур:

«Моралист может так же завести в тупик, как и политический реалист. Обычно он не может признать как неизбежные элементы несправедливости и принуждения, которые наличествуют в любой современной разновидности социального мира… Слишком некритическое прославление сотрудничества и взаимности поэтому кончается примирением с традиционными несправедливостями и предпочтением более тонких видов принуждения более открытым».

Это приводит к несколько парадоксальной ситуации: реалисты, которые постоянно стремятся поддержать баланс сил, основанных на военном потенциале, наиболее склонны пытаться приспособиться к сильным врагам — это следует непосредственно из позиции реалистов. Ведь если конкуренция между государствами в некотором смысле перманентна и универсальна, то изменение идеологии или руководства враждебного государства не даст фундаментального решения дилеммы международной напряженности. Попытки решить проблему безопасности революционными средствами — например, оспаривая легитимность основ враждебного правительства путем критики за нарушение прав человека — и опасны, и вредны.

Поэтому не случайно, что ранние реалисты вроде Меттерниха были дипломатами, а не воинами, и что реалист Киссинджер, в общем, относясь с пренебрежением к ООН, стал архитектором советско-американской разрядки в семидесятых годах — разрядки между либеральной демократией и полностью переформированным Советским Союзом.

Как пытался в то время объяснить Киссинджер, сила советского коммунизма была постоянным аспектом международной реальности, таким, который нельзя было убрать по собственному желанию или фундаментально реформировать, и