Йозеф Оллерберг - НЕМЕЦКИЙ СНАЙПЕР НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ 1942-1945 Страница 25

То, что описывается как незначительные локальные боевые действия в армейских сводках и дивизионной истории, непреложно означает огромные страдания для раненых, которых приходится оставлять позади. Транспортные возможности медицинской службы всегда оказываются скованными при подобных обстоятельствах. Сообщение между передовой и главным пунктом медицинской помощи нарушается из-за потери в боях медицинских машин, нехватки бензина и медперсонала гораздо чаще, чем оказывается перекрытой дорога из глубокого тыла к фронту. Особенно в тех случаях, когда боевая ситуация настолько неопределенна, как во время отступления.

План полковника Лорха был доведен до командиров рот через связных. Раненые были отсортированы несколькими остававшимися в полку докторами и самитарами. Те из раненых, которых приходилось оставлять на позициях, просили, чтобы им дали оружие. Все приготовления производились стремительно и не оставляли места сентиментальности. Неумолимый характер войны заставлял каждого следовать ее безжалостным законам, в которых было абсолютно естественным нести смерть другим и самому встречать ее.

Решающую атаку немцы начали на рассвете. Осознавая серьезность ситуации, стрелки мобилизовали последние резервы своих сил и ринулись в бой, стараясь вырваться из смертоносного окружения.

В последующих официальных сводках говорилось о героической и тщательно спланированной операции. Но в реальности это было беспорядочной попыткой прорыва, которая удалась только благодаря благосклонности удачи. Многие немецкие солдаты потеряли самообладание. Бой для них превратился в бегство из окружения, что потом переросло в панику.

Перед самым началом этой решающей атаки я вместе с несколькими товарищами стоял возле одной из последних оставшихся у нас полевых кухонь. Я наполнял свою флягу горячим чаем, когда сквозь утренний туман до нас донеслись отдаленный рев моторов и грохот гусеничных траков. Это словно пришпорило бойцов. Наши чувства напряглись, и мы начали всматриваться туда, откуда нарастал шум. Ничего не было видно, но неожиданно раздался крик:

— Иваны прорываются! Танки!

Мы побежали. Повар запрыгнул на свою повозку полевой кухни и, безжалостно подстегивая лошадей, начал удаляться, при этом чай выплескивался из оставшихся открытыми баков на его повозке. Более опытные стрелки попытались предотвратить бегство, приведя в чувство нескольких пехотинцев ударами и пощечинами. Но почти половина из них исчезла в том же направлении, что и полевая кухня. Оставшиеся, дрожа, ожидали русских танков. Через несколько минут из тумана показались контуры боевой техники. И тут оказалось, что это вовсе не танки противника, а немецкие самоходные штурмовые орудия, присланные, чтобы поддержать нас! Потребовалось полчаса, чтобы снова собрать вместе запаниковавших солдат. Удары кулаком в ухо и ногой под задницу здесь оказались гораздо более эффективными, чем какие-либо дисциплинарные меры. При этом было место и циничному юмору. Среди решительных бойцов, оставшихся на своих позициях, я узнал старшего сержанта в униформе со множеством наград. Это был тот самый Викинг с густыми рыжими усами, который ободрил меня после первого снайперского выстрела и предложил мне флягу со спиртным. Викинг прошел через всю операцию со стоическим спокойствием и неуклонно удерживал в том же состоянии своих бойцов. Пока остальные снова собирались на позициях, он со своим особым акцентом заметил, покашливая:

— Пацаны, а вы знаете, что вам больше не будут давать довольствия?

Вокруг Викинга все замолкли и непонимающе уставились на него. Он пояснил:

— В будущем вам будут давать только под хвост! — и разразился смехом.

Викинг был тем парнем, о котором я потом вспоминал снова и снова.

Около полудня полевой запасной батальон полка столкнулся на северо-западе Бакалова с противодействием особого рода. Из леса кто-то открыл по нам невероятно точный винтовочный огонь. За несколько минут одиннадцать пехотинцев из головной роты оказались поражены пулями в голову или в грудь. Раздался крик: — Снайперы!

И каждый из уцелевших немецких бойцов как только мог вжался в свое укрытие. Двое командиров рот, высунувшие свои головы из укрытий, чтобы рассмотреть в бинокли окружающую местность, заплатили за это своими жизнями. Русские разрывные пули разворотили их черепа. Судя по огромному количеству точных выстрелов русских, можно было сделать практически однозначный вывод: батальон, по всей вероятности, столкнулся с целой ротой снайперов. Немецкие стрелки только слышали о подобных вещах, им до этих пор приходилось сталкиваться лишь со снайперами-одиночками. Без артиллерии и тяжелых минометов мы оказались беспомощными. Огонь врага обрушивался на нас из непроглядной зелени хвойных деревьев. Пулеметные очереди в направлении предполагаемых позиций врага не произвели видимого эффекта, но в ответ на них последовали точные выстрелы, ставшие роковыми для тех пулеметчиков, которые позволили себе хоть немного высунуться из укрытия. Осторожно, насколько это было возможным, стрелки отступили на защищенные позиции в разрушенных зданиях колхоза, стены которых служили надежным укрытием. Сразу после этого в штаб полка был отправлен связной. Батальон надеялся, что тяжелые орудия смогут обстрелять лес. Но боевая ситуация и недостаток артиллерии сделали это стандартное разрешение ситуации невозможным.

Я к тому времени был известен в полку как умный и успешный снайпер. Обо мне знал и командир полка. Соответственно полковник Лорх, несмотря на то, что он, казалось, оценил такое противодействие русских как чисто символическое, отдал связному письменный приказ, который тот должен был доставить в командирский блиндаж 2-го батальона. Приказ предписывал снайперу Оллербергу бороться с целой ротой русских снайперов. Три часа спустя я уже оценивал ситуацию, находясь внутри разрушенных колхозных зданий.

Лес находился в трехстах метрах от нас. Чтобы выследить хоть кого-то из русских в густом ельнике, я должен был подобраться ближе и спровоцировать снайпера врага произвести выстрел. Для этого я должен был дать им ложную цель. Соответственно я набил травой пять гранатных сумок, установил на них шлемы и обуглившейся деревяшкой нарисовал глаза, носы и рты. Кроме того, в последнее время я всегда носил с собой каркас зонта, с которого была снята защищавшая от дождя ткань. Теперь к этому каркасу были прикреплены ветки и пучки травы так, что между ними оставалась всего одна небольшая щель для наблюдения. В ста метрах от колхозных зданий была небольшая лощина, по краям которой росли кустарники. Эта была идеальная позиция для наблюдения, до которой можно было добраться ползком, оставаясь не замеченным противником. Я заранее условился о сигнале, по которому остальные стрелки поймут, когда им нужно будет осторожно высунуть головы чучел на различных участках занимаемых ими руин.

Через двадцать минут я уже был в лощине и с осторожностью установил свой маскировочный зонт в подходящем месте. Благодаря этому я мог рассчитымать, что мои движения не привлекут внимание врага. Латем я начал внимательно просматривать русские позиции, чтобы определить возможные места нахождения снайперов. Анализируя их предыдущие выстрелы, я пришел к выводу, что русские обладали хорошим обзором немецких войск, следовательно, их позиции должны были находиться на возвышении. Логика подсказывала, что такое возвышение им могло обеспечить только расположение среди верхушек деревьев. Но я с трудом мог представить себе, чтобы опытные снайперы допустили такую кардинальную ошибку, стреляя с вершины дерева без единой возможности незаметно отступить или укрыться от огня противника. Я подал условленный сигнал, и мои товарищи высунули из укрытий головы чучел. Неожиданно с русской стороны раздалось несколько выстрелов, и я увидел, как ветви на вершинах деревьев закачались от пороховых газов, вырвавшихся из винтовочных стволов.

Я незамедлительно отполз к колхозным зданиям. Там я обсудил свой план с сержантом, принявшим на себя командование ротой после гибели двух бывших в ней офицеров. Я установил пять пулеметов на хорошо скрытых позициях с широкой зоной огня в направлении леса и поменял местоположение солдат, отвечавших за чучела. Немного в стороне от них я выбрал хорошо замаскированную позицию для себя. Затем подал знак стрелкам, чтобы они высунули из укрытий головы чучел, а сам в это время тщательно просматривал русские позиции. Когда одна из набитых травой голов была прострелена, я смог засечь местоположение нескольких снайперов. Затем, пока пулеметы вели огонь по вершинам деревьев, я делал прицельные выстрелы в вычисленных мною противников. Пулеметные очереди прекрасно маскировали мой огонь. Действуя подобным образом, можно было сколь угодно долго скрывать от русских присутствие немецкого снайпера. Тот факт, что советские снайперы пять раз попадали точно в головы противника, но сидели на деревьях, однозначно говорил о том, что они были хорошими стрелками, но не обладали тактическим опытом. Это ослабило мой страх перед предстоящей дуэлью с численно превосходящим противником.