Николай Губернаторов - Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик Страница 25

— Зачем же насиловать себя?

— Вы бизнесмен, и понять вам это трудно. Я же — на службе. Дипломат. Мне предлагают выгодную работу в Пекине, и я, конечно, не отказываюсь.

Намечавшаяся дружба требовала ответного визита. И мы договорились, что я зайду к Кедару в субботу вечером. Как и я, тот снимал небольшую меблированную квартиру, но чуть дальше от университета. Кедар был по-своему радушен и, даже не дождавшись, пока я повешу мокрый от очередного дождя плащ, предложил выпить.

— Считайте, что вам сегодня повезло, — воскликнул он, распахивая дверь в кухню. — Я угощу вас не виски и не джином, а удивительным, неизвестным вам напитком.

Тут он открыл холодильник и достал бутылку… «Столичной».

— Что это такое? — спросил я, с подчёркнутым интересом разглядывая знакомую этикетку.

— Лучший напиток в мире. Русская водка, — ответил Кедар, открывая бутылку. — При этом не какая-нибудь подделка, а «Штолышна» из России.

Он налил в небольшой фужер, поставил на стол блюдечко с хрустящим картофелем и посадил меня в кресло. Пили, как это принято в Англии, крохотными глотками, и я невольно поморщился.

— Это с непривычки, — заметил Кедар, увидев мою гримасу. — Еще несколько глотков, и убедитесь — прелесть!

Оставалось только согласиться.

Кедар оказался на редкость словоохотливым, и через несколько таких встреч я знал, что во время войны 1948 года его не раз забрасывали в Египет и Сирию, где он успешно вёл разведывательную работу. Оставалось выяснить как можно больше деталей. Кедар не был скуп на них. И я искренне удивлялся (про себя, конечно), что тот охотно посвящает в свои дела вообще-то малознакомого человека.

С англичанами же всё обстояло иначе.

Недели складывались в месяцы, давно уже на дворе стояла хмурая «осенняя» лондонская зима, и газеты в отделе занимательных наблюдений резонно сообщали, что дело уже как будто бы идёт к весне, а мне так и не удавалось завязать дружеских отношений ни с кем из англичан.

Правда, как-то им предложили заниматься по часу в день в лингафонном кабинете — всегда тёмноватой комнате, где на столах стояли специальные аппараты, чтобы слушать грампластинки с уроком на китайском языке. Пришлось задерживаться после занятий и посещать трапезную всей группой. Теперь, получая пластинки в одной библиотеке, работая в одном кабинете и затем обедая в одной столовой, мы были вынуждены чаще общаться между собой. И мне наконец удалось установить сносные отношения со студентами, выдававшими себя за сотрудников Форин Оффис. Сносные, но не более. Дальше «Здравствуй» и «Прощай», «Хорошая погода сегодня» — дело не шло.

Оставалось набраться терпения и ждать.

Мои английские однокашники аккуратно являлись на занятия и сразу же после лекций исчезали. В студенческой жизни они не участвовали, все это были люди солидные, сделавшие карьеру. К тому же все жили с семьями и свободное время привыкли проводить в «своих», как говорят в Англии, клубах.

О, эти пресловутые английские «клабс» — маленькие кланы, государства в государстве, двери которых закрыты для остальных смертных. Социальное положение для англичанина — это прежде всего клуб. На самой вершине клубной лестницы, в недосягаемых для простого англичанина высях, застыли в вековой тишине аристократические клубы Вест-Энда. Заговорить там в полный голос считается чуть ли не преступлением. Все знают друг друга так же, как и прислуга знает всех. В клуб можно пригласить гостя, но только — мужчину. Женщин — нельзя; эти заведения и возникли-то как убежище от женщин. Поэтому и комфорт там почти домашний. У членов клуба свои комнаты, сюда на их имя приходит почта. Адрес такого клуба помогает получить кредит в магазине и продлевает терпение кредитора.

Ступенькой ниже существуют клубы, членство в которых даётся автоматически. Например, клуб выпускников Оксфорда и Кембриджа или клуб Армии и Флота, куда допускается только офицерский состав. Для сержантов и рядовых есть свой клуб — Виктории.

Следующее место в клубной иерархии занимают «Рабочие клубы», членом которых может стать каждый. По существу, это просто замаскированные пивные, и смысл их в том, чтобы напоить с 15 до 17.30 всех жаждущих, когда в соответствии с законом в Англии пивные закрыты на перерыв.

И, наконец, в пятидесятые годы в Англии появилось великое множество «Стриптизных клубов». Сюда можно вступить с помощью двух рекомендаций, которые охотно дают каждому желающему владелец клуба и бармен. Чтобы оправдать непомерные наценки на выпивку, посетителей каждые полчаса услаждают сеансом стриптиза.

Впрочем, была ещё одна категория клубов, которая хотя и не носила этого имени, но выполняла примерно те же функции. И я, как и любой другой человек, оказавшийся на английской земле, имел туда открытый доступ. Клубами этими были пивные.

Да, именно пивные. Ибо для «доброй старой» Англии это заведение столь же традиционно, столь же типично, как пресловутый лондонский смог. Их здесь — особенно в Лондоне — невероятное количество. И, конечно же, почти у каждого англичанина есть «своя» пивная, где он чувствует себя не менее (а может быть, и более) свободно, чем дома, и знает большинство завсегдатаев.

Любопытно, что все пивные — и в городе, и «на селе» — делятся на «отсеки» с отдельными входами. Основной «отсек» — общий зал, но есть зал и для публики почище, цены тут слегка выше, хотя пиво качают из той же бочки. Ещё дороже «уединенный зал», которым обычно пользуются женщины, не сопровождаемые мужчиной.

Пивные, как ни странно, и стали тем местом, где я наконец-то смог найти общий язык и с «чиновниками», и с джентльменами из Форин Оффис.

А было это так.

Среди преподавателей школы одной из самых ярких, заметных фигур был Саймонс-младший, сын профессора Саймонса. Отец в тридцатые годы эмигрировал из фашистской Германии, Саймонс-младший был тогда ребёнком. Он успел окончить частную школу и университет в Кембридже. Говорил по-английски на аристократическом наречии и во всём стремился походить на истинного британца (ему это почти удавалось. «Почти» потому, что он всё же оставался явным «европейцем», как англичане называют жителей Западной Европы). Китайский язык он знал хорошо и преподавал его умело. К студентам из нашей группы — они были одного возраста с ним — относился как к равным.

И вот как-то на уроке грамматики китайского языка Саймонс-младший вполне резонно заметил, что большинство присутствующих явно потеряли нить его рассуждений. Это было немудрено — он пытался объяснить теорию математической грамматики, разработанную Саймонсом-старшим. Последний считал — и совершенно справедливо, — что категории грамматик европейских языков неприменимы к китайскому языку, и создал с типично немецкой дотошностью оригинальную китайскую грамматику, основанную на придуманных им математических формулах. По мнению профессора, это значительно облегчало овладение китайским языком. Достаточно лишь запомнить несколько десятков формул, и вы уже могли вести разговор на китайском языке. Всё хорошо, если б не необходимость каким-то чудом выбрать нужную в данном случае формулу, молниеносно проанализировать состав требуемой фразы и перевести на китайский язык, расположив все составные части предложения в соответствии с избранной формулой. После этого оставалось лишь произнести нужное предложение (или написать его) на китайском. При должной натренированности на это уходило всего лишь несколько минут. Правда, мне так и осталось неизвестным, чем должен был заниматься в это время собеседник.

Естественно, никто из студентов никак не мог усвоить путь к «нужной» формуле, и Саймонс-младший быстро почувствовал, что потерял контакт с аудиторией.

— Джентльмены, я чувствую, нам надо немного отвлечься, — произнёс он тоном искушенного преподавателя. — Все мы — люди взрослые и отлично понимаем, что знание одного китайского языка не делает из человека синолога[2]. Не так ли?

Обрадованные переменой темы, студенты хором согласились с ним, хотя ещё и не поняли, куда он клонит.

— Так вот, господа, — продолжал Саймонс, — всем нам необходимо факультативно изучать текущие события в Китае и в Юго-Восточной Азии, знакомиться с китайским искусством, обычаями, традициями и тому подобным. Короче, я предлагаю раз в неделю проводить семинары, приглашать «именитых гостей». После беседы организуем обсуждение. Как вы на это смотрите?

Идея понравилась, и вскоре вся группа стала собираться в «старшей трапезной», а проще говоря, в столовой для преподавателей — небольшом полуподвальном помещении, где в два ряда стояли длинные, человек на двадцать столы. Один из них заранее накрывали для чая, собирая с каждого студента по два с половиной шиллинга. Беседы, как правило, были полезными, а лекторы — специалистами в своей области.