Иван Забелин - История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I Страница 25

20 декабря, на память преставления св. Чуд. Петра, Едигей, стоявши под городом целый месяц, ушел со всеми своими силами, везя за собою награбленное добро и ведя пленных тысячами. Жалостно было видеть, говорит летописец, и достойно многих слез, как один Татарин вел по 40 человек пленных, крепко привязанных гуськом друг к другу.

Но еще жалостнее было разгадывать, как это нашествие по всем видимостям было устроено крамолою Московского боярства против вел. князя, т. е. против коренной Московской идеи тесного государственного единения. Московская область по этой крамоле была опустошена Едигеевыми полками от Рязанских пределов до Галича и Белоозера, «бысть тогда во всей Русской Земли всем христианом туга велика и плач неутешим и рыдание и кричание, вся бо Земля пленена бысть»…

Как упомянуто, Едигей ушел от города 20 декабря, накануне празднования св. Петру митрополиту в память его преставления. Благочистивые москвичи не могли не видеть этой особенной благодати Божией, избавившей их от конечной беды именно молитвами Святого Чудотворца, еще при жизни своей превозлюбившего Москву паче всех других городов и с того времени во всех Московских делах и бедствиях подававшего городу молебное заступление и охранение. В Московской истории не мало было случаев, где чудесная таинственная помощь святителя Петра с очевидностью подтверждала и укрепляла эту искреннюю веру Московского народа.

Как великий Христов мученик Димитрий, замечает летописец, избавлял многажды град свой Солунь от нашествия Срацин, так и сему граду Москве и людям, в нем живущим, дал Бог Чудного Святителя, могущего заступать и спасать от преходящих зол.

Едигей с дороги прислал великому князю письмо – замечательнейший памятник, ярко рисующий тогдашние внутренние дела Москвы, именно отношения прежде столько славного Московского боярства, всегда единодушного, а теперь разделившегося в своих интересах на две стороны, по той причине, что стала делиться на части и Великокняжеская семья. Старые бояре негодовали на молодых любимцев вел. князя, занявших передовые места на его лавках.

Татарин с большим выговором писал, что в Москве теперь делается не так, как было прежде. «Спросил бы ты об этом, – писал он вел. князю, – своих старых бояр, какое добро Орде было при них. Добрые были нравы, и добрые дела, и добрая дума была к Орде. А нынче ты старых не слушаешь. С молодыми засел и из их думы, из их совета и из их слова не выступаешь. Вот уже третий царь сидит в Орде на царстве, а ты ни к которому не бывал, ни сына, ни брата, ни старейших бояр не присылал. Доброе ли дело ты так делаешь? Над таким улусом старейший ты Великий Князь, а все дела твои не добры. Вперед того не делай. Собрал бы ты старших бояр и старцев Земских и думал бы с ними добрую думу о старой пошлине, чтобы твоим крестьянам в твоей державе не погибнуть до конца».

При этом Едигей наименовал некоторых бояр, кого следовало слушаться и которые по всему вероятию заявляли в Орде свои жалобы на новые порядки. Это были бояре Илья Иванович, Петр Константинович, Иван Никитич.

Здесь скрывался уже зародыш будущих смут и усобиц, выпадавших на долю несчастного сына Вас. Дм., Василия Васильевича Темного, против которого и действовали некоторые из упомянутых Едигеем бояр.

Началась и в Москве, как бывало в Киеве, домашняя усобица дяди с племянником, а потом племянника с двоюродными братьями. Началась она в тот же день, как помер вел. князь Василий Дмитриевич, и продолжалась с мирными перерывами, с переходом победы или поражения то на ту, то на другую сторону, в течение целых 27 лет (1425–1452). В то же время и татары не спали и внезапным набегами на Москву грозно напоминали свое разбойное владычество.

Во время этой усобицы, в 1439 году, в пятницу, 3 июля, внезапно пришел к Москве Ордынский царь Махмет. Гонимый от Орды своим братом, он пришел на Русь и поселился в Белеве. Вел. князь выслал на него большую рать, предводимую двумя Юрьевичами. Рать сначала одолела Татар, а потом была побита. Мстя такую встречу, Махмет появился у стен города. Вел. князь не успел собрать войско и удалился на Волгу, а в городе в осаду посадил князя Юрия Патрикеевича с бесчисленным множеством народа. Царь пожег посады, стоял под городом 10 дней, взять его не мог и ушел домой, опустошив по пути Коломну.

В 1445 г. тот же Махмет, теперь царь Казанский, с двумя сыновьями, побуждаемый Дм. Шемякою, стал опять воевать из Нижнего к Мурому. Вел. князь вышел против него. Услыхавши об этом, царь воротился в Нижний, но потом выслал на вел. князя своих двух сыновей. Вел. князь снова должен был идти в поход на этот раз с малым числом войска, вследствие чего и случился несчастный бой под Суздалем, у Ефимьева монастыря, на котором сам вел. князь попался в плен, потому что бился добре мужественно, весь был изранен. Это случилось в среду 7 июля. Татары привели его в монастырь, сняли с него кресты-тельники и послали их в Москву к матери вел. князя, Софье, и к его жене, Марье.

Татарин Ачисан привез эти кресты; плач великий и многое рыдание разнеслось по всему городу. В страхе Москвичи сели в осаду, ожидая и к Москве скорого прихода Татар. По-прежнему в город собралось множество и из других городов, кого только застала здесь недобрая весть.

К этому несчастию присоединилось еще другое. Ровно через неделю по пленении вел. князя, в среду же, 14 июля, в ночь загорелось внутри города (Кремля) и выгорело дерево все, так что и церкви каменные распались, и стены каменные упали во многих местах. Людей погорело великое множество, потому что здесь огонь, а из заградия боялись Татар и никто не знал куда деваться. Казны многие выгорели и всякого товара бесчисленно. Вел. княгини и с детьми, в числе которых был и пятилетний Иван Васил., а также и с боярами своими успели уйти к Ростову. Горожане остались опять, как овцы без пастыря, в великом волнении и страхе; как и при Тохтамыше, чернь, по-прежнему завладела положением и стала укреплять город, сколько было возможно, начав устраивать городовые ворота. «А кто хотел бежать из города, тех стали хватать, бить, ковать». Таким порядком и утихло волнение. Все сообща начали город крепить и всякий пристрой готовить. Шемяка торжествовал, тем более, что царь прислал к нему своего посла с радостною вестью, что вел. князь пленен. Шемяка отпустил посла со всем лихом на вел. князя, чтобы не быть ему на Великом Княжении.

Но Татары руководились не политикою, а жадной корыстью и потому, где надеялись больше получить, там и продавали свое слово и свое обещание, лишь было бы выгоднее. Так случилось и теперь. На Покров Богородицы, 1 октября, царь, дошед уже Курмышля, отпустил вел. князя, утвердив его крестным целованием, что даст за себя окуп сколько может больше.

В Москве в тот же самый день, в 6 часов ночи, люди слышали редкое явление: «потрясеся град Москва, Кремль и посад весь, и храмы поколебались. Спящие не слыхали, но не спавшие в большом страхе ожидали, что пришел конец мира».

На радость своей семье и всему городу вел. князь возвратился в Москву 17 ноября и, так как город еще не обстроился после пожара, остановился во дворе своей матери, Софьи, за городом на Ваганкове, а потом уже перешел в город на новый двор князя Юрия Патрикеевича.

В 1451 г. внезапно появился под Москвою Ордынский царевич Мазовша. По всему вероятию и в это время Москва содержала в степях особых сторожей-вестников из тех же Татар, получавших, конечно, щедрые награды за надобные вести. Таким путем была получена в Москве весть и о царевиче Мазовше. Вел. князь, не успев собраться ратными, все-таки пошел к Коломне навстречу Татарину, предполагая, что он еще далеко, а он уже приближался к Оке. Вел. князь поспешно воротился в Москву, дабы укрепить город в осаду, а небольшой свой полк отпустил с князем Иваном Звенигородским на Оку, чтобы замедлить Татарам переправу через реку. Князь Звенигородский рассудил однако также уйти к Москве, конечно, другой дорогой от вел. князя. Татары пришли к берегу, ожидая встретить московскую рать, и никого не встретили, кругом все было пусто. Спокойно переправившись, они быстро устремились к Москве и с восходом солнца явились под городом в пятницу, 2 июля, на праздник Положения Ризы Прч. Богородицы. В один час они зажгли все посады, а сами со всех сторон начали приступать к городу. Вел. князь Василий посадил в городе матерь свою, вел. княгиню Софью, да сына своего Юрия и множество бояр и детей боярских, а прежде всего отца своего, митроп. Иону, и Ростовского архиепископа Ефрема со всем священническим и иноческим чином и со множеством народа. Сам он с сыном Иваном по обычаю удалился к Волге собирать ратных, а свою княгиню с меньшими детьми отправил в Углич.

При пожаре посадов огонь со всех сторон объял весь город. Была при этом и великая засуха. Загорались и храмы, от дыма нельзя было и прозреть, а к городу, ко всем воротам и где не было крепости каменной приступали Татары. Горожане не знали, что делать; настало отчаянное сокрушение и скорбь. Молились к Пр. Богородице, крепкой Помощнице и Молебнице, «ее же празднику приспевшу».