Алексей Смирнов - Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени Страница 25

Ждавший решения своей участи в Чудовом монастыре свергнутый царь, вероятно, не один раз вспомнил и проклял тот день, когда он сам придумал интригу с польским королевичем. В 1605 году воцарившийся в Москве первый Лжедмитрий отправил к Сигизмунду посла Безобразова, у которого было тайное поручение Шуйского и других именитых бояр. Посол должен был просить короля дать им в государи своего сына, поскольку они не могут долее терпеть тиранства и распутства нынешнего государя подлого происхождения. Василий Шуйский намеревался с помощью Владислава убрать Лжедмитрия и расчистить себе путь к престолу — и вот сейчас, пять лет спустя, затеянная им игра погубила его самого.

Пока царское место пустовало, власть в стране взяла так называемая Семибоярщина: временное правительство из семи самых знатных бояр во главе с князем Федором Мстиславским. Они и вступили в переговоры с подошедшим к Москве Жолкевским об избрании на престол Владислава. «Лучше государичу (Владиславу) служити, нежели от холопей своих побитыми быти и в вечной работе у них мучитися», — так, как свидетельствует польская дневниковая запись, объясняли бояре свой выбор.

«В числе князей нет никого, кто мог бы сказать, что он знатнее других родом и саном. Следовательно, если выберем царем какого-либо князя, бояре будут ему завидовать и крамольничать: никто не любит кланяться равному. Итак, возьмем чужеземца, который сам был бы королевского рода и в России не имел себе подобного», — убеждал бояр один из сторонников польского претендента.

Боярский энтузиазм в отношении сына Сигизмунда подогревал Лжедмитрий, обвисшие было хоругви которого после поражения царских войск под Клушином вновь наполнились ветром. Те из русских, которые не хотели сближаться с поляками и разочаровались в Василии Шуйском, устремились в войско «вора». Призрак вышел из Калуги, где скрывался после бегства из Тушина, и вновь стал угрожать Москве. Медлить с возведением на престол польского королевича было нельзя.

Московские бояре согласились принять за основу договор, заключенный под Смоленском с Сигизмундом тушинским посольством, потребовав, к удивлению поляков, исключения нескольких, казалось бы, выгодных для них пунктов. Сигизмунд намеревался предоставить новым подданным своего сына невиданные прежде в Московии свободы, например разрешить свободный выезд за границу для учебы и торговли, а также ограничить царскую власть, но подарок был отвергнут. Бояре и церковные иерархи были убеждены, что поездки за границу и учеба в европейских университетах приведут к опасному для государства и православия смущению умов соотечественников, что было чревато новыми волнениями.

«Ваша свобода вам дорога, а нам дорого наше рабство, — объясняли русские поляку Самуилу Маскевичу свой странный на первый взгляд консерватизм. — У нас есть к тому основания: у вас магнат может безнаказанно обижать крестьянина и шляхтича; у жертв нет другого спасения, кроме судебного процесса, который может безвыходно длиться десятки лет; у нас судья — царь, для которого равны все подсудимые, и суд его оказывается более скорым».

Тонкий дипломат и обаятельный человек, Станислав Жолкевский сумел привлечь на свою сторону даже патриарха Гермогена. После нескольких визитов вежливости к колючему старику тот согласился с кандидатурой польского принца. Он лишь выдвинул условие, что Владислав примет православие, а те из русских, которые «похотят малоумием своим» принять «папежскую веру», будут казнены.

Гетман гордился, что ему удалось сделать невозможное, открыв путь к сотрудничеству двух исторических врагов — Речи Посполитой и России, но тут Сигизмунд окончательно открыл свои карты, смешав всю игру. Соглашение уже было готово и подписано, когда в Москву один за другим прибыли из-под Смоленска два королевских посланца с четкими инструкциями. Русских следовало приводить к присяге королю и его сыну, а принятое Жолкевским от имени короля обязательство — вывести польские войска со всех захваченных русских территорий — Сигизмунд соблюдать отказывался. Не для того он получил от Папы освященную им шпагу — ответ Рима на просьбу благословить поход на Смоленск — и на собственные деньги, переломив волю сената, снарядил армию, чтобы после безуспешной осады с бесчестьем вернуться назад в Польшу! Что же касается русского трона, то Сигизмунд сам имел на него виды. Он даже увеличил коллекцию своих бесполезных венцов, заказав у варшавских ювелиров вдобавок к уже имевшейся у него шведской короне еще одну — русскую. Для юного Владислава, по мнению заботливого отца, все они были слишком велики.

Посоветовавшись со своим ближайшим окружением, Жолкевский решил скрыть новые инструкции от будущих подданных Владислава, чтобы большое дело не рассыпалось от королевского тщеславия и недальновидного властолюбия. Гетман рассчитывал впоследствии убедить Сигизмунда в ошибочности его устремлений. Шансы в России, по глубокому убеждению Жолкевского, имел только Владислав.

18 августа московские жители вышли в поле, расположенное на полпути между столицей и польским лагерем, где прошла церемония целования креста новому монарху. От имени польского короля крест целовали гетман Станислав Жолкевский и тридцать пять его полковников. Затем та же процедура повторилась в Успенском соборе Кремля в присутствии патриарха. В очередной раз за несколько лет Россия получила нового царя, избранного лишь частью общества. Московские бояре не стали посылать за представителями остальных русских городов, справедливо опасаясь, что тогда царем польскому королевичу не бывать. Бояре здраво рассудили, что тот, кого выбрала Москва, будет принят и остальной Россией. Во все концы страны поскакали назначенные Семибоярщиной представители — приводить к присяге Владиславу русские города, — а дьяки Посольского приказа засели за составление важного политического документа, который должен был способствовать скорейшему приезду королевича в Москву. На многих страницах описывались богатства московской казны, которые достанутся новому повелителю России, и радости царской охоты. Одних только псарей, ухаживавших за собаками, приобретенными во всех уголках тогдашнего мира, насчитывалось триста душ! Поляки жаловались на грубость и однообразие русской пищи и, безусловно, уже успели напугать нежного юношу предстоявшими ему в Москве гастрономическими испытаниями. Однако даже простое перечисление кремлевских деликатесов опровергало эти злобные наветы и должно было заставить Владислава Жигимонтовича поспешить к московскому столу. Принцу предлагалось подготовить желудок к приему следующих продуктов и блюд царской кухни: пирогов с сахаром, с пшеном и вязигой, с бараниной, рыбой, яйцами и сыром, утей верченых, зайца в репе, жареных лебедей, кур в лапше и потрохов гусиных, порося рассольного под чесноком, желудков с луком, сморчков, ухи карасевой, «а в ней карась жив», ухи раковой. Все это предстояло ежедневно запивать киселем белым, горшочком молока вареного и ведром меда обварного, подававшегося вместе с полуведром огурчиков.

Станислав Жолкевский оставался в Москве лишь до осени, постаравшись сделать все, чтобы новые подданные Владислава изменили свое представление о поляках, буйствовавших в русской столице в период царствования первого Лжедмитрия.

Гетман распустил по домам больных и увечных, отправил на все четыре стороны самую неуправляемую часть своего войска — две с половиной тысячи немецких, английских и французских наемников, перешедших к нему от Делагарди во время клушинской битвы, — оставив на службе лишь восемьсот лучших солдат. Общая численность его армии после всех сокращений составила около семи тысяч человек.

Солдат поставили на довольствие за счет русской казны, перед ними распахнули сокровищницы московского Кремля. Гетман Жолкевский, проведя инспекцию кремлевских хранилищ, был несколько разочарован: слухи приписывали московским царям несметные богатства. Его же глазам открылась гора серебряной и золотой посуды довольно грубой отделки, использовавшейся на царских пирах и составлявшей львиную долю сокровищ. Впрочем, многочисленные знаки царской власти — от тронов и корон до скипетров и роскошной, украшенной драгоценными камнями одежды — впечатляли даже такого изысканного ценителя, как польский гетман. Царские регалии было приказано не трогать, они предназначались для Владислава. Наемники взяли лишь несколько корон и скипетров в залог, до уплаты им полного жалованья. Однако менее ценные предметы из кремлевских запасов и часть церковных украшений боярское правительство было вынуждено продать в счет оплаты услуг своих новых союзников. Им также раздали деньги, полученные от продажи ценностей свергнутого Василия Шуйского — мехов, одежды, драгоценных камней. Боярское правительство распределяло сокровища со стандартной формулировкой: «По государеву цареву и великого князя Владислава Жигимонтовича, всея Русии, указу и по боярскому приговору».