Виктор Гюго - Труженики моря Страница 25

Он позволял себе весьма неуместные шутки. У него были забавные и не лишенные смысла словечки. Вместо "исповедоваться" он говорил "прилизывать совесть". Месс Летьери не был большим грамотеем, ибо читать ему приходилось урывками, меж двумя шквалами; писал он с орфографическими ошибками. В произношении у него тоже были погрешности, и подчас нарочитые. Когда после Ватерлоо был заключен мир между Францией Людовика XVIII и веллингтоновской Англией, месс Летьери сказал: "Бурмон предал Францию Англии, перепредав Англию Франции". Однажды он написал вместо "папство" "бабство". Впрочем, вряд ли это было преднамеренно.

Неприязнь к папистам отнюдь не примиряла его с англиканами. Его недолюбливали и протестантские и католические священники. В своем неверии он почти открыто ополчался на главнейшие догматы церкви. Как-то случайно он попал на проповедь высокочтимого Жакмена Эрода о геенне огненной, великолепнейшую проповедь, уснащенную выдержками из Священных писаний, свидетельствующую об адских муках, терзаниях, пытках, осуждении, неизбежности возмездия, казни огнем неугасимым, о вечном проклятии, каре господней, священном гневе, божьем отмщении - обо всех этих неоспоримых истинах, и, выходя из церкви, сказал негромко какому-то прихожанину: "Знаете ли, я не могу отделаться от нелепейшей мысли: я все представляю себе господа бога милосердным".

Семя неверия запало в его душу, когда он жил во Франции.

Хотя Летьери был гернсейцем, и даже чистокровным гернсейцем, на острове его называли "французом" за "вольнодумство". Да он и сам не скрывал, что напитан разрушительными идеями. Доказательством этому служило рвение, с которым строил он пароход, свою "Чертову посудину". Он говорил:

."Я вскормлен молоком восемьдесят девятого года". А молоко это считалось на Гернсее не таким уж доброкачественным.

Бывало, однако, что Летьери шел против здравого смысла.

В маленькой стране трудно быть последовательным. Во Франции надо "соблюдать приличия", в Англии - "быть респекта. бельным", такой ценой покупается благополучие. Сколько условностей отягчает жизнь человека респектабельного, начиная от строгого выполнения всего, что предписано делать по воскресеньям, и кончая безупречно завязанным галстуком! "Только чтобы не показывали на тебя пальцем", - вот еще один грозный закон. Указать пальцем - почти то же, что предать анафеме. Маленькие городишки трясина сплетен; они изощряются в злобных пересудах, ведущих к отчуждению, а это и есть проклятье в уменьшенном виде. Самые стойкие люди страшатся напраслины. Они не отступают перед картечью, не отступают перед ураганом, но трепещут перед г-жой Молвой.

Месс Летьери был скорее упрям, нежели последователен. Но под таким гнетом смирялось даже его упрямство. Он "разбавлял вино водой" - другое местное выражение, говорящее о скрытых уступках, иной раз даже недостойных. Он сторонился священнослужителей, но двери его дома не были для них закрыты. В случаях официальных или в дни, положенные для пасторского посещения, он довольно любезно принимал и лютеранского священника, и католического капеллана. Изредка он сопровождал Дерюшетту в англиканскую церковь, куда она, как мы уже говорили, ходила только по большим npasflHHKaMj четыре раза в год.

И все же эти уступки, дорого стоившие Летьери, раздражали его и не только не примиряли с духовенством, но заставляли относиться к нему еще нетерпимей. Он вознаграждал себя тем, что еще больше издевался над церковниками. Летьери, человек незлопамятный, был язвителен только в отношении духовенства. Тут смягчить его было невозможно.

Несомненно, в этом сказывался его темперамент, а с ним уж ничего нельзя было поделать.

Месс Летьери терпеть не мог духовенство, всякое духовенство. В его непочтительности сквозило что-то революционное. Все религиозные верования были для него на один лад.

Он даже не воздавал должного сектантству, отрицающему таинство причастия. Он был до того близорук, что не видел разницы между пастором и аббатом. Путал праведника с проповедником. Говорил: "Веслей не лучше Лойолы". Когда он видел священника с женой, то отворачивался. "Женатый поп", - ворчал он, подчеркивая эти два слова, сочетание которых для француза той поры казалось бессмыслицей. Он рассказывал, что видел в Англии, когда был там в последний раз, "лондонскую епископшу". Возмущение его против брачных союзов священнослужителей доходило до бешенства. "Юбка не женится на юбке!" - кричал он. Священник для него не был существом мужского пола. Он бы охотно сказал: "Не мужчина, не женщина, а поп". Он осыпал грубоватыми, презрительными эпитетами англиканское и католическое духовенство, награждая всех "этих ханжей" одними и теми же словечками, шло ли дело о священниках католических или лютеранских; он не считал нужным разнообразить запас красочных и крепких выражений, бывших в ходу в те времена. Он говорил Дерюшетте; "Выходи за кого хочешь, только не за долгополого".

XIII

Красоте свойственна беспечность

Всякое сказанное слово хранилось в памяти месса Летьери, всякое сказанное слово вылетало из памяти Дерюшетты. В этом и была несхожесть дяди и племянницы.

Само воспитание Дсрюшетты, как мы видели, не выпестовало в ней чувства долга. В непродуманном воспитании, - мы на этом настаиваем, - таится немало опасностей. Стремление создать счастливую жизнь ребенку с самых младенческих лет, пожалуй, неблагоразумно.

Дерюшетта воображала, что раз она довольна, значит, все хорошо. Ведь она чувствовала, что дядю радует ее радость.

Она почти во всем соглашалась с мессом Летьери: побывать в церкви четыре раза в году - только на это и хватало у нее набожности. Мы видели ее разряженной в рождественское утро.

Жизни она совсем не знала. У нее были все задатки к тому, чтобы в один прекрасный день влюбиться без памяти. Пока же она была беззаботна.

Она певала что придется, болтала о чем придется, жила настоящим, на полуслове убегала, не доводила дела до конца и была очаровательна. Прибавьте английскую свободу нравов.

В Англии дети разгуливают самостоятельно, девушки - сами себе хозяйки, подростки не знают узды. Такие там порядки.

Позже свободные девушки становятся женами-рабынями.

Употребляем оба слова в хорошем смысле: свободные, пока растут, когда выходят замуж - рабыни долга.

Утром, просыпаясь, Дерюшетта никогда не вспоминала о том, что было накануне. Она бы смешалась, если бы ее спросили, что она делала на прошлой- неделе. И все же порою на нее находила беспричинная тоска, будто мрачная тень жизни ложилась на ее цветущую, радостную юность. И на лазурные небеса набегают тучки. Но тучки проносились быстро. Приступ тоски кончался взрывом смеха, и Дерюшетта сама не знала, отчего ей взгрустнулось, отчего стало весело. Все для нее было игрой. Прохожим доставалось от ее проказ. Она поддразнивала молодых людей. Попадись ей сам дьявол, она и его не оставила бы в покое и сыграла бы с ним шутку. Она была прелестна и в невинности своей злоупотребляла этим. Она, играя, ранила улыбкой, как котенок коготками. Вам больно - тем хуже для вас. А ей и дела нет. Для нее не существовало вчерашнего дня, она со всей полнотой упивалась сегодняшним. Вот к чему приводит избыток счастья. Воспоминания Дерюшетты таяли, как снег на солнце.

Книга четвертая

ВОЛЫНКА

I

Первые блики зари или пожара

Жильят никогда не заговаривал с Дерюшеттой. Он видел ее только издали, как видишь утреннюю звезду.

В тот день, когда Дерюшетта встретила Жильята по дороге в церковь и привела в изумление, написав его имя на снегу, ей было шестнадцать лет. Как раз накануне месс Летьери поучал ее: "Перестань ребячиться, ты ведь уже совсем взрослая".

Слово "Жильят", написанное девушкой-ребенком, запало в неизведанную глубь.

Как относился к женщинам Жильят? Он и сам не мог бы сказать. Встретится, бывало, с женщиной, испугается и ее испугает. Говорил он с женщинами только в крайнем случае.

Никогда не называла его "милым" ни одна деревенская красотка. Иной раз, идя по дороге и заметив издали женщину, он перескакивал через ограду в какой-нибудь сад или бросался в кустарник и убегал сломя голову. Жильят сторонился даже старух. Единственный раз за всю жизнь он видел парижанку.

Парижанка проездом на Гернсее - в те стародавние времена событие из ряда вон выходящее. Жильят слышал, как она рассказывала о своих злоключениях: "Какая досада, шляпка попала под дождь, а абрикосовый цвет так капризен!" Однажды Жильят нашел в книге старинную картинку мод, изображавшую "даму с Шоссе д'Антен" в пышном вечернем туалете, и приклеил ее к стене на память о мимолетном видении!

В летние вечера, притаившись за скалами бухты Умэ-Паради, он подсматривал за крестьянками, купавшимися в сорочках.

Однажды он остановился у плетня поглядеть, как тортвальская колдунья поправляла подвязку. Вероятно, он еще не знал женщин.