Сьюзен Бауэр - История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима Страница 26

В Калибангане, немного севернее, поблизости от Хараппы, еще один старый и крепкий город был оставлен его жителями. На оставленных руинах вырос хараппанский город – вновь с широкими улицами, стоками и ванными комнатами.7

Следы военных действий отыскать трудно. Но общая схема позволяет предполагать, что развитие хараппанской цивилизации не всегда проходило мирно. Поскольку некоторые города были захвачены в результате военных действий, можно предположить, что хараппанцы возводили своли стены, опасаясь ответных нападений.

Захват города военной силой не представляет собою ничего уникального, но хараппанская архитектура – очень специфическое явление. Располагаясь на огромной территории, хараппанские города удивительно одинаковы. Они построены словно по единому плану: цитадель отделена от жилых районов и расположена западнее них. Дома и лавки, или «нижняя деревня», возводились вдоль аккуратно спланированных улиц. В зависимости от напряженности предполагаемого движения их сразу планировали как основные проспекты (строго в двадцать четыре фута шириной), просто улицы (восемнадцать футов шириной или три четверти ширины проспекта), и боковые переулки (двенадцать футов или половина ширины проспекта). Улицы неизбежно шли прямо с севера на юг или с запада на восток, образуя правильную сетку.

В хараппанских городах использовали стандартизированные меры веса – что было не так уж необычно, так как аккадская империя Саргона и египтяне уже начали двигаться в том же направлении. Куда более необычным стало распространение стандартизации на кирпич-сырец, используемый для строительства, который изготовлялся одного размера: 17,5 15 30 см.8

Это было удивительно практично, так как крайне облегчало строительство; но это также свидетельствует о существовании высочайшей степени контроля, достигавшейся каким-то неизвестным нам способом. Джон Кей называет это «навязчивым единообразием» и замечает, что оно распространяется даже на строительный инструмент и ремесленную утварь, которые также существуют в одних и тех же «стандартных наборах» от берегов Аравийского моря на юге до отдаленных районов Пенджаба на севере.

Вероятнее всего, образ повседневной жизни все же варьировался от города к городу. Распространение Хараппанской цивилизации отнюдь не было точным эквивалентом вторжения боргов.[65] Но такая схожесть столь далеко отстоящих друг от друга городов могла поддерживаться только тесными связями (не говоря уже о принуждении) – однако даже об этом до нас не дошло никакой информации, хотя хараппанские документы (о чем бы они ни говорили) также должны были бы являться стандартизированными по форме и, видимо, по содержанию.

И все-таки послание до нас не дошло. Города Хараппы остаются обезличенными, свободными от живых людей. Если они чем-то и похожи на Борг – так отсутствием того голоса, который выбивался бы из коллективного опыта хараппанской цивилизации, отсутствием личности с ее «Я».

Сравнительная хронология к главе 14

Глава пятнадцатая

Первый распад империи

Между 2450 и 2184 годами до н. э. неумеренность фараонов вызывает волнения среди жителей Египта, и Древнее Царство завершает свое существование

Тем временем Египет страдал от противоположной проблемы: слишком многие хотели, чтобы их помнили вечно.

Хуфу, строителя Великой пирамиды, сначала сменил его старший сын, который правил недостаточно долго, чтобы построить что-либо выдающееся, а затем его следующий сын, Хафре[66]. По данным Мането, Хафре правил 66 лет, и 56 по – расчетам Геродота.[67] В любом случае он удерживал трон в своих руках очень долгое время.

Хафре, говорит нам Геродот, «продолжал в том же духе», что и его отец. Как и Хуфу, он уделял так много энергии строительству гробницы, что пренебрегал богами и не восстанавливал храмы. «Египтяне ненавидели Хефрена [Хафре] и Хеопса [Хуфу] так, что не хотели упоминать их имена» – добавляет Геродот.1 Все суровые меры, к которым прибегал Хуфу при строительстве своей пирамиды, повторились в правление его сына. Собственная пирамида Хафре, так называемая Вторая пирамида, была только на тридцать четыре фута ниже, чем Великая пирамида. Но Хафре хитро построил ее на холме, поэтому на первый взгляд казалось, что Вторая пирамида выше.

Хафре также оставил еще один эффектный памятник: Сфинкса, мистическую скульптуру из известняка – наполовину лев, наполовину сокол с человеческим лицом (вероятно, это портрет самого Хафре, хотя все еще идет множество споров по этому вопросу). Огромное существо смотрит на восток. Считается, что это изваяние сделано из «живой скалы», то есть вырезано прямо на месте из выступающего скального образования, а не создано где-то и потом перенесено.

Происхождение фигуры сфинкса абсолютно неизвестно. Позднее греки рассказывали о нем замечательные мифы, не имевшие никакого отношения к третьему тысячелетию до нашей эры. Хафре мог сам изобрести его, так как единственный сфинкс, который, возможно, старше[68] – это небольшая женская фигурка, найденная в развалинах незаконченной гробницы его старшего сына Джедефре. Невозможно узнать, относится ли она ко времени Джедефре или была поставлена там позднее.2

Как и Великая пирамида, сфинкс послужил источником ряда интересных теорий: кое-кто датирует его 10 000 годом до н. э. и считает созданием исчезнувшей развитой цивилизации; другие считают, что он воздвигнут атлантами (либо инопланетянами); есть версия, что Сфинкс представляет собою зодиакальный знак или энергетический центр Земли.

Подобные объяснения не имеют абсолютно никакого смысла. Сокол идентифицировался с богом Гором, в то время как лев отождествлялся с солнцем – то есть с солнечным богом Ра и его священным коллегой Амоном (он был местным богом, которого начали соотносить с Ра, иногда в качестве составного бога Амон-Ра). Наличие статуи полу-льва, полу-сокола, охраняющей место, где душе фараона надлежало существовать вечно, обеспечивало ей надежную защиту самых могущественных египетских богов. Предоставление статуе собственного лица означало заявление о тождественности ее конкретному фараону. Название «сфинкс» – это греческое искажение; оригинальным египетским названием фигуры было, вероятно, «шесепанх» (shesepankh) или «живой образ».3

Возможно, Хафре требовалось новое доказательство его божественности, потому что, как намекает Геродот, египтяне были уже сыты претензиями и амбициями своих правителей. И в самом деле, Хафре ствл последним строителем огромной пирамиды и последним расточителем огромных сил и средств. Его сын Менкауре (Микерин) был вынужден экономить и искать новые способы достичь бессмертия.

Геродот рассказывает нам, что по египетской традиции Менкауре снова открыл египетские храмы и жертвенники, поднял людей из нищеты, в которую погрузили их его предшественники, и правил ими справедливо.[69] пирамида Менкауре стоит как дополнительное доказательство перемен: Третья пирамида имеет высоту только 228 футов – половину от размера пирамиды Хуфу. Она все еще требовала большого использования огромных ресурсов, но несравнимо меньших, чем постройка предыдущих.

Относительное великодушие Менкауре, как объясняет Геродот, происходило из осознания проблем; он «не одобрял того, что делал его отец».4 Может быть, Менкауре действительно возражал против монументальной архитектуры своего отца и деда. Однако возможно также, что он просто оказался жертвой обстоятельств, т. е. резкого падения возможностей фараонов Четвертой династии в мобилизации огромной массы египетских рабочих, необходимых для построения Великой пирамиды. Если он опасался восстания, то открытое, публичное сокращение строительной активности выглядело «жестом доброй воли», по сути, являясь вынужденным шагом

Так пошло и далее. Огромные пирамиды Четвертой династии, ставшие не только историческими чудесами, но и частью египетского ландшафта, не превысил ни один более поздний фараон. Фараоны утвердили свой священный авторитет – но тем самым одновременно подорвали его. Менкауре больше не проводил обязательных мобилизаций на строительство, как его отец и дед.

Открытие, что есть предел священной мощи, похоже, привело к нарастающему упадку царского рода, как будто признание Менкауре ограниченности своих возможностей толкнуло Египет вниз по скользкому склону, который закончился в болоте анархии.

Традиционная история о правлении Менкауре, рассказанная Геродоту священниками в Мемфисе, предполагает, что Менкауре ощущал себя неудачником. Боги были так недовольны его правлением, что дали знак: фараон умрет до конца седьмого года своего правления. Менкауре был возмущен этим. Он нашел ужасно несправедливым, что Хуфу и Хафре, которые