Евгений Анисимов - Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра. Страница 26

Далее Амело (уже не в первый раз) напоминает Шетарди, что он должен в первую очередь заботиться о Франции, заинтересованной в продолжении военных действий до полной победы одной из сторон. Если бы войну проиграли шведы, поясняет Амело, они бы не могли упрекать Францию в недостаточном содействии по заключению выгодного им мира; если бы проиграли русские, «то царица почла бы себя счастливою, если бы королю (Франции. — Е. А.) было угодно доставить ей мир. В воле его величества было бы назначить условия, и Россия осталась бы ему признательна за то, что умел успокоить шведов»4.

В этих довольно циничных высказываниях как в зеркале отразилась вся суть восточной политики Франции в первой половине XVIII в. Как известно, появление на международной арене мощной Российской империи было встречено Версалем без восторга и вызвало его активное противодействие усилению русских позиций в Европе. Поле столкновения русских и французских интересов пролегало вдали от французских границ. Ведя упорную борьбу с Австрией за гегемонию в Европе, Франция стремилась создать своеобразный «восточный барьер» — союз враждебных Австрии и России государств: Швеции, Османской империи и Речи Посполитой. Этот «барьер» должен был помешать как распространению влияния России, так и объединению ее с Австрией, что могло изменить соотношение сил в Европе не в пользу Франции.

Для ограничения влияния России в первой половине XVIII в. Франция использовала все возможные средства — от дипломатических деклараций и подкупа до помощи противникам России военным снаряжением и войсками, как это было во время войны «за польское наследство» в 1733–1735 гг. В правительственных кругах французской монархии была сформулирована концепция противодействия влиянию России в Европе и на Востоке, состоявшая в покровительстве и щедрой поддержке враждебных России политических группировок в Швеции, Османской империи и Речи Посполитой и постоянном провоцировании их против России, а также Австрии. Разумеется, французская дипломатия не упускала и возможности усилить свое влияние при русском дворе, для того чтобы не допустить русско-австрийский альянс. Однако главной ее акцией все же была поддержка антирусской политики соседних с Россией стран. Поэтому в русско-шведском конфликте Франция была на стороне Швеции, что полностью соответствовало ее доктрине «восточного барьера».

Франция не собиралась отказываться от этой доктрины и после прихода к власти Елизаветы, высказывавшей явные симпатии к французам. Именно поэтому Амело писал Шетарди, как бы исправляя ошибку не в меру инициативного подчиненного, следующее: «Я посылаю сегодня курьера в Стокгольм, чтобы стараться успокоить там умы и дать знать, как это и есть в действительности, что перемена владетеля в России нисколько не изменяет чувств короля к Швеции, ни видов Франции. И точно, если король всегда желал переворота только как средства облегчить шведам исполнение их намерений и если этот переворот произвел противное действие, то должно жалеть о всех трудах, которые предпринимались для ускорения его. Я присовокупляю г. Ланмари (посланнику в Стокгольме. — Е. А.), что, далекая от того, чтобы прекратить военные действия, Швеция должна продолжать их с сильным напряжением до тех пор, пока не получит в обеспечение тех мест, которые требовал граф Левенгаупт, а после того можно будет хлопотать о мире»5.

Такая жесткая позиция Версаля, совершенно идентичная шведской позиции, делала миротворческую миссию, взятую на себя Шетарди, малорезультативной, ибо ее единственной целью было уговорить Россию пойти на территориальные уступки Швеции. Это обстоятельство было отмечено на Конференции высших чинов государства, состоявшейся в конце января 1742 г. в Петербурге и постановившей «продолжать войну со всей возможной настойчивостью, так как ее нельзя предупредить при содействии и посредничестве» французского правительства. Командующий русской армией фельдмаршал П. П. Ласси получил 28 февраля приказ: «Начать воинские действия противу неприятеля, дабы оными неприятель к прямому желаемого мира склонению принужден быть мог»6.

Французскому послу была вручена памятная записка, в которой говорилось, что Россия «никогда не согласится ни на раздробление своих областей, ни на то, что может нанести ущерб… трактату, заключенному в Ништадте». Как ни старался Шетарди в частных беседах убедить Елизавету пойти на уступки шведам, императрица говорила ему любезности, шутила, но при этом оставалась непреклонна: мир со Швецией может быть заключен лишь при условии полного признания силы Ништадтского мирного договора. 3 апреля 1742 г. Шетарди в депеше из Москвы, куда перебрался на коронацию двор, с горечью писал: «Шведы и русские одинаково остаются твердыми: одни — в своих притязаниях на уступки, другие — в отказе им. Самое сильное старание исполнить хорошо мою должность и самое горячее желание доставить Швеции, согласно намерениям короля, выгоднейший и безопаснейший мир не в состоянии превозмочь препятствия»7.

Неудачи в деле примирения русско-шведских противоречий на неприемлемых для России условиях неблагоприятно отразились на положении Шетарди при дворе. Этому в немалой степени способствовала политика французского правительства. Весной 1742 г. австрийцы перехватили письмо Амело французскому послу в Стамбуле де Кастеллану, в котором министр писал, что приход к власти Елизаветы ослабил Россию и что «Порта, желая ускорить это и избавиться от соседки, доставившей ей много неприятностей, должна, как можно скорее, прибегнуть к действиям и воспользоваться обязательствами, связывающими ее со Швецией, чтобы, соединившись с нею, напасть на Россию». Эту депешу, полностью отражавшую внешнеполитическую концепцию Франции в «восточном вопросе», австрийские дипломаты передали русскому правительству. Амело посоветовал Шетарди не признавать подлинность этого письма и обвинить австрийцев в подделке, тем более что, писал министр, «за венским двором столько всяких подделок, что и это изобретение можно было бы приписать ему». Однако это послание, провоцирующее Турцию на войну с Россией, несмотря на демарши Шетарди, произвело крайне неблагоприятное впечатление на Елизавету и несколько охладило ее французские симпатии8.

В начале лета 1742 г. военные действия возобновились. 36-тысячная армия П. П. Ласси двинулась вдоль берега Финского залива, прикрываемого эскадрой адмирала 3. Д. Мишукова, в направлении опорной крепости шведов — Фридрихсгама. Шведы, оставив выгодные позиции в районе Мендолакса, поспешно сдали Фридрихсгам и отошли к Гельсингфорсу. Умелым маневром Ласси отрезал шведские войска от Або, а русский флот блокировал их с моря. 24 августа К. Э. Левенгаупт капитулировал. Заняв Або, Нейшлот и другие крепости, русская армия к осени 1742 г. завоевала почти всю Финляндию9.

В этой обстановке Шетарди не нашел для себя ничего лучшего, как просить об отозвании, что и было сделано. Осыпанный дорогими подарками Елизаветы, он покинул Россию, рассчитывая переждать дома развязку русско-шведского конфликта, чтобы затем вернуться и упрочить свое пошатнувшееся положение при русском дворе. Во Франции он деятельно готовился к новой поездке в Россию и в июле 1743 г. составил специальную записку о русских делах. В ней он сформулировал план внешнеполитических акций, в реализации которых отводил себе главную роль. Шетарди предлагал сколотить союз России, Швеции, Османской империи и Речи Посполитой под эгидой Франции. В этом деле, по его мысли, должны помочь три фактора: личное расположение к нему Елизаветы, признание за Елизаветой императорского титула и, наконец, крупные субсидии, раздаваемые русским министрам. Анализ записки, ставящей задачу перестройки всей восточной политики Франции и объединения в союзе непримиримых врагов без малейших предпосылок для этого, свидетельствует о необычайном самомнении и некомпетентности Шетарди как дипломата. Не случайно дю Тейль — ответственный чиновник министерства иностранных дел — в своем отзыве на сочинение маркиза отмечал, что мемориал Шетарди «не содержит ничего, кроме романтики» и желания его автора самому распоряжаться денежными подарками. Одновременно он не без иронии заметил, что предложение о союзном договоре между Францией, Россией, Швецией, Речью Посполитой и Турцией «более смешно, чем идея выдать Венецианскую республику за турецкого султана»10.

Однако вскоре Версалю пришлось несколько пересмотреть свои взгляды на проблему русско-французских отношений. Внутренние смуты в Швеции, порожденные военными неудачами и непрочной королевской властью, вынудили шведское правительство пойти на заключение выгодного России мира, подписанного в августе 1743 г. в Або. Почти тотчас Швеция, опасаясь нападения Дании и набиравшего силу крестьянского восстания в Далекарлии, попросила Россию о военной помощи. Поздней осенью 1743 г. 10 — тысячный корпус генерала Д. Кейта был переправлен на галерах к берегам вчерашнего противника и высадился в Стокгольме. Так неожиданно была устранена одна из важнейших причин недоверия русского правительства к Франции. Но не это было самым важным. Летом 1743 г. в России началось следствие по делу о мнимом заговоре против Елизаветы ее недоброжелателей Лопухиных и причастности к нему цесарского посла маркиза де Ботта (подробности «заговора» читатель узнает в четвертой главе). Пресловутое дело привело к охлаждению русско-австрийских отношений, чем и решили воспользоваться в Версале. С целью заключения русско-французского союза, направленного против Австрии, в Россию в качестве чрезвычайного посланника был отправлен Шетарди. Он вез грамоту о признании за русскими самодержцами титула императора.