Елена Прудникова - Рихард Зорге – разведчик № 1? Страница 26

Макс жил в Японии под видом коммерсанта, и далеко не номинально. Едва прибыв в страну, он завел себе мастерскую по продаже велосипедов, но торговля не удалась. Тогда он стал торговать светокопировальными аппаратами и материалами для них – заодно используя свои аппараты и для разведки. Через пять лет фирма «М. Клаузен Shokai» имела капитал в 100 тысяч иен, из которых 85 тысяч принадлежали самому Максу. Кроме того, он открыл еще филиал в Мукдене, в Маньчжурии, как бы совершая финансовые операции за границей, и теперь имел прикрытия для того, чтобы получать деньги из других стран. Впрочем, Центр не имел ничего против «самообеспечения» заграничных резидентур – чем больше они заработают на месте, тем меньше денег будут спрашивать с Москвы.

В 1936 году к группе присоединился еще Гюнтер Штайн, немецкий еврей, который, когда к власти пришел Гитлер, эмигрировал в Англию и сумел получить там гражданство. Он тоже был журналистом, до эмиграции работал в газете «Берлинер тагеблатт», а потом в лондонских газетах «Кроникл» и «Бритиш файнэншл ньюс» и особенно хорошо разбирался в финансовых делах. Это было не очень-то нужно Центру, однако тоже иной раз годилось. В группе Штайн был курьером и хозяином конспиративной квартиры. Он пробыл в Японии до 1939 года, после чего по приказу Центра отправился в Китай.

Будни разведчиков

…Первый куратор Зорге Алекс после 1937 года уже никому ничего рассказать не мог. А вот следующий его куратор, Борис Гудзь, благополучно дожил до 2002 года, в котором ему исполнилось сто лет. В разведку он пришел в 1923 году, начав работать в ИНО ОГПУ. С 1934 по 1936 годы он пробыл в Японии в качестве нелегального резидента и, вернувшись, получил новое назначение: в военную разведку, где тогда первым заместителем Урицкого был начальник ИНО Артузов.

«Берзина в тот момент уже не было, – рассказывал Гудзь в интервью газете „Дальний Восток“. – Руководили Урицкий и Артузов. Артур Христианович Артузов и пригласил меня в январе 1923 года в разведку. И я пригодился ему на сей раз уже в 1936-м, потому что два года протрудился в Японии. Он же там не бывал. Чтобы руководить Зорге, требовались конкретные знания. Как японская контрразведка ведет наблюдение? Каким образом можно оторваться, не раздражая „наружки“? Да и стоит ли отрываться? Я понимал, как и где встречаться с источниками. Вести их в ресторан или еще куда-то… Ситуация для меня совершенно ясная. Для моих начальников – не особенно. Поэтому специально пригласили мня на это дело, чтоб учитывал все нюансы…»

Надо думать, Борис Игнатьевич все-таки не Зорге давал указания, как ему отрываться от «наружки» – Рихард к тому времени работал в Токио уже не два, а три года, – а посылаемым к нему курьерам. Но и проинструктировать курьера – тоже забота куратора. Дело вроде бы небольшое – донесения да указания возить – но и здесь один неправильный шаг может завалить всю сеть.

«У нас было впечатление, что люди, с которыми мы неоднократно встречались в течение длительного периода времени, были „профессиональными“ курьерами, – пишет Зорге. – Мы не знали ни их имен, ни положения, которое они занимали в Москве или за границей. Связь с ними осуществлялась по предварительной договоренности с Москвой. Место, время и условия встречи согласовывались по радио. Например, встреча в одном из ресторанов Гонконга была устроена следующим образом. Курьер, прибывший из Москвы, должен был войти в ресторан в три часа с минутами, достать из своего кармана толстую длинную сигару и держать ее в руках, не зажигая. Наш курьер (в данном случае я), увидев этот условный знак, должен был подойти к стойке ресторана, достать из кармана по форме сильно бросающуюся в глаза курительную трубку и безуспешно попытаться ее раскурить. После этого курьер из Москвы должен был зажечь свою сигару, а я в ответ – свою трубку. Затем московский курьер должен был покинуть ресторан, а я, также выйдя из ресторана, медленно идти за ним в один из парков, где находилось место нашей встречи. Он должен был начать со слов: „Привет! Я – Катчер“, – а я произнести в ответ: „Привет! Я – Густав“. После этого все должно было развиваться по плану».

Естественно, ни тот, ни другой никоим образом не должны привлекать к себе внимание, а все подробности встречи должны быть выверены до мелочей. Вот какой казус произошел во Франции с резидентом Разведупра Гуревичем («Кент»). «По приезде в Париж я остановился в гостинице „Сейтан“, и на другой день должен был зайти в кафе „Дюспо“, находящееся на Криши, для встречи со связником Разведупра. При этом было обусловлено, что при входе в кафе я займу место за заранее определенным столиком, закажу чай, немедленно расплачусь за него и буду читать французскую газету. Связник должен был точно так же находиться в кафе, сидеть за столом, имея на столе французский журнал. Здесь мы должны были друг друга только видеть, сами же встречи должны были произойти немедленно по выходу из кафе, около дома № 120 или 140 по Криши.

Прибыв по указанному адресу, я не нашел кафе с названием „Дюспо“. В этом доме находилась закусочная, рассчитанная на обслуживание шоферов конечной автобусной остановки, под названием „Терминюс“. При входе в закусочную я увидел, что там имеется всего 1–2 стола, за которыми посетители обычно играли в карты. Посетители же в основном заказывали вино и горячее кофе, как это принято в закусочных во Франции. То, что я занял место за столом и заказал чай, вызвало смех у официанта, и мне было предложено кофе, говоря, что чаем они вообще не торгуют. Я пробыл в кафе более получаса, однако связника Разведупра по данным мне приметам не встретил». И неудивительно. Хорошо что дело было во Франции. В Японии, например, привлекать к себе излишнее внимание было просто опасно.

За редкими исключениями, которые заранее предусматривались Центром, курьеры не говорили между собой о работе. Обменялись почтой, бросили пару общих фраз и разошлись, даже имени друг друга не спросив. Меньше знаешь, крепче спишь.

В разведке, как на минном поле, мелочей не бывает. Даже добраться из Москвы до Токио – дело непростое. Вот как ехал в Токио в 1935 году Макс Клаузен. Из Ленинграда он отправился в Хельсинки, оттуда – самолетом в Амстердам и, через Бельгию, в Париж. Там он поселился в гостинице, где прожил четыре дня. Уже расплатившись, но еще находясь в номере, он уничтожил свой паспорт и достал из тайника в чемодане другой, на фамилию Дительмана, с которым отправился в Вену, где встретился в курьером, вручившим ему документы на имя Клаузена, с которыми он отправился в Нью-Йорк. Там Макс получил еще один комплект документов, которые и понес в немецкое консульство, объяснив консулу, что он живет в Бостоне, прибыл туда из Гамбурга, а теперь собирается в Китай, и ему нужен новый паспорт. И, лишь получив подлинные немецкие документы, в которых не было и следа его истинного маршрута, Макс отправился в Токио.

Кстати, когда произносится слово «паспорт», на самом деле речь идет не только о паспорте. До 1933 года потребности советской разведки в документах обеспечивали нелегальные мастерские компартии Германии, так называемый «Пасс-аппарат», где работали лучшие в Европе мастера по изготовлению фальшивых документов. О том, как это делалось, рассказывает американец Д. Даллин в своей книге «Шпионаж по-советски».

Работа «Пасс-аппарата» была значительно более сложной, чем казалось на первый взгляд. Мало было безукоризненно изготовить паспорт. Нелегал должен быть снабжен полным комплектом документов, и в каждом из них нужно было учесть множество нюансов. О тонкостях этой работы рассказывает Ганс Рейнерс, бывший эксперт по паспортам и другим личным документам Коминтерна:

«Мы, конечно, имеем бланк германского паспорта и хотим заполнить его для господина Мюллера из Мюнхена. Но мы должны иметь в виду, что Мюллер в один прекрасный день может появиться в Мюнхене, и его документы будут тщательно проверены полицией. Какие чернила применяются в Мюнхене для паспортов? Как фамилия офицера, который подписывает паспорта? Мы даем указания нашему агенту в Мюнхене узнать это и получаем от него подпись Шмидта, шефа полиции, а это отнюдь не простая операция. Теперь надо узнать время подписания, а это новая головоломка, мы должны знать, что господин Шмидт не был в отпуске или болен, когда им был „подписан“ паспорт. Кроме того, в некоторых странах полицейская печать подтверждается штампом об оплате пошлины, значит, надо подделать и этот штамп. Штампы время от времени меняются. Поэтому требуется громадная коллекция штампов сотен городов и поселков.

Когда эти операции закончены, работа по изготовлению паспорта только начинается, самая трудная часть еще впереди. Мюллер не может так просто появиться в обществе, снабженный только паспортом, он должен иметь документы, которые косвенно подтверждают его личность: свидетельство о рождении, записи о службе, книжка социального страхования и т. д. Это целая коллекция документов, и, чтобы она была полной, человек, выдающий ее, должен быть историком, географом и знатоком полицейских привычек.