Сергей Парамонов - История руссов. Держава Владимира Великого Страница 26

Дело, однако, не в том, что Ломоносов отрицал норманистов, а в том, что он, опираясь на факты, доказывал, что никакой «великой тьмы невежества» на Руси не было. Он не только опровергал норманистскую теорию, но и дал свою собственную. Он доказывал, что Русь имела свою историю еще до того, как она стала иметь «общих государей», и уводил начало ее к предкам руссов — к антам.

Он утверждал, что Русь как государство и русская культура созданы не чужестранцами-варягами, а самими славянами. Эти славяне были коренным населением междуречья Дуная и Днестра вплоть до отрогов Карпат.

Ломоносова не поддержали, Ломоносову не поверили, а между тем уже в самой летописи и особенно в «Истории» Татищева имеются неопровержимые данные против норманнской теории. Пусть не лгут, что нужно было дальнейшее развитие науки: уже в «Истории» Татищева (I–III, 1768–1774) полностью была опубликована Иоакимовская летопись, данные которой разбивают в пух и прах норманнскую теорию. Теперь понятно, когда имеются десятки новых доказательств, почему эту летопись считали «апокрифической», — правда в ней кое-кому была невыгодна. Но летопись эта существует, как существуют и древние польские источники, поддерживающие эту летопись[111].

И не один Ломоносов отстаивал историческую правду, — в 1788 г. И. Н. Болтин[112] в «Примечаниях на историю древния и нынешния России» г-на Леклерка, которая была издана по-французски, прямо назвал автора «дерзким клеветником и сущим вралем Леклерком». Целый ряд декабристов вполне понимал ложность норманизма и вступал с ним в борьбу. А. О. Корнилович в 1825 г. указывал, что славяне в древности были выше по культурному уровню, чем варяги (читай — скандинавы); он писал: «В то время, как варварство помрачало Европу и одни схоластические споры занимали западных христиан, — Платон, Аристотель, Геродот, Фукидид, Гомер, Пиндар находили почитателей на Востоке».

Эту же мысль поддерживали и А. Н. Муравьев, и А. А. Бестужев. Н. А. Бестужев доказывал, что искусству мореплавания руссы научились не от скандинавов (варягов), — плавали они в Черном море задолго до летописного известия о варягах. Наконец, М.С. Лунин совершенно верно оценил норманизм как политическую теорию, он писал: «Сказку о добровольном подданстве многие поддерживают и в наше время для выгод правительства, которое всегда ищет опоры во мнении народном». Лунин не был историком и не мог понять, что не факт ложен, а его интерпретация, политическая же подоплека этой интерпретации была ему ясна.

Позже В. Г. Белинский прямо писал: «Норманны не оставили по себе никаких следов ни в языке, ни в обычаях, ни в общественном устройстве». Значит, были люди, которые верно понимали значение норманнской теории, но ни один специалист-историк не поставил вопрос в надлежащем аспекте. Некоторые из них играли даже двойственную фальшивую роль, например, Иловайский в ученой своей монографии был резким антинорманистом, а в учебниках для народа — норманистом. Ясно, однако, что учились все по его учебникам, а не по его монографии.

Чернышевский видел в норманнской теории «хлам, ничего не стоящий, ни к чему не годный».

Добролюбов отзывался о главном защитнике норманизма Погодине[113] как о человеке, который «победоносно почил на норманнском вопросе», мешая «со вздором небылицы».

Гедеонов[114], автор двухтомного исследования «Варяги и Русь», 1876 г., писал: «Неумолимое норманнское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины». В его словах ясно сквозит протест против затыкания рта антинорманистам. И он добавляет: «Но кто же, какой Дарвин вдохнет жизнь в этот истукан с норманнской головою и славянским туловищем?» Гедеонову была понятна нелепость Руси с норманнской головой и славянским туловищем, это искусственное творение можно было назвать действительно только истуканом.

Что это «вето» норманистов, давящее русскую научную мысль, существовало, доказывают слова профессора Н. П. Загоскина[115], который в самом конце минувшего столетия писал: «Вплоть до второй половины текущего столетия учение норманистской школы было господствующим и авторитет корифеев ее, Шлёцера — со стороны немецких ученых, Карамзина — со стороны русских писателей, представлялся настолько подавляющим, что поднимать голос против этого учения — считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции, объявлялось почти святотатством. Насмешки и упреки в вандализме устремлялись на головы лиц, которые позволяли себе протестовать против учения норманизма. Это был какой-то научный террор, с которым было трудно бороться». Понятно, что никакой молодой ученый-историк не мог взяться за писание антинорманистской диссертации, провал учеными мракобесами был ему обеспечен.

Этот террор, добавим мы, существует и по сей день, ибо антинорманистские статьи, как правило, редакциями не принимаются, ибо культ самооплевывания русского народа, как мы видели, дожил по крайней мере до 1953 г.

Убеждение в полной неспособности русских к чему-нибудь собственному и оригинальному дошло до того, что даже русские летописи стали считать подражанием византийским и находили, что наши летописи полны экстрактов из византийских историков, что является совершенной ложью, которую легко может опровергнуть всякий нейтральный международный трибунал.

Мало того, русские былины, русское искусство, пение, музыку — словом, все считали заимствованным от кого-то.

Забывают, и мы хотели бы подчеркнуть особо, что гениальный русский сатирик Салтыков (Щедрин) прекрасно понимал подоплеку норманизма и безжалостно высмеял его с его уродливыми продолжателями.

В «Дневнике провинциала в Петербурге» он изобразил типичного «пенкоснимателя» Неуважай Корыто, представителя того направления, которое во всем русском видело заимствование у иностранцев.

Неуважай Корыто, автор «Исследования о Чурилке», «доказывал», что герой русского эпоса Чурило Пленкович на самом деле был швабский дворянин Чуриль, что Владимир Красное Солнышко был датчанин Канут, а Илья Муромец и Добрыня Никитич — сподвижники этого Канута.

Мог ли думать незабвенный творец «Истории города Глупова», что его убийственный сарказм останется втуне? Прочтите Стендер-Петерсена (1953) или Пашкевича (1954), и вы в этом убедитесь. Последний договорился даже до того, что считает Владимира Красное Солнышко чистокровным скандинавом, а митрополита Илариона… потомком скандинава, ибо он не может себе представить, чтобы обыкновенный русс мог быть столь талантливым.

Мы не можем отказать себе в удовольствии напомнить, что Салтыков распространил свой сарказм и на представителей убеждения, что и в русской музыке все заимствовано. Он представляет читателю некоего «исследователя» Болиголова, автора диссертации под заглавием: «Русская песня: Чижик, чижик! Где ты был? — перед судом критики».

Этот «исследователь» доказывал подложность «Чижика»…

— Ужели же, наконец, и «Чижик, чижик. Где ты был?» — изумлялись окружающие пенкосниматели.

— Подлог-с!

— Позвольте-с! Но каким образом вы объясните стих «На Фонтанке воду пил?» Фонтанка — ведь это наконец… наконец, я вам должен сказать, что наш почтеннейший Иван Семенович живет на Фонтанке!

— И пьет оттуда воду! — сострил кто-то.

— Подлог! Подлог! И подлог-с! В мавританском подлиннике именно сказано: «На Гвадалквивире воду пил». Всю Европу, батюшка, изъездил, чтобы убедиться в этом!

— Это удивительно! Но как вам пришло на мысль усомниться в подлинности «Чижика»?

— Ну, уж, батюшка, специальность моя такова!

Читатель, вероятно, смеется. Увы, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно: с родной историей проделывают всерьез то же самое.

Возьмем договор Олега с греками. — «Подлог-с!» — восклицает Шлёцер (да и не только он). «Да и самого-то Олега никогда не существовало», — добавляет норманист Таубе.

Возьмем Владимира Красное Солнышко, — казалось бы, славянин и православный. «Подлог-с! — восклицают Баумгартен и Таубе вкупе с Пашкевичем. — Подлог-с! Чистейший скандинав и притом благонамереннейший католик-с!»

Ну а «Русская Правда»? Подлог-с! Чистейший свод германских законов, а что терминология вся русская, такая же, как в других славянских «Правдах», вовсе не испытавших варягов, то это так, только пыль пущена для затемнения… мы уж, поверьте, свое дело знаем!

А Псалтирь и Евангелие, найденные в Корсуни святым Кириллом, «рускыми письмены» писанные? Подлог-с! Обман… На самом деле следует читать «пруськыми письмены», — нарочито букву «п» пропустили! Ну а «Слово о полку Игореве»? Подлог-с! Истинный подлог-с! Ужли не знаете? Начитался это обер-прокурор Святейшего Синода граф Мусин-Пушкин «Задонщины», где Русь разгромила татар, воодушевился, знаете, а патриот он был первоклассный, замечательный, да и воспел тайком поражение русских от половцев! Не зазнавайтесь, мол!