Дмитрий Гаврилов - Боги славянского и русского язычества. Общие представления Страница 26

На основании упоминания рядом клятв оружием и именем Перуна обычно делают вывод о том, что Перун – славянский бог войны или что воинская функция для него главная. Хотя подобный пассаж давно уже стал общим местом в работах по истории Древней Руси и перекочевал в научно-популярные и просто расхожие описания язычества, оснований для подобного вывода вовсе недостаточно.

Из текста летописи явственно следует, что сопровождавшие Олега русы клянутся своим оружием, «своим богом» Перуном, а также неким Волосом, диким (скотьим) богом, который, стало быть, как бы «не их». Если допустить различие между богами по роду занятий (воины клянутся Перуном и оружием, а купцы или послы-дипломаты – Волосом-Велесом), то где в таком случае упоминание того, на чем клянутся эти самые «гражданские» купцы, в отличие от «военных»? На товарах? На грамоте? На злате? Ничего похожего! Следовательно, скорее всего, оружие – предмет, непосредственно к Перуну не относящийся. Вместо креста, который целуют греки, русы используют оружие. Только и всего![37]

Если мы обратимся к списку сравнительно поздней Новгородской 4-й летописи (1418–1428), то в нем вообще упоминания Перуна в договоре нет, что лишний раз подтверждает идею об отсутствии связи между оружием и Громовержцем в летописном тексте о клятвах: «Цар же Леон и Александр мир сътвориста с Олгом, имшеся по дань, и роте захотевше межю собою, целовавше сами кресть, а Олга и мужи его водиша на роту по Роускомоу и законоу, кляшася ороужием своим и Власьем[38] скотьим богом; оутвердиша миръ… » (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, с. 20). Допустим (хотя это и нелепо), что Новгородский летописец имел «застарелую» в поколениях нелюбовь к Перуну, чей культ насильственно утверждался на Севере дядей князя Владимира Добрыней, и потому удалил имя этого бога из списка договора. Но если заглянуть в Патриаршую (Никоновскую) летопись (первая треть 1500– х гг.), обнаружится то же самое. Имени Перуна нет, русы Олега клянутся оружием своим и скотьим богом Власием: «Царь же Леонъ и Александръ миръ сотвориста съ Олгомъ, имышеся по дань, и роте заходиста межи собою, целовавши сами крестъ, а Олга и мужи его водиша на роту по Рус скому закону, кляшеся оружiем своимъ и Власiемъ скотьим богомъ; и утвердиша миръ… » (ПСРЛ, т. XI, с. 19).

На знаменитой иллюстрации к Радзивиловскому списку (не самому, в отличие от Лаврентьевского, древнему) послы русов держат в руках мечи, коими, надо полагать, и клянутся. Но не меч – атрибут Громовержца, традиционно орудующего громовыми стрелами, палицей, метательным топором или секирою.

У балтов, где Перкунас при верховном боге Диевасе действительно исполняет некоторые воинские функции, меч упомянут лишь единожды – в мифе, раскрывающем карательно-охранительную роль балтского Перкунаса (рассказ о «небесной свадьбе» Солнца и Месяца). По пути на нее бог грома подносит дубу золотой пояс. Свадьба происходит в медном саду на белой песчаной горе, где цветут золотые розы и серебристый мак. В присутствии самого верховного бога Диеваса, Солнце и Месяц кидают друг другу золотое яблоко, а Перкунас радостно отплясывает. Однако уже на следующее утро Месяц покидает свою красавицу-жену, увлекшись молодой утренней зарей Аушрой. Перкунас в гневе разбивает дуб, а Месяца разрубает мечом (объяснение убывания Луны). Это единственный случай, когда упоминается меч громовержца.

Перкунас и Перкунателе-Жемина

Вот как выглядит основа этого литовско-латышского мифа по А. Фанталову.

С появлением Перкунаса у Велса появился могучий противник. Однако гнев бога грома проявился не сразу. Велс похищал у него скот и оружие[39]. Перкунас был влюблен в Вайне (радугу) и собирался жениться на ней, но в день свадьбы [четверг. – Авт.] та бежала с Велсом. Громовержец проклял Вайне и низверг ее с небес вниз, где она превратилась в богиню земли Жемину. Велса же Перкунас отныне всюду преследует, поражая молниями (по некоторым представлениям, молнии испускают небесные жернова). Спасаясь, тот прячется в камни и деревья или превращается в черную кошку, собаку, свинью, козла и человека. Перед решающим боем кузнец Телявель выковывает громовержцу новое оружие. Кульминационный момент преследования – гроза, разражающаяся животворным дождем. Вечером Перкуна Тете (“мать молний”) окунает пропыленного и уставшего сына в море, после чего он является утром свежим, во всей своей сияющей силе.

У греков мечами владели бог войны Арес (ср. со скифским Ареем, чей огромный меч, вкопанный на кургане острием к небу, обагрялся кровью), лучезарный Аполлон, хитроумный Гермес и темный Аид. У германцев меч – атрибут белого аса Хеймдалля и светлого Фрейра, а также темного Суртра и бога справедливой битвы Тюра. У западных славян обладателями грозных мечей были бог войны Руевит и воитель Белобог-Свентовит.

Вооруженный дубиной (палицей, булавой) Перун не мог быть «узкоспециализированным» покровителем воинских искусств (вытеснив более древних богов – Стрибога, Дыя, Сварога). Но он, несомненно, являлся богом небесной мужской силы, господствующей над землей и проливающей на нее сверху живительный дождь.

В 945 г. князь Игорь призывает послов и идет с ними на холм (где, возможно, и располагалась дубовая роща с идолом Перуна, а потом был установлен весь пантеон князя Владимира), «положили (они) оружие свое и щиты, и золото, и приведены были к присяге Игорь и мужи его, и сколько было язычников Руси; а христианскую Русь приводили к присяге в церкви святого Ильи… » (Багрянородный, 1989, с. 49). Современники вообще свидетельствуют об особом почитании восточными славянами дуба, как считается, посвященного именно Перуну. Однако опять в тексте нет ни слова о том, что Перун – божество войны. Все, что в нем есть – лишь указание, что к богу-судье не приходят с оружием и с золотом, то есть ему нельзя угрожать и его нельзя подкупить! Освободившись от оружия (мечи были дороги, стало быть, по большей части от секир, способных поранить священную дубовую рощу) и золота, язычники были приведены к присяге-роте. Понятно, что и в церковь русам-христианам с оружием тоже входить не годится.

Истолковать летопись в том смысле, что язычники принесли к идолу обнаженные мечи, щиты и золото (оставив все это в дар) невозможно, ибо крещеная русь явно находится в более выигрышном положении: она ни оружия, ни золота нигде (особенно в церкви) не оставляет. Следовательно, речь действительно идет о том, что в дубовую рощу Перуна или к его идолу нельзя являться с оружием и золотом.

Но, может быть, описание поставленного Владимиром идола Перуна позволит утверждать, что Перун – бог войны или воинского искусства? Ничего похожего нет ни в Радзивиловском и ни в каком ином списке русских летописей: «И нача кн(я)жити Володимеръ в Кыеве единь, и постави кумиръ на холмъ внъ двора теремнаго: Перуна древяна, а глава ему серебряна, а усъ золоть, и Хорса, и Дажеб(о)га, и Стробога, и Семарьгла, и Мокошь. И жряху имъ, наричюще а богы, и привожаху сыны своа и дщери и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руская и холмъ той…»

Исчерпывающие сведения об идоле Перуна содержатся в Густинской летописи: «Во первых Перконос, си есть Перун, бяше у них старший бог, создан на подобиe человече, ему же в руках бяше камень многоценный аки огнь, ему же яко Богу жертву приношаху и огнь неугасающий з дубового древия непрестанно паляху; аще ли бы случилося за нерадениемъ служащаго иерея когда сему огню угаснути, таковаго же иерея безъ всякого извета и милости убиваху».

Идол Перуна (?) из раскопок в Новгороде

«Въ первых постави началнейшаго кумира, именем перуна бога грому и молнию и облаков дождевых на пригорку высоком над буричевым потоком подобию члвечку. Тулов его бе от древа хитростне изсечен главу имущь слияну от сребра уши златы нозе железны. Въ руках же держаше камен по подобию перуна палающа. Рубинами и каръбуклем украшен…» (О идолах Владимировых)[40].

«У новгородцев, когда они были язычниками, был идол по имени Перун – бог огня (русские “Перуном” зовут огонь). На том месте, где стоял идол, построен монастырь, сохранивший еще название от него: “Перунский монастырь”. Идол имел вид человека, а в руках держал камень, похожий на громовую стрелу или лук. В честь идола этого они днем и ночью жгли костер из дубового леса, и если прислужник из лени давал погаснуть огню, его наказывали смертной казнью. Когда, однако, новгородцы были крещены, и стали христианами, они бросили идола в Волхов. Как они рассказывают, идол поплыл против течения, и когда он подошел к мосту, то раздался голос: “Вот вам, новгородцы, на память обо мне”, и на мост была выброшена дубина. Этот голос Перуна и впоследствии слышался в известные дни года, и тогда жители сбегались толпами и жестоко избивали друг друга дубинами, так что воеводе стоило большого труда их разнять. По сообщению достоверного свидетеля – барона фон Герберштейна, подобные вещи происходили и в его время. Теперь ни о чем подобном не слышно… » – сообщает Адам Олеарий в книге «Описание путешествия в Московию», написанной примерно в 1636 г. и впервые изданной в 1647 г. Ссылается он на сочинение барона Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московитских делах», бывавшего в 1517 и 1526 гг. на Руси (Олеарий, 1996). Так называемые «палицы Перуна» – деревянные, с наконечниками из олова, долгое время хранились в Борисоглебской церкви[41] Новгородского кремля, пока в 1652 г. митрополит Никон не распорядился прилюдно сжечь языческие орудия, чтобы никто уже ими «не мог тешить дьявола».