Ефим Черняк - Химеры старого мира. Из истории психологической войны Страница 26

Кронштадтские мятежники выступали с якобы революционными лозунгами (от пресловутого «Советы без коммунистов» до всяких анархистских фраз). С безошибочным классовым инстинктом буржуазная печать вопреки этим фразам видела в кронштадтцах своих союзников и поэтому с готовностью расточала им похвалы как истинным «народным революционерам». А скрывавшиеся здесь расчеты сформулировал известный буржуазно — радикальный журнал «Нейшн». Если бы мятежники выиграли, писал он, «то это был бы первый шаг назад к реакции. Затем могли прийти на короткое время Керенский, Чернов и Мартов, а после двери уже были бы открыты для кровавого восстановления капитализма»[112].

На X съезде В. И. Ленин выдвинул свой гениальный тактический план перехода от военного коммунизма к новой экономической политике для движения по пути к социализму. Известно, что военный коммунизм не являлся и не является необходимым этапом в развитии социалистической революции. Это был комплекс временных мероприятий, принятых в условиях экономически отсталой страны, разоренной четырехлетней империалистической войной, вынужденной, как в осажденной крепости, напрягать все силы для обороны от войск белогвардейцев и интервентов. Это была единственно возможная и правильная в условиях тех лет политика, позволившая советскому народу разгромить всех врагов. «Военный коммунизм, — указывал В. И. Ленин, — был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой. Он был временной мерой» [113].

X съезд партии одобрил доклад В. И. Ленина о замене продразверстки продовольственным налогом, о допущении в известных пределах свободной торговли и деятельности частного капитала при сохранении командных экономических высот в руках государства.

Сущность новой экономической политики (нэпа), как подчеркивал В. И. Ленин, заключалась в укреплении союза рабочего класса с широкими массами крестьянства и упрочении на этой основе диктатуры пролетариата. Это было в известном смысле отступление для подготовки нового наступления. Это была политика, ориентированная на победу социалистических элементов в борьбе с капиталистическими и построение социализма в нашей стране.

В течение всего периода гражданской войны и иностранной интервенции буржуазная печать отождествляла военный коммунизм с условиями развитого социалистического или даже коммунистического общества. Все лишения, которые пришлось переносить рабочим и крестьянам в эти годы, буржуазная печать — рупор интервентов — с поразительным цинизмом относила на счет коммунизма. И конечно, переход от военного коммунизма к нэпу был сразу же провозглашен буржуазной печатью свидетельством неудачи «коммунистического эксперимента». Уинстон Черчилль, еще недавно хваставший, что он организует вооруженный поход 14 государств против Советской России, теперь стал активно развивать этот взгляд на нэп. Ленин, заявил Черчилль, очень поздно признал основы политической экономии (под этим подразумевалась «экономическая невозможность» иного строя, кроме капиталистического). «Урок России, начертанный пылающими письменами, — уверял Черчилль, — свидетельствует о полном крахе социалистической и коммунистической теории» [114].

Буржуазная печать лживо утверждала, что якобы сам В. И. Ленин «признал» факт крушения большевистской теории и этим мотивировал переход к нэпу. Газета «Таймс» уверяла, будто В. И. Ленин «открыто и без оговорок признает, что диктатура пролетариата потерпела фиаско и что нет другого средства против тех ужасных бедствий, которые она причинила и причиняет, кроме немедленного возвращения к капитализму в главных отраслях русской народной жизни»[115]. Какая бездна лжи, какая масса наглых подлогов в одном только абзаце статьи и притом напечатанной в газете, доброе столетие кичившейся своей «неподкупностью», «объективностью», «солидностью», «вескостью своих суждений» и кучей прочих превосходных качеств!

Нашему читателю, очевидно, нет особой нужды доказывать, что нигде В. И. Ленин не говорил, что «диктатура пролетариата потерпела фиаско». Наоборот, он как раз в это время дал глубокий анализ причин того, что она, преодолев бесчисленные невероятные сложности, выдержала все испытания. Ленинский гений нашел верный путь для дальнейшего упрочения диктатуры пролетариата и для постепенного вытеснения временно допускаемых элементов капитализма, о возвращении к которому мечтала «Таймс». Эти мечты кочевали из одной передовой статьи в другую.

10 мая передовица под заголовком «Безумие большевизма» разъясняла: «Единственный способ восстанозить Россию — возвращение к основным принципам того строя, разрушение которого было в течение трех лет ее официальной политикой»[116]. Еще одна передовая — и опять мечты о том, как только начнется возрождение российской экономики, «в России не останется места для фанатиков» (это наиболее «мягкий» термин, которым сдержанная «Таймс» именовала теперь большевиков)[117]. Впрочем, это не только и даже не столько мечты, сколько попытка создать у британской общественности определенную картину развития событий в России, внести свою лепту в пропаганду антикоммунизма. На этой же ниве усердно трудились и другие органы «твердолобых». Так, «Морнинг пост» требовала прекратить всякие переговоры с большевиками — это была бы поддержка режиму, «доживающему последние дни». Газета торжествующе писала, что если раньше говорили о свержении капитализма в Европе с помощью Советской России, то теперь о спасении капиталистической Европой Советской России[118].

Поводом для этих широковещательных деклараций послужило решение X съезда партии пойти на предоставление отдельных концессий зарубежным фирмам. Сделать отсюда вывод о том, что «перестали говорить» о свержении капитализма, — конечно, в духе правой печати, пытавшейся найти любые доводы для «доказательства» бесперспективности революционного рабочего движения.

Интервенция окончилась, но влиятельные круги, особенно во Франции, строили планы ее возобновления силами восточноевропейских государств — вассалов Антанты и при поддержке Японии, продолжавшей оккупировать часть советского Дальнего Востока.

А осенью 1921 года надежды интервенционистов еще более оживились — пришли известия о страшном стихийном бедствии, засухе и голоде в Поволжье. Спекуляция на голоде — прямом следствии технической отсталости крестьянского хозяйства, разрушенного к тому же войной и интервенцией, но который изображался как «следствие коммунизма», — красной нитью проходит через буржуазную печать в последние месяцы 1921 года. И надежда, что голод заставит большевиков капитулировать. «Голод их душит, — писала «Дейли мейл». — …Религиозное движение усиливается» [119]. В хор ненавистников Советской России уже тогда вплелись истошные вопли немецких нацистов. В 1921 году гитлеровская партия, действовавшая в Мюнхене, объявила: «Мы, германские национал — социалисты, требуем, чтобы русскому народу была оказана помощь не путем поддержки нынешнего правительства, а путем уничтожения большевиков» [120]. В переводе на обычный язык: мы не за помощь голодающим, а за новую антисоветскую интервенцию.

В России новая мобилизация, пишет буржуазная пресса, призывают всех мужчин в возрасте до 48 лет, чтобы напасть на Европу [121]. Какой довод в пользу «превентивной» интервенции, потирают руки изобретатели этой выдумки.

Чтобы избежать катастрофы, большевики собираются пойти на создание коалиционного правительства, вещают «Морнинг пост» и «Таймс»[122]. «Дейли ньюс» сообщает о взятии белогвардейцами Петрограда [123], «Таймс» — о свержении Советской власти в Баку[124] и так без конца.

Наступила весна 1922 года. Усилился голод в Поволжье, несмотря на героические меры, принимавшиеся страной для помощи голодающим. Усиливается ликование в стане врагов молодой Республики Советов.

Среди наибольших ненавистников Советской России по — прежнему были газеты Нортклиффа. Почти ежедневно, даже когда он сам находился за границей, от Нортклиффа поступали «коммюнике» — инструкции его изданиям, содержащие поощрения и выговоры за прошлые номера, оценку, которую следует давать актуальным политическим вопросам. Именно эти «коммюнике» определяли кампанию газет Нортклиффа против «капитулянтской» позиции правительства Ллойд Джорджа в отношении большевизма. Инструкции всегда строго исполнялись — даже весной и летом 1922 года, когда у Нортклиффа обнаружилось явное помрачение ума уже не в политическом, а в самом что ни на есть медицинском смысле.