Андрей Васильченко - 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»? Страница 26

Военное командование предполагало, что в ближайшее время стоило ожидать русское наступление. Но оно не смогло свести воедино поступавшие к нему сведения наблюдателей и разведчиков, что в итоге для немецко-венгерских частей имело роковые последствия.

Если обратиться к судьбе лейтенанта Пинтера, то он, сделав изрядный крюк, смог все-таки выехать на улицу Хидкути. Он увидел 88-миллиметровую пушку, установленную рядом с аптекой перед трамвайным депо «Сепилона». Судя по всему, из нее удалось подбить один из советских танков. Поодаль стояло еще четыре советских танка, которые, казалось, только и ждали момента, чтобы ринуться по улицам Будакеси. Чуть подальше на улице Тарогато располагались немецкие позиции. Они активно обстреливались советской артиллерией. Немцам удалось связаться с командованием дивизии «Фельдхеррнхалле», они просили подкрепления, но на другой стороне провода заверили, что опасаться нечего. Среди сражавшихся оказался водитель венгерской санитарной машины, которая осталась чуть западнее. Он заверял, что его транспорт был обстрелян советскими танками. Ему отказывались верить. Когда кто-то позвонил еще в штаб дивизии, то ему порекомендовали «не распространять панические фантазии». Тому, что «фантазии» были реальностью рушившихся домов, которые обстреливались советскими танками, на другой стороне провода отказывались верить. Внезапно после одного из орудийных выстрелов связь прервалась.

Приблизительно в то же самое время один из служащих Будапештской транспортной службы («Бескарт») привел трамвай № 81 к конечной станции, которая располагалась у монастыря, в котором базировался штаб венгерского корпуса (Нотр-Дам де Сион). Он обратился к одному из офицеров: «Вы знаете, что в городе русские? Я видел их на одной из станций. Они составили винтовки пирамидой и раздают населению продукты. Что я должен делать?» Вопрос адресовался капитану Ференцу Ковачу. В ответ вагоновожатый услышал: «Ничего! Оставайтесь по возможности неприметным. Глядишь, все обойдется. Я не могу ничем помочь вам, кроме этого совета. Кстати, спасибо за сообщение!»

Почти сразу же после этого сообщения Ковач начал обрывать телефон, пытаясь выяснить точное месторасположение советских солдат. Не раз в ответ, когда поднималась телефонная трубка, он слышал русскую речь. Он вспоминал: «По приглашению я поднялся к Шандору Хорвату (начальник штаба армейского корпуса) и пересказал ему случившееся. Он несколько удивился, но не предпринял никаких действий. Возможно, он уже говорил с Лиданеу, но не получил никакого ясного приказа. Следовательно, я должен был доложить об этом немцам».

В штабе немецкого корпуса на появление советских солдат прореагировали приблизительно так же — удивились, но не более. Там уже знали о полицейском, который регулировал уличное движение около «Сепилоны». Тот жутко испугался при появлении первого Т-34. С испугу ему даже померещилось, что танк стал наводить на него орудие.

Во второй половине того же дня штаб немецкого корпуса принял решение переместить в Буду части 8-й кавалерийской дивизии СС. Официальное разрешение на эти действия от Гитлера прибыло лишь на следующий день. Поначалу же из резервов был извлечен разведывательный отряд, который переброшен в Холодную долину в местечко под названием Розовый холм (Розадомб). Он должен был оборонять батарею зенитной артиллерии, которая расположилась на площади Жигмонд. Однако перегруппировке войск мешали горожане, которые забили все улицы, стремясь совершить рождественские покупки (!). На Сенной площади образовались форменные заторы, которые рисковали в любую минуту перерасти в смертельную давку. Лейтенант артиллерийских войск Бела Сесидловски вспоминал об этих событиях: «Население было неугомонным. На улице Оштром члены нилашистской партии вышли из машины и тут же растворились в толпе. Я видел, как офицер полиции тащил на спине мешок с мукой. Только в этот момент я начал понимать, что происходило… Командир минометной батареи [Тасилё Тарнай] в это время был уже на месте на площади и обстреливал Холодную долину. У меня же под рукой оказался ресторан «Зёльд Хордё», а потому я позволил себе откушать гуляша».

Тем временем между 15 и 16 часами близ трамвайного депо «Сепилона» между наступающими красноармейцами и немцами завязался кровопролитный бой. Приблизительно в это же время на Швабскую гору был доставлен боевой отряд нилашистов, которым командовал Антал Оштиан, ведущий киножурналист из окружения Салаши, сделавший стремительную карьеру. На тот момент он был начальником отдела пропаганды партии и уполномоченным по общению с будапештской прессой. Не исключено, что эти салашисты просто-напросто пытались скрыться из города, но в районе Швабской горы (поблизости от конечной станции зубчатой железной дороги) они неожиданно для себя столкнулись с частями Красной Армии. В ходе непродолжительного огневого столкновения было убито несколько нилашистских функционеров, в том числе и сам Оштиан. Остатки боевой группы салашистов отступили и заняли оборону в садах, которые тянулись вдоль улицы Мартонхедь.

Около 17 часов из своих домов были срочно мобилизованы служащие 1-го университетского штурмового батальона. Почти все они праздновали Рождество в кругу семьи. Приказ об их мобилизации был отдан Эмилем Коварцем, который на тот момент являлся министром по делам тотальной мобилизации. Оповещение всех заинтересованных лиц проходило по заранее оговоренному принципу, который получил условное название «Снежный ком». Каждый, кто получил информацию, должен был оповестить еще двух других заранее определенных студентов. В итоге три роты, составлявшие 1-й штурмовой университетский батальон, были поставлены под ружье где-то в течение часа. Изначально молодежный руководитель нилашистской партии Иштаван Жаке решил, что университетские батальоны должны были покинуть город вместе с боевыми отрядами салашистов. Но в последний момент лейтенант Дьула Элишер, командовавший 1-м университетским батальоном, принял иное решение — студенты должны были остаться в венгерской столице. Около 8 часов вечера грузовики, в которые были погружены вооруженные студенты, достигли Холодной долины, а именно части города, которая называлась Будадьёндье. Среди этих добровольцев был Дьюла Камочай. Позже он вспоминал: «Когда мы прибыли на место, то дальше внизу, где пересекались улицы Будакеси и Хидегкути, увидели нечто напоминавшее огненный шторм. Это был действительно огонь, но мы видели только синие всполохи… «Не боись, парни, наши машины достаточно большие. Мы прорвемся сквозь огонь», — крикнул командир и запрыгнул в первую машину… Мы находились посреди огненного хаоса, когда перед нами внезапно выросли два немца: «Хальт! Стоять!» Наши машины остановились как раз посреди огненного океана. Один немец сказал, что у них имелось слишком много раненых. Другой настаивал, что раненых можно было положить на открытый прицеп, а машины надо было загрузить дизельным топливом. Пока немцы пару минут решали, что делать, я рассматривал улицу Будакеси. Мне удалось заметить, что за поворотом стояло три сожженных русских танка… После того как танки были подбиты, из них на улицу потекло масло. Первый разрыв гранаты воспламенил его».

Венгерские студенты оставили основную часть батальона в Холодной долине и пустили несколько патрулей по улицам между «Сепилоной» и Будадьёндье. В первый же час патрулирования одна из этих групп задержала двух подозрительных прохожих. Они были одеты в штатское, имели при себе оружие и говорили по-русски. Другому патрулю удалось подорвать советский танк, который в районе полуночи пытался прорваться в Будадьёндье. Тем временем в вечерние часы батальон венгерской жандармерии общей численностью 600 человек занял позиции у так называемого Кровавого луга (Вермезо). Он рассредоточился вдоль линии зубчатой железной дороги, путь которой проходил у Академии Бойай и новой больницы Святого Иоанна. Периодически жандармы совершали разведывательные вылазки. Согласно задумке немецкого командования эти 600 венгерских жандармов должны были занять позиции шириной 4–5 километров чуть севернее Будаёрша. Они должны были принять участие в контратаке, которая была запланирована германцами на следующий день. В тот день Ласлё Золнай, позже ставший известным археологом, в районе 8 часов вечера собирался направиться в гости к своим родственникам (как-никак Рождество). По пути следования он видел царивший в этом районе хаос. Впоследствии он так описывал увиденное: «Я пытался пройти пешком вдоль аллеи Олас (сейчас аллея Силадьи-Эржебета). Улица по всей своей ширине была забита толпами солдат и военными автомобилями. Они перемешались с ордами пеших швабских крестьян, несущих узелки со своими пожитками. Крестьяне бежали из Будакеси. Было фактически нереально прорваться сквозь этот немыслимый поток и куда-то пройти. Испуганный крик этой человеческой массы словно в музыкальном такте сопровождался треском винтовочных выстрелов и звучавших со стороны «Сепилоны» артиллерийских залпов. Я пытался свернуть в направлении Варошмайора и хоть обходным путем продвинуться вперед. Но и здесь я столкнулся с толпами людей, которые пытались скрыться в городе. В одном из проездов на улице Эцредеш мне удалось прорваться сквозь гудящую толпу. Далее я следовал с пистолетом в руке… Как только я достиг площади Марнсибаньи, меня ослепил пронзительный свет прожектора. Привыкнув к резкому свету, я увидел, что вся площадь была забита воинскими подразделениями. На мое счастье, меня остановил один из венгерских солдат. На его вопрос я ответил: «Хочу пробраться в Пашарет, чтобы вместе с моими родственниками отпраздновать Рождество. Но никак не могу пробраться туда». Солдат даже не стал смотреть мои документы. Он сказал мне, что даже если бы не задержал меня, то все равно мне вряд ли бы удалось пробраться. Дело в том, что русские уже заняли Пашарет, и меня наверняка подстрелил бы кто-нибудь из сражающихся».