Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории). Страница 27

Выявляя предполагаемые источники Судебника 1497 г., Л. В. Черепнин обратил внимание на параллели в его статьях. Действительно, нормы права и судебные штрафы, взимавшиеся во время боярского суда, соответствовали нормам наместничьего суда. Имеющийся параллелизм, по Черепнину, вызывался тем, что в распоряжении составителя Судебника 1497 г. были два разновременных источника: указы о боярском и наместничьем суде. Наличие в обоих рядах двух абсолютно идентичных статей об отпускной грамоте (ст. 18 и 42) он объясняет механическим характером сводки разновременных источников. Но в обеих статьях (18-й и 42-й) говорится и о наместничьем и о боярском докладе. Если бы они принадлежали к разным памятникам, то в одной из них, входящей в комплекс статей о боярском суде (ст. 18), речь должна была бы идти о боярском докладе, а в другой, входящей в гипотетический устав о наместничьем суде (ст. 42), — о наместничьем. Этого на самом деле нет. Далее, Л. В. Черепнин усматривает различие в двух комплексах статей о полевых пошлинах (ст. 47 и 38) и заключает, что «раздел о наместничьем суде возник ранее, чем раздел о суде центральном, и что первый был использован в качестве источника последнего». Он также прав, когда констатирует, что невозможно считать раздел о московском боярском суде «источником раздела о суде наместничьем», но что вместе с тем можно обнаружить «ряд текстуальных совпадений и общий принцип конструкции» обоих разделов.[354] Все это так. Но вот бытование обоих разделов Судебника 1497 г. как самостоятельных памятников с необходимостью не вытекает из приведенных выше соображений.

Если исходить из факта наличия уставных наместничьих грамот XIV–XV вв. (ср. Двинскую уставную грамоту (ДУГ) 1397–1398 гг. и Белозерскую уставную грамоту (БУГ) 1488 г., то скорее всего именно памятники этого типа были источниками раздела о наместничьем суде. Ведь в ст. 38 настойчиво повторяется, что наместник и его судебно-административные агенты берут судебные пошлины «по грамоте» (трижды!) или «по грамотам». На основе юридической практики и создавались нормы судопроизводства наместничьего, а отсюда и боярского суда. Вот, например, казус ст. 4–5, когда стороны, досудившиеся до поля, «у поля не стояв, помириться» или «не помирятся» и платят соответствующие пошлины боярину и дьяку. Казус восходит к практике наместничьего суда: когда стороны «досудятся до поля, да помирятся», наместнику следовало «имати по грамоте». Действительно, в БУГ есть случай, когда «досудят наместники и тиуны о рубле до поля, а восхотят ся помирити, и они дадут наместником гривну с тиуны и с доводчики за все пошлины».[355] И размер пошлин — гривна (равнялась 2 алтынам и 8 деньгам) — соответствует ст. 4 и 38 Судебника 1497 г. В Судебнике казус дан в двух вариантах: «у поля не стояв» и «у поля стояв», но пошлины одни и те же.

Казус ст. 38 о поле «в заемном деле или в бою» соответствует БУГ:

ссылка 22[356]

ссылка 23[357]

Некоторые изменения в разделе о боярском суде связаны главным образом с необходимостью регламентировать шкалу пошлин боярам, окольничьим, дьякам и недельщикам.[358]

Итак, ст. 1, 3–9, 15, 17, 18, 20, 29 Судебника не представляют собой самостоятельного памятника, а появились при составлении законодательного кодекса в целом и основывались на разделе Судебника о наместничьем суде, восходящем к уставным наместничьим грамотам. Нормы ст. 37 восходят к тексту кормленых грамот. Б. Н. Флоря полагает, что в Судебнике 1497 г. статья дошла в дефектном виде, а ближе к первоначальному текст Судебника 1550 г.[359]

К памятнику, содержащему нормы боярского суда, Л. В. Черепнин относит также статьи: 2 (связанную со ст. 4), 16 и 19 (связанные также с окружающим их текстом) и предположительно 26–28, развивающие тему о судебных пошлинах, поднятую в ст. 15, которая, по его мнению, входила в тот же памятник. Он прав, говоря о взаимосвязи названных статей и их окружения. Но если само окружение не составляет особого памятника, то и ст. 2, 16, 19, 26–28 не восходят к нему, а вместе с другими возникли при кодификации норм права в 1497 г. Ст. 45 и 65 Черепнин относил к указу о наместничьем суде. В ст. 65 говорится, что наместники должны «имати пошлины по сему списку». Это указание Черепнин трактует как ссылку на особый «указ» (ст. 37–44). Но речь могла идти просто о самом Судебнике. Обратив внимание на порядок статей в Судебнике 1550 г., где ст. 74 (соответствующая ст. 65 Судебника 1497 г.) помещена после ст. 60 (ей соответствует ст. 39 Судебника 1497 г.), 65 (ст. 40), 67 (ст. 41) и, добавим от себя, 71 (ст. 43 предшествующего кодекса), Черепнин объяснял эту последовательность тем, что «ст. 65 является составной частью названного указа».[360] Во всяком случае ясно, что составитель Судебника 1550 г. непосредственно использовал текст кодекса Ивана III, так что ссылка на порядок статей не может иметь какого-либо отношения к проблеме структуры гипотетического «указа». Последовательность статей в Судебнике 1550 г. объясняется систематизацией материала, проделанной составителем этого памятника, и только.

К тому же предполагаемому «указу» Л. В. Черепнин относил еще ст. 64 и 67 Судебника 1497 г. На основании «пропуска» Тверской земли в ст. 67 он датировал весь «указ» временем до присоединения Твери (до 1485 г.). Тверская земля как вотчина Ивана III упоминается уже в августовском докончании 1486 г. великого князя с Борисом Волоцким и в ноябрьском — с Андреем Углицким.[361] Но должна ли вообще присутствовать Тверская земля в ст. 67? Здесь находим только Московскую и Новгородскую земли. Ни Твери, ни Пскова, ни бывших удельных княжеств статья не упоминает. Если следовать логике Черепнина, то в 1497 г., когда статья вошла в Судебник, Тверь не была присоединена к Москве.[362] Отсутствие Твери в ст. 67 может быть объяснено ее особым положением как своеобразного удела наследника престола княжича Василия.[363]

Л. В. Черепнин считал, что «по содержанию и тематике» ст. 10–14 Судебника 1497 г. отличаются от ст. 8 и представляют собой как бы «краткий кодекс уголовно-процессуального характера». В них не упоминается о боярине и дьяке, которые ведут процесс, по ст. 8, зато в самой общей форме говорится о судье. В них перечисляются не судебные пошлины, а различные виды татьбы. Все это так, но не дает еще оснований видеть в ст. 10–14 особый кодекс или устав.[364] Ведь даже сам Черепнин рассматривал их как разъяснение ст. 8, а оно могло быть сделано и в период кодификации, т. е. в 1497 г. Источником ст. 10–14 были нормы обычного права, частично известные юридическим памятникам XIV–XV вв. Так, тезис «татю веры не няти» (ср. ст. 14: «татиным речем не верити») встречается в ст. 60 ПСГ. О «доправлении» «истцова» на виноватом (ср. ст. 1 °Cудебника: «исцево на нем доправя») говорит ст. 10 БУГ. Смертная же казнь ворам-профессионалам (ст. 11 Судебника) навеяна нормами права, известными ст. 8 ПСГ и ДУГ.

Ст. 9 Судебника 1497 г. о смертной казни «государского убойца», крамольника, церковного вора и вообще «ведомых лихих людей» Черепнин считал вставкой составителя общерусского кодекса. То, что текст статьи был создан кодификатором, справедливо. Источником его были нормы, известные ст. 7 ПСГ («А кримскому татю и коневому, и переветнику, и зажигальнику, тем живота не дати»). Но и ст. 10–13 Судебника генетически восходят к нормам следующей за ней ст. 8 ПСГ. Последовательность использования норм ПСГ (в ст. 14 Судебника есть следы ст. 60 ПСГ) говорит за то, что несь изучаемый раздел Судебника (т. е, ст. 9-14) принадлежит перу одного составителя, т. е. создателю самого кодекса.

Сопоставляя время создания списков «Повести о Дракуле» с этапами реконструируемой законодательной деятельности правительства, Черепнин заключил, что список «Повести» 1490 г. был написан в то же время, когда создавался «прототип позднейших губных грамот» (т. е. ст. 10–14 Судебника 1497 г.). И в данном случае речь идет только о догадке. Да, по «Повести», Дракула выступает борцом против татьбы и разбоя.[365] Конечно, предполагаемый автор «Повести» (Федор Курицын) мог участвовать в создании Судебника 1497 г. и других законодательных актов. Но все это не дает оснований для установления реальной связи весьма гипотетического «прототипа губных грамот» с отдельными списками «Повести». Ведь речь идет даже не о текстологической близости памятников, а только о том, что в обоих развивался вопрос о душегубстве и татьбе. Самое большое, на что уполномочен исследователь источниками, — это сказать, что в конце XV в. данная тема волновала современников.

Черепнин считал, что статьи 30 («Указ о езду») и 31–36 («О неделшиках указ») были самостоятельными актами княжеского законодательства, на что «указывает самое их название: «указ»». Довод не достаточен: словом «указ» могло обозначаться просто великокняжеское распоряжение, помещенное в Судебник.[366] Есть же в нем ст. 39, озаглавленная «О татех указ», которую сам Черепнин не выделял в особый акт «о татьбе», а включал в «Указ о наместничьем суде».