Всеслав Зинькевич - «Несвядомая» история Белой Руси Страница 27

«Отторгнутые насилием воссоединены любовию»

В конце XVIII века на белорусских землях около 39 % населения были по вероисповеданию униатами, 38 % – католиками, 10 % – иудеями, 6,5 % – православными, остальные – староверами, мусульманами и протестантами. Сразу же после вхождения Белоруссии в состав Российской империи, без какого-либо административного нажима, началось массовое возвращение униатов в православие. Как правило, инициаторами этого выступали низшие слои униатского духовенства, внутренне никогда не принимавшие унии. Михаил Осипович Коялович в «Лекциях по истории Западной России» писал: «Едва последовал первый раздел Польши, т. е. едва присоединена была к России северо-восточная часть Белоруссии по Днепр и Двину, как уния в этой стране стала исчезать без всяких усилий со стороны русского правительства и без всякой заботы о сохранении её со стороны униатов… Когда же, наконец, последовали второй и третий разделы, то во многих местах уния исчезла мгновенно. Целые десятки тысяч человек присоединились вдруг. Не успевали присылать православных священников. В течение полутора лет, в 1794 и начале 1795 года, присоединилось к православию больше трёх миллионов униатов без волнений, без пролития крови. Это беспримерное явление в истории церквей!»[129]

Также началась интенсивная трансформация униатской церкви: она постепенно выходила из подчинения католическим иерархам и освобождалась от латинского влияния. Митрополит Ираклий Лисовский учредил в Полоцке униатскую духовную семинарию, его стараниями католическая коллегия в Санкт-Петербурге, руководившая униатской церковью, была разделена на два департамента: католический и униатский. В 1828 году была основана отдельная от католической униатская коллегия во главе с митрополитом Иосафатом Булгаком. В том же году открылась Жировицкая униатская семинария, а поступление униатов в католическую семинарию при Виленском университете было запрещено. В униатской церкви было восстановлено православное богослужение по греко-восточному чину, сохранение которого являлось важнейшим условием Брестской унии 1596 года. Восстановление обряда сократило до минимума дистанцию между униатами и православными.

В 1830–1831 годах произошло польское восстание, в котором активное участие приняли базилианские монахи. Базилиане не только словом проповеди поддерживали повстанцев, но иногда сами возглавляли повстанческие отряды. Подавление мятежа привело к закрытию более 60 базилианских монастырей. Конфискованные имения были отданы на содержание униатских духовных училищ и белого духовенства.

Как отмечал профессор Коялович, «польское восстание 1831 года резко изменило естественное, постепенное православное развитие унии… Польская смута показала правительству, как нельзя яснее, всю опасность латинского направления в унии и всю благотворность для России воссоединения униатов. Воссоединение, таким образом, получило в высшей степени политическое значение. Правительство не могло не желать ускорения униатского дела и не удвоить своего содействия ему»[130].

В 1831–1833 годах четыре униатские епархии в западных губерниях России были сведены в две: Полоцкая и Луцкая епархии образовали Белорусскую епархию, а Брестская и Виленская – Литовскую. Белорусскую кафедру занял старейший униатский архиерей, митрополит Иосафат Булгак, литовскую – посвящённый в 1829 году в епископский сан Иосиф Семашко. Последний сыграл одну из главных ролей в деле воссоединения униатов с православием.

Иосиф Семашко подал на имя императора несколько записок, в которых обосновывалась необходимость скорейшего возвращения униатов в лоно православной церкви. Впоследствии Иосиф вспоминал: «Я с детства имел… душевное влечение к России и всему русскому… Неизмеримая Россия, связанная одною верою, одним языком, направляемая к благой цели одной волею, стала для меня лестным, великим отечеством, которому служить, благу которого споспешествовать считал я для себя священным долгом – вот сила, которая подвигла меня на воссоединение униатов, отверженных в смутные времена от величественного русского православного древа»[131].

В 1835 году был образован Секретный комитет по делу униатского исповедания, который должен был подготовить воссоединение униатов с православной церковью мирным способом. В него вошли Иосиф Семашко, митрополит Московский и Коломенский Филарет (Дроздов), обер-прокурор Священного синода Степан Нечаев, министр внутренних дел Дмитрий Блудов. На совещаниях этого комитета был подготовлен план воссоединения, суть которого состояла в издании Соборного акта от лица высшего духовенства униатской церкви с приложением к нему подписей большего числа священнослужителей. Идея воссоединения была такой: униаты не есть католики, которых нужно принимать в православие в индивидуальном порядке, они есть православные, которые были в своё время отторгнуты насилием под власть римского первосвященника. Данный подход к пониманию униатства полностью соответствует действительности: вынужденные принять унию верующие с самого начала не сомневались, а даже подчёркивали то, что, находясь в союзе с Римом, они продолжают оставаться частью Русской церкви, а также имеют свои особые интересы, состоящие в сохранении византийского обряда и ограждении паствы от латинского прозелитизма. Если в конце XVI века западнорусская иерархия была принуждена пойти на союз с Римом, то в новых условиях, сложившихся в первой трети XIX века, эта иерархия свободно могла пересмотреть навязанные ей союзные обязательства.

12 февраля 1839 году, в неделю Торжества православия, на совместном служении в Полоцке всех трёх униатских епископов – Иосифа Семашко, Василия Лужинского и Антония Зубко – был составлен Соборный акт с прошением о подчинении униатской церкви Священному синоду Русской православной церкви. К акту прилагалось 1305 священнических подписей. 25 марта 1839 года император Николай I написал на этом прошении: «Благодарю Бога и принимаю». Так произошло присоединение к Русской православной церкви 1607 униатских приходов и, соответственно, 1 миллиона 600 тысяч верующих. В память об этом знаменательном событии была отчеканена медаль с надписью: «Отторгнутые насилием (1596) воссоединены любовию (1839)».

В среде местечковых националистов распространено мнение, что уния – это национальная вера белорусского народа, а её ликвидация осуществлялась насильственным образом. На самом деле осуществлённое поляками подчинение западнорусских православных людей римскому папе было мотивировано исключительно политическими причинами и направлено на полонизацию населения Западной Руси. В 1839 году белорусы не только подтвердили тот выбор, который был сделан их предками в период Крещения Руси, но и спасли свою национальную самобытность.

Что касается «насильственного характера» ликвидации унии, то на этот счёт в наши дни очень точно высказался гродненский православный священник, кандидат богословия Александр Романчук: «Религиозные убеждения являются самой мощной мотивацией нонконформизма. Любой священник знает: его повиновение любым властям простирается только до вопросов вероучения. Далее следует твёрдость вплоть до мученичества. С Православной церковью в 1839 году воссоединились в общей сложности более 1500 священников. Если предположить, что их просто запугали, то такое возможно исключительно при одном условии: все они были неверующими, и им было безразлично, в каком вероисповедании зарабатывать на хлеб насущный. Бросить в лицо такому количеству белорусских священников обвинение в неверии в Бога, а следовательно, лицемерии худшего свойства, никто не имеет права. Но если допустить, что все они являлись безнравственными личностями, то чего стоила уния, в которой воспитывались такие недостойные пастыри? Да и как их могли принять в Православие?»[132]

В постсоветской Беларуси 25 марта местечковые националисты отмечают так называемый «День воли», приуроченный к годовщине провозглашения в 1918 году марионеточной Белорусской Народной Республики. С нашей точки зрения, у настоящих патриотов Белой Руси в этот день также есть повод для праздника, поскольку 25 марта 1839 года на белорусской территории была отменена навязанная поляками Брестская церковная уния.

Польские восстания как основа самостийной идентичности

Пытаясь изобразить Россию извечным врагом белорусов, местечковые националисты особое внимание уделяют польским мятежам, которые, по их мнению, были национально-освободительными восстаниями белорусов против «кровавого царизма». Приведём выдержку из книги Вадима Деружинского «Тайна беларуской истории» (авторская орфография сохранена): «Именно Россия (то есть историческая Московия) на протяжении всей своей истории главным врагом на западном направлении видела Литву (Беларусь). На протяжении веков между ними шли кровавые войны. Оказавшись не по своей воле в Российской империи, беларусы вместе с поляками трижды поднимались на восстания – в 1795, 1830 и 1863 годах. Неудивительно, что царизм приложил значительные усилия для подавления и полного уничтожения национального самосознания нашего народа»[133]. А вот что пишет Владимир Орлов в книге «Страна Беларусь»: «Существует мнение об извечной покорности нашего народа. Однако не кто-нибудь, а именно наши предки на протяжении неполных ста лет после захвата Беларуси царской Россией трижды брались за оружие, чтоб вырваться из смертельных объятий империи»[134].