Гарольд Лэмб - Кир Великий. Первый монарх Страница 27

Тянулось лето, но армия Кира не спешила выходить на бой. Отдельные ее части появлялись и беспокоили лидийских фуражиров или обстреливали идущие из Сард караваны. Если колонна лидийцев выходила на поиски персов, воины на нисайских скакунах в обеденные часы совершали набег на их лагеря. Преследовать этих варварских всадников было бесполезно. Хотя хорошо обученные боевые лидийские кони не уступали в беге нисайцам, но вражеские всадники защищались смертоносными стрелами, а у копьеносцев Креза не было луков. Каждую стычку лидийцы считали своей победой, но мидяне и персы не позволяли им доставать еду из каппадокийских укрытий, и им надоело питаться твердым ячменем и соленым мясом дельфинов. Темная вулканическая почва не позволяла собирать урожай. Казалось, здесь не было добычи, за которую мидянам и персам стоило бы драться.

Когда осенние бури загнали лидийцев в их временные лагеря, полководцы напомнили Крезу, что зима скоро положит конец их кампании, и кони не перенесут зимовку на заснеженном плато. Таким образом, Крез и его армия, воздвигнув в Алайе триумфальные колонны с витым украшением, пустились в долгий обратный путь на родину, чтобы перезимовать в хороших казармах и приготовиться к возобновлению войны на будущее лето.

Лишь только с серого неба полетели первые снежинки, мидийские военачальники напомнили Киру о тех же суровых фактах. Это бесплодное плато, в любое время скудное на урожаи, было разграблено лидийцами и лишено всех припасов. Каппадокийские крестьяне могли пережить зиму, перемалывая желуди и сушеную рыбу, но им нечем было поделиться с мидянами и персами, которым поэтому следовало возвращаться в более теплые долины.

Кир слушал их, рассматривая покинутые стены Алайи и триумфальные колонны Креза. Армяне хотели перезимовать в родных селах, мидяне стремились в теплые усадьбы Экбатаны, а асваранцы спорили о кратчайшем пути обратно в Парсагарды. После того как все ораторы высказались, Кир обдумал их советы и заговорил сам. Впервые он отклонил предложения своих бывалых полководцев.

— Зиму мы проведем гораздо уютнее, — заявил он. — В Сардах.

Воины почувствовали твердость его намерений. Он повел их на запад по мерзлой красной земле, через Галис, прочь от снежных заносов, вниз, к теплу оливковых рощ, туда, где возвышалась священная гора Тмол.

Благополучно добравшись до своих покоев, выходивших через ущелье на вершину Тмола, Крез сполна расплатился с наемниками и отпустил их по домам, в порты ионического побережья. Сэкономив, таким образом, на плате за зиму, он взял на себя труд уведомить своих союзников за морем и в Вавилоне, что через пять месяцев будет ожидать их армии и флотилии в полной боевой готовности на равнине между двух рек, Тигра и Евфрата. После чего он вернулся к ревизии расходов и приказал своим художникам изготовить из чистого золота щит, который должен был стать подобающим подарком жрецам в Дельфах, от которых Крез предполагал получить новые услуги.

Все же одно пророчество прославленного оракула хитроумный лидиец держал при себе. По крайней мере, он никогда ни с кем его не обсуждал, и придворные не говорили о нем в его присутствии. Среди множества опасений Креза самим серьезным было беспокойство о младшем сыне.

Мальчик, хорошенький, словно греческий эфеб, родился немым и глухим. Никакое вмешательство добрых богов не вылечило мальчика от немоты, хотя Крез проводил часы в молитвах, посылал подарки в храм Артемиды Эфесской и в святилище Аполлона у ручья под горой Микале. На это последнее он очень рассчитывал, поскольку легенда гласила, что у того ручья Аполлон произвел на свет сына Бранха. Великий фараон Нехо оказал мальчику честь, подарив одежды, которые он носил в Армагеддоне, где одержал победу над еврейским царем Иосаей. Впоследствии еврейские рабы умирали тысячами на строительстве канала, который должен был позволить кораблям Нехо пройти из Великого моря в Красное. Вероятно, бдительные жрецы из Дельф узнали о подношении, сделанном Крезом соперничавшему с ними бранхидскому оракулу Аполлона, поскольку их ответ на запрос о страдающем сыне был если не враждебен, то загадочен, причем настолько, что Крез больше о нем не упоминал.

Не пожелай ты услышать сына любимого голос,

Ибо в тот самый же день горе с тобой приключится.

Такой ответ смутил методичный ум Креза. Он так же сбивал с толку, как афоризмы греческих философов, в том числе Солона, утверждавшего, что до самой смерти невозможно ждать радости от жизни. Крез подогнал великолепную окружающую его обстановку к своим вкусам, украсив город и не забыв добавить колонны, рифленые по милетской моде, на увенчанную куполом гробницу предков, к которой городские блудницы были так щедры. Несомненно, в разумном, здоровом образе жизни он находил большую радость, лишь любимый глухонемой сын был ему огорчением…

От первых новостей о спускавшихся по горной дороге мидянах и персах он отмахнулся, как от глупых слухов. Ни одна армия, считал Крез, не способна пройти зимой по каппадокийскому хребту. К тому же ему так ни разу не удалось увидеть это эфемерное войско. Однако второй сигнал пришел с наблюдательного пункта на священном Тмоле — варварские наездники, напоминавшие оголодавших кентавров, уже находились в самой долине. В его долине, темной от благоухающего винограда.

По мере того как критический момент приближался, Крез почувствовал его странную нереальность и всю тщетность попыток его предотвратить. Снова вызвать наемников-гоплитов не хватало времени. Быстрые галеры, которые он отправил из Смирны, не могли вернуться вовремя с флотилиями его спартанских и египетских союзников. Он слушал мольбы женщин-вакханок на склоне Тмола и настойчивые рекомендации военных советников созывать на битву лидийскую кавалерию. Военачальники были рады, что наконец-то варварская орда скопилась на открытом пространстве под городом, и теперь-то она познакомится с копьями победоносной лидийской конницы…

Слухи о последовавшем сражении представлялись такими же нереальными. Ожидая в святилище Кибелы в саду дворца, Крез узнал, что его копьеносцы атаковали неприятеля, и их моральный дух, как обычно, был крепок, но кони сразу же испугались внешнего вида чудовищных рычащих зверей. Бравым лидийцам удалось спешиться и протиснуться с копьями и мечами в ряды вражеской пехоты. Однако они не смогли устоять против несущих смерть стрел мидян и персов, круживших на конях, словно вокруг сгрудившегося стада скота.

(При движении вниз в Лидийскую долину Гарпаг заметил, что местные лошади бежали прочь от одного вида и запаха верблюдов, доставлявших их снаряжение. Эти животные-носильщики из Элама и иранских пустынь не появлялись раньше на Анатолийском побережье. Выстраивая своих воинов перед сражением, Гарпаг позаботился в первый ряд поставить верблюдов без грузов и погонщиков. Нисайским скакунам верблюды были известны очень хорошо. Первое смятение, вызванное испугом лидийских лошадей, переросло в беспорядок, когда спешившиеся копьеносцы попытались вклиниться в ряды пехоты мидян и персов.) Все бросившиеся бежать лидийцы нашли убежище за стенами Сард и закрыли за собой ворота. После тщетных попыток взять ворота штурмом армия Кира разбила палатки на просторном поле битвы, у озера, чтобы дать отдохнуть лошадям и раздобыть продовольствие на этой богатой земле. С тех пор эту равнину стали называть «полем Кира».

Крез наблюдал из своего высокого дворца — «орлиного гнезда», — как долина под ним превращалась в пастбище Кира. Покрытые садами окрестности не охватило пламя, с порогов домов не лилась кровь, пленников не связывали вместе группами, будто рабов — как во время вторжения киммерийцев. Захватчики действовали, словно забыв о войне. Они устраивали скачки на обширном поле, взбирались на уступчатые горные склоны и помогали местным селянам собирать последние осенние остатки урожая винограда. В то же время они не обращали внимания на кувшины с вином в лавках и наполняли собственные сосуды чистой проточной водой из Пактола.

Встревоженный Крез услышал, что его враги исполняли на берегу реки один странный ритуал. Построив там два каменных алтаря, они зажгли на них огни, и жрецы в белых войлочных капюшонах, поддерживавшие пламя тополиными ветками, прикрывали очаги, когда совершали символические возлияния воды и меда. Доставленный во дворец пленный каппадокиец рассказал лидийцам, что жертва приносилась водной богине Анахите, которую почитал Кир.

Тогда Крез был вынужден совершить собственный ритуал. Разумеется, и в лидийских землях Великая богиня была всемогуща, ей поклонялись как Артемиде, носительнице лука, женскому воплощению Аполлона, или в образе Кибелы, матери-земли. Во дворце Креза в ее святилище служили евнухи и жрецы в женских платьях. В этом святилище жены и наложницы Креза откладывали в сторону свои покрывала, чтобы помолиться и поболтать вдали от ушей супруга. Эта богиня, защитница его женщин, могла обладать большим могуществом, чем он предполагал. Крез приготовил символическую жертву в открытом дворе перед портиком святилища. Он приказал рабам сложить погребальный костер из сухого дерева, прослоенного ветками кустарника, и объявить, что он намеревается принести в жертву себя самого, если его врагам удастся пробраться в город. Он не хотел, как престарелый Приам, ждать, пока его сразит солдатский меч.