Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. Страница 27

Историки до сих пор спорят, в какой степени политическое руководство действительно было обеспокоено обострением международной ситуации. Существует мнение, что военная истерия раздувалась исключительно во внутриполитических целях, в качестве средства борьбы с оппозицией. Вместе с тем нельзя не отметить, что во многих документах того времени, в том числе совершенно секретных, сквозит искренняя обеспокоенность ситуацией, искреннее опасение войны. «С каждым днем становится все очевиднее, что существующая ныне паника, которая слышится в каждом публичном выступлении и читается в каждой статье партийных лидеров, не “поддельная”… а на самом деле отражает чувства и эмоции Коммунистической партии и Советского правительства, и эта нервозность успешно передается всему народу», — сообщал в Лондон британский дипломат в январе 1927 г.{379}

В марте И.В. Сталин попытался рассеять тревожные настроения, заявив в выступлении на собрании рабочих сталинских железнодорожных мастерских Октябрьской дороги: «Войны у нас не будет ни весной, ни осенью этого года-Войны не будет в этом году потому, что наши враги не готовы к войне, потому, что наши враги боятся результатов войны больше, чем кто-либо другой, потому, что рабочие на Западе не хотят воевать с СССР, а воевать без рабочих невозможно, потому, наконец, что мы ведем твердо и непоколебимо политику мира, а это обстоятельство затрудняет войну с нашей страной»{380}. Однако дальнейшие события — убийство П.Л. Войкова, разрыв дипломатических отношений с Англией, переворот в Китае в июле 1927 г. только обострили ожидание скорой войны, усилили военизацию общества и привели к активизации государственной военной пропаганды. 1 июня 1927 г. в связи с разрывом англо-советских отношений появилось обращение ЦК ВКП(б), призывавшее советский народ быть готовым к отражению агрессии. На июльском пленуме ЦК Г.Е. Зиновьев заявил: «Война неизбежна, вероятность войны была ясна и три года назад, теперь надо сказать — неизбежность»{381}. Правда, Сталин, как и в марте, попытался несколько снизить напряжение, говоря о возможности «оттянуть» войну. 28 июля «Правда» опубликовала его «Заметки на современные темы», открывающиеся разделом «Об угрозе войны», написанные в относительно спокойном тоне{382}. Но практически одновременно, с 10 по 17 июля, разворачивалась всесоюзная «Неделя обороны», которую ЦК ВКП(б) рекомендовал превратить в «большую политическую кампанию»{383}.

Военная тревога набирала обороты.

В одной из сводок ситуация образно характеризовалась как «момент английской волынки», которая «выражалась в посылке ноты Советского правительства, наш ответ Англии и некоторых угроз со стороны Англии разрывом дипломатических отношений. Все население в это время насторожилось и ходили всевозможные слухи о войне, о том, [что] Англия якобы объявляет войну СССР, а вкупе с ней Япония, и предъявила якобы ультиматум, чтобы СССР отдал без боя территорию СССР Японии от Владивостока до гор. Кургана Уральской области»{384}. Характерна точность, с которой перепуганное население определяло пределы территориальных требований Японии.

Как говорилось в докладной записке по итогам кампании «Наш ответ Чемберлену», проведенной в июне 1927 г. на Ижевском оружейном заводе, существовали различные оценки ситуации среди рабочих-оружейников. Одни предупреждали: «Трудно будет справиться с буржуазией, если она пойдет на рабочий класс войной», другие предлагали: «Фашисты имеют свои кружки по военной подготовке, которые равняются постоянной армии их государства, а нам нужно уметь владеть оружием каждому рабочему». И тем не менее, подчеркивалось в документе, «несмотря на упадочное настроение части рабочих, выше приведенные вопросы и выступления рабочих целиком и полностью подтверждают, что в общем рабочие завода вполне достаточно оценивают серьезность данного момента»{385}.

По всей стране принимались соответствующие резолюции. Вот, например, «постановление», принятое на общем собрании в одном из сел Свердловского округа 27 марта 1927 г.: «В случае объявления нам каких-нибудь военных подготовлений капиталистическими государствами, мы, граждане селения Фирсовского, объявим решительный отпор капиталу и просим все общества других селений поступать так же. Собратьям, рабочим и крестьянам капиталистических государств, просим поддерживать с нами политику мира»{386}. В другом селе того же округа состоялся митинг, и председатель сельсовета с нескрываемым удовлетворением сообщал в окружную газету: «Нужно сказать, что наша деревня не видала еще такого митинга. 300 человек были только взрослые, не считая до 18 лет. А так как 6 марта был последний день масленицы и наше население наместо катания и всяких других штук провело сознательно митинг и меньше увлеклось катанием и пьянкой, а приковало свое внимание к международной обстановке». Интересно, что митинг предварялся массовой инсценировкой, в ходе которой «вражеская пехота» во главе с «Чемберленом» (он же колхозник Пальцев), декламировавшим отрывки из своей знаменитой ноты, была разбита «красной конницей», которой командовал сам «Буденный» (в миру колхозник Згозин){387}.

В советской историографии подобные резолюции рассматривались как вполне достоверный индикатор массовых настроений. Современные историки, напротив, склонны их полностью игнорировать. Действительно, чаще всего они составлялись под диктовку работников сельсовета, партийных функционеров низшего звена или каких-нибудь «представителей из района». В результате принятые на бесчисленных митингах и собраниях резолюции на международные темы оказывались так разительно схожи в разных частях страны{388}.

И все же в 20-е годы не все было так просто. Были случаи, хотя и достаточно редкие, когда собрание отказывалось принять готовую резолюцию, ссылаясь на возможные репрессии в случае «переворота». Иногда принимались резолюции, противоположные тем, которые предлагали организаторы собрания{389}. Даже в армии, в частности в Белорусском и Приволжском военных округах, были зарегистрированы случаи отказа голосовать за резолюции о военной опасности, потому что «резкие формулировки могут вызвать войну»{390}.

С другой стороны, массовые инсценировки, подобные вышеописанной, подготовленные самими жителями села, свидетельствуют о том, что порой такие резолюции отражали настроения, действительно существовавшие в это время и в этих местах.

В июле 1927 г. в ходе «Недели обороны», как сообщал в Политуправление Приволжского военного округа Полит секретариат Вотской области[37], «в общественных организациях Вотобласти и среди населения чувствуется подъем, напряженность и воинственное настроение»{391}. В материалах Уральского обкома настроения масс в целом расценивались как здоровые, в пяти районах было собрано на оборону 2000 руб. (фонд «Наш ответ Чемберлену»), создано свыше 20 ячеек Осоавиахима. Вместе с тем в двух поселках вынесли резолюции: «…какой угодно ценой уступок войну предотвратить и самим не вооружаться» [курсив мой — авт.]» Были и такие высказывания — «товарищей слабит», коммунистам конец, скоро их свергнем с помощью Англии, «войны нет, а они с кружками ходят» и т. п.{392}

Партийные информаторы сходились на том, что настроение рабочих осенью 1927 г. по отношению к войне было «в целом удовлетворительное».

В одном из документов содержалась любопытная характеристика настроений рабочих по возрастным группам: «Вопрос о войне особенно горячо обсуждала молодежь. Среди ее велись такие разговоры: Наконец-то нам представляется случай расправиться с империалистами. Многие из молодых рабочих выражали желание проситься в войсковые части и на фронт без всяких медицинских осмотров и прохождения различных комиссий. За войну высказывались и рабочие средних возрастов, но при этом выражали опасение, что наш союз в смысле подготовленности в техническом отношении значительно ниже капиталистических государств, а следовательно, пока пролетариат этих государств сумеет организованно оказать противодействие этой войне — мы можем быть побеждены химической войной. Рабочие старших возрастов часто высказываются с боязнью о войне потому, что она опять принесет разорение, будут недостатки и всяческие лишения»{393}.

Что же касается крестьянства, то, как писал в закрытом письме, адресованном в ЦК партии, один из секретарей Челябинского окружкома ВКП(б), в сентябре 1927 г., «как общее явление, мнения основной части крестьянства, которые удалось установить при проведении собраний и митингов в основном сводятся к тому, чтобы избежать войны». И далее он приводит такие высказывания: «Лучше откупиться хлебом, налогом, но не воевать… Какой угодно ценой уступок войну предотвратить… Для того чтобы оттянуть войну [крестьянство — авт.], согласно заплатить налог в два раза больше»{394}.