Александр Усовский - Военные преступники Черчилль и Рузвельт. Анти-Нюрнберг Страница 27

Посему далее зависеть от импорта нефти – потребность в которой с ростом автопарка также непрерывно увеличивалась бы – Гитлер посчитал невозможным. Во всяком случае, от импорта нефти, поставляемой танкерами из Вест-Индии и Южной Америки и приобретаемой за наличную валюту. Тем более имелась уже отработанная технология получения моторного топлива из угля, недостатка в котором Германия не испытывала ни разу. А поскольку избежать импорта нефти Германии все равно не представлялось возможным, то куда выгоднее и разумнее представлялось начать ее полномасштабный ввоз из Румынии, которая была готова поставлять свое «черное золото» в рамках клиринговой торговли, не требующей остродефицитной валюты. То есть переориентация импорта нефти с заокеанских месторождений на румынские стала следствием нежелания Германии обезопасить себя от «нефтяного голода» в случае войны – а в первую очередь острой нехватки свободно конвертируемой валюты. О лавинообразном росте экспорта румынской нефти в Третий рейх свидетельствуют сухие цифры: 1939 год – 848,6 тыс. тонн, 1940 год – 1 147,8 тыс. тонн, 1941 год – 2748 тыс. тонн.

Как известно, в 1936 году в Германии был принят четырехлетний план, основной задачей которого было обеспечение экономической независимости Германии от импорта, в рамках которого доселе сугубо академические «процесс Фишера – Тропша» и «процесс Бергиуса» получили статус стратегических технологий. Первая промышленная установка по газификации угля «по методу Фишера – Тропша», кстати, вошла в строй еще в 1935 году и носила скорее экспериментальный характер – немецким химикам не терпелось узнать, возможно ли получение полноценного топлива в промышленных объемах из угля. Оказалось – вполне даже возможно!

Поначалу, правда, стоимость этого получаемого топлива была запредельно высокой – в мире бушевал экономический кризис, нефть была дешева, и литр синтетического бензина обходился немцам едва ли не в 40 раз дороже литра того же бензина, полученного крекингом нефти. Но к 1938 году ситуация резко изменилась – во-первых, нефть изрядно выросла в цене, во-вторых, массовое производство синтетического топлива более чем значительно снизило его себестоимость. На основе технологии Фишера – Тропша было налажено производство синтетического бензина (когазин-I, или синтин) с октановым числом 40–55, синтетической высококачественной дизельной фракции (когазин-II) с цетановым числом 75—100 и твердого парафина. Всего к исходу 1938 года новые заводы дали более двух миллионов тонн синтетического топлива!

Дальше – больше. К началу нападения на Польшу в Германии работало уже 14 гидрогенизационных заводов и в течение года было построено еще шесть (на которых выпуск топлива планировался методом Бергиуса), давших рейху в 1939 году 3 895 000 тонн топлива. Дефицит топлива, таким образом, составил чуть более миллиона тонн – и немцам пришлось решать эту проблему путем жесткого нормирования и перехода везде, где это возможно, с жидкого топлива на его эрзацы (так появились широко известные газогенераторные автомобили, работавшие на березовых чурках). Таким образом, надо признать, что самую острую проблему современной войны – проблему топлива – немцы ни в 1939-м, ни в 1940-м, ни в 1941 году так и не решили, ибо потребности рейха в жидком топливе с 6 млн тонн в 1939 году выросли до 12 млн в 1942-м.

Впрочем, все же надо отметить, что 1942-й был практически единственным годом, в котором перебои со снабжением бензином и соляркой были достаточно редки. В этом году рейх имел 1 680 000 тонн собственной добытой нефти (в основном – на австрийских месторождениях) и 6 350 000 тонн синтетического горючего, а импорт и прямые передачи вермахту нефти и нефтепродуктов (в основном из Румынии и Венгрии) составили 2 800 000 тонн.

Но уже в 1943 году топливный баланс рейха был сведен с серьезным дефицитом (3 млн тонн нефти из Румынии и Венгрии и 6,6 млн тонн собственной добычи и производства синтетического топлива), к сентябрю же 1944 года, после капитуляции Румынии, нехватка топлива стала в вермахте хронической проблемой. К февралю 1945 года война, по сути, уже была закончена – немногочисленным немецким танкам и автомобилям нечего было заливать в баки; то, что Третий рейх пал только два месяца спустя, было целиком и полностью заслугой его защитников, в неимоверно трудных условиях весны 45-го года продолжавших сражаться за свою родину.

В условиях мирного времени Германия, вполне возможно, к 1946–1947 годам вообще бы отказалась от импорта нефти, полностью заменив ее в сегменте моторного топлива продуктами синтеза угля; тех полутора миллионов тонн, что добывались на территории рейха, вполне бы хватало в качестве сырья для нефтехимии, автомобили же и трактора ездили бы на синтетическом бензине и солярке. Ведь тот объем топлива, который требовался бы Германии к этому времени – приблизительно 7 млн тонн, – вполне ложился в предполагаемую производительность гидрогенизационных заводов!

Увы, Третий рейх был втянут в мировую войну, и все планы избавления от удавки нефтяного импорта рухнули – более того, именно нехватка нефти и стала одной из ключевых причин поражения Германии в этой войне.

А ничего другого быть и не могло – те, кто спланировал вселенский кошмар 1939–1945 годов, очень хорошо знали свое дело…

Глава 4 Продовольствие

Поражением в Первой мировой Германия во многом была обязана «брюквенной зиме» 1916/17 года – когда над империей кайзера реально замаячил призрак голодной смерти как минимум четверти ее населения. Поэтому вопросы продовольственного снабжения страны пришедшие к власти в Германии нацисты взяли под особый контроль в первые же месяцы своего правления.

И на это были весьма серьезные причины! Которые, впрочем (замечу в скобках), не имели поначалу ничего общего с подготовкой к войне…

В момент прихода к власти в Германии нацистов немецкое сельское хозяйство находилось в весьма жалком состоянии – впрочем, ничего удивительного в этом не было. Либеральный миропорядок (а Веймарская республика была абсолютно чистым, можно сказать, рафинированным образцом власти либерализма) отчего-то не жаловал (и не жалует поныне) крестьянство, полагая сельское хозяйство лишь отраслью экономики, причем далеко не самой успешной и уж тем более – не самой нужной. Соответственно и отношение властей Веймарской Германии к своим крестьянам было сугубо утилитарным: можете предложить рынку конкурентоспособные продукты – молодцы, не можете – тихо разоряйтесь. Польские, аргентинские и североамериканские производители тут же займут ваши места! А то, что немецкие земли были запредельно истощены (еще бы они были не истощены – их пахали и перепахивали без малого полторы тысячи лет!), что для получения полноценных урожаев крестьянам требовалось намного больше, чем тем же аргентинским или штатовским производителям, удобрений, что вегетационный период в Германии короче, чем на бескрайних полях Айовы или в аргентинской пампе, – веймарских демократов не интересовало в принципе. «Невидимая рука рынка», по их мнению, все и всегда должна регулировать сама, дело же политических руководителей государства – снимать с поднадзорного населения налоги и на оные себя содержать. Как результат подобной политики – в 1927 году собственно германское продовольствие могло покрыть лишь 65 % потребности Германии в продуктах питания. Треть продовольствия Веймарская республика завозила по импорту! Ситуация немного изменилась с началом кризиса – но отнюдь не потому, что немецкие крестьяне стали больше производить продуктов; некоторый избыток продовольствия возник потому, что население Германии резко сократило его потребление. В результате безработицы и падения покупательной способности населения значительно снизился уровень потребления продуктов, и в особенности высококачественных пищевых продуктов, что не могло не вызвать на рынке скрытого превышения предложения над спросом. Выброшенные за ворота своих заводов рабочие не имели возможности купить свинину и шпик – как бы ни снижали на свои товары цены крестьяне. Коллапс германской экономики был всеобщим, затронув все отрасли хозяйства…

К 1930 году положение в сельском хозяйстве Восточной Германии, в частности Восточной Пруссии, стало уже просто катастрофическим – до такой степени, что 18 марта 1930 года президент Германии Гинденбург попросил у рейхстага помощь для сельского хозяйства восточных областей. Веймарское правительство по этому случаю даже разработало проект аграрной программы, обеспечивающей более высокие тарифы на закупку сельскохозяйственных товаров у немецких крестьян и меры по контролю и защите от импорта. Но к концу марта это решение было «временно» отложено.

Осенью 1931 года, в разгар финансового кризиса (вызванного массовым предъявлением французскими банками к оплате векселей, последовавшим немедленно после заключения германо-австрийского таможенного соглашения), у веймарских демократов возник очередной план спасения немецкого сельского хозяйства. Правительство Германии решило разделить те крупные юнкерские хозяйства, которые оказываемая ранее правительственная помощь так и не смогла сделать платежеспособными. Обанкротившиеся поместья следовало, по мнению берлинских теоретиков, разбить на мелкие фермы и передать безработным поселенцам. Это разом бы обеспечило занятием 600 000 человек! И не важно, что в этом случае товарность сельского хозяйства снизилась бы на порядок – зато эта парцелляция сельскохозяйственных угодий продемонстрировала бы покровителям вождей Веймарской республики их рвение! К счастью для Германии, это решение не прошло.