Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура Страница 27

Ост-Индская компания, чьим предназначением стало преобразить Англию в империю, что будет иметь важнейшие последствия для судьбы Палестины, была основана купцами Левантской компании в попытке урвать свою долю в торговле с Дальним Востоком. Сказочно выгодные пряности Малабарского берега, шелка Китая, муслины и драгоценные камни Индии переправлялись через Индийский океан, а оттуда по суше караванами в города Леванта, где их приобретали английские купцы. Но Левантская компания не могла вывезти ни унции перца, ни единого изумруда, не заплатив огромные суммы в чужие карманы. При монополии голландцев цена на перец уже выросла вдвое. Англичане твердо намеревались найти собственные пути на Восток. В 1601 г. турецкие купцы основали новую компанию как отдельное предприятие для поиска прямого морского торгового пути в Индию.

История Ост-Индской компании в той мере, в какой она определяла политику Англии на Ближнем Востоке, относится к более поздним главам. Тем временем дела и задачи Левантской компании заставили Англию завязать более или мене неофициальные дипломатические отношения с Турцией. При всей своей прижимистости и нежелании оплачивать послов Елизавета в полной мерой пользовалась услугами Харборна и его преемника сэра Эдварда Бартона, чтобы постараться перетянуть «великого синьора» на свою сторону против Испании. «Английская королева прилагает немало трудов, — писал венецианский посол в Константинополе в депеше от 1590 г., — и не скупится на посулы, дабы убедить султана напасть на короля Испании…»20. Далее он докладывает о признаках больших приготовлений, строительстве кораблей и почти ежедневных совещаниях между великим визирем и английским послом. Среди соперничающих европейских дипломатов множились интриги, каждый старался склонить турок на свою сторону, а ведь меняющиеся альянсы в самой Европе создавали и без того шаткое равновесие. В одном случае во французского посла случайно попал снежок, брошенный во время игры греками. «Он пришел в большой раж, — сообщает английский посол Бартон, — и решив, что это сделал какой-то мой слуга», отправился домой, вооружил свою свиту, которая набросилась на англичан с кинжалами, палками и мечами, «проявляя его великую ярость и неприязнь к нашей стране»21.

Невзирая на подобные инциденты, а возможно, благодаря им, Бартон, ставший послом после смерти Харборна в 1568 г., сравнялся со своим предшественником, а возможно, даже и превзошел его в умении обходиться с переменчивым тираном Блистательной Порты. Хотя султан регулярно напоминал остальным европейским послам, что их английский коллега всего лишь «стипендиат на содержании у купцов»22, поскольку он все еще оставался оплачиваемым агентом Левантской компании, этот статус ни в коей мере не мешал султану питать к нему «исключительное расположение». Бартон даже оставил свой пост, чтобы сопровождать Мехмеда III, убившего своего предшественника и брата Мурада, на одну из его локальных войн. По сути, Бартон настолько адаптировался к жизни Блистательной Порты, что на родину приходили жалобы, дескать, английское посольство приобрело вид турецкого гарема, в котором служащие «держали своих шлюх, число которых, по слухам, доходило до 17; но посол прогнал всех за вычетом своей собственной, на коию и алхимию тратит все свое содержание»23.

Похоже, распущенный сэр Эдвард Бартон был единственный, кто действительно радовался своему пребыванию в «этой благословенной Порте»24, как он ее называл. Его соотечественники дома видели в Османской империи, говоря словами Ноллеса, «нынешний бич мира». Даже управляющий Левантской компании Стейпер считал турок «весьма грешным народом»25. В целом отношение англичан к деспотизму турок, ставших преемниками сарацин, можно было бы назвать зачарованным ужасом, смесью страха, ненависти и восхищения, что отчасти было отрыжкой Крестовых походов, но лишь усиливалось сообщениями о жестокости, беззакониях и сластолюбии султанов, в Европе неслыханных. Пыл, с которым Мехмед III по восшествии на престол в 1595 г. взялся истреблять возможных претендентов на трон, убив девятнадцать своих братьев, заставил содрогнуться всю Европу. Поток свидетельств очевидцев, которые слали домой послы, недавно видевшие, как трупы с перерезанными горлами сбрасывали с мраморных лестниц, распространился по западным столицам и отдавался эхом еще многие годы, обрастая душераздирающими подробностями в пьесах и стихах. В роли ужаснейших злодеев неизменно выступали персонажи вроде Сулеймана Великолепного, Баязета, Селима Жестокого или различных янычар, мамлюков или евнухов, которые расхаживали по подмосткам театров елизаветинской и якобинской эпох, поражая всеми мыслимыми разновидностями жестокости, развращенности и подлости.

Возникший в этот период стереотип «ужасного турка» очень надолго закрепится в создании англичан. Он имеет некоторое отношение к нашей истории, поскольку реальные турки были вот уже на протяжении четырехсот столетий хозяевами Палестины. Альянс, заключенный в XVI в., в дни османской славы и могущества, когда Англия еще только начинала свою заморскую карьеру и бросала вызов владычеству Испании, утратил свою ценность в XIX столетии, когда Турция и Испания деградировали до второразрядных стран. Но в силу привычки Британия цеплялась за него на протяжении всей долгой агонии Турции, поддерживая немощного монарха, невзирая на все доводы об изменившихся обстоятельствах и исторической логике. Политика, представлявшаяся разумной во времена Харборна и Бартона, начисто лишилась смысла, когда Турция стала, по выражению царя Николая II, «больным человеком Европы», но чем менее реальной становилась эта политика, тем отчаяннее цеплялось за нее министерство иностранных дел, пока турки сами не разрушили альянс в 1914 г. Тогда, наконец, Британия почти против свой воли начала способствовать падению империи, которую так долго подпирала, и в конечном итоге заменила турецкое владычество своим собственным в критически важном регионе от Сирии до Суэца, который включал в себя и давно пришедший в упадок вилайет[31] Палестины.

Даже сэр Фрэнсис Бекон, самый острый ум и самый большой ученый того времени, настолько разделял общую неприязнь своих современников к «ужасному турку», что призывал к новому крестовому походу против османского деспота. Эта «жестокая тирания, — бушевал он, — омываемая кровью их императоров с приходом каждого следующего правителя; свора вассалов и рабов, никаких ноблей, никаких джентльменов, никаких свободных людей… страна без нравственности, без грамотности, искусства или наук, не способная измерить акр земли или час в сутках… истинный упрек человеческому обществу». Он обвинял турок в том, что они «превратили земной сад в пустыню», так как, «где ступила нога османской лошади, там людям уже делать нечего». Эта обличительная речь под названием «Оповещение касательно священной войны»26 была опубликована в 1623 г., после смещения Бекона с поста лорда-канцлера. Особенно интересна она тем, что почти дословно предвосхищает более известную речь Гладстона, обличавшего турок два с половиной столетия спустя.

Однако англичан, этих заядлых путешественников, не удалось выбить из колеи, даже ужасной картиной, нарисованной Беконом. Одни были агентами Левантской компании, как, например, Джон Сэндерсон, купец, странствовавший по Востоку в 1584–1602 гг. и со временем обнаруживший, что ему достались обязанности своего рода charge d’affaires[32], когда Бартон отправился сопровождать султана на войну. Другие были капелланами той или другой английской «фактории», как например Уильям Биддульф, капеллан в Алеппо, чьи путевые заметки были опубликованы в собрании Перчаза27. Третьи были просто туристами, жаждущими диковинных красот и далеких стран. Шотландец Уильям Литгоу на протяжении 19 лет странствовал по Ближнему Востоку пешком и прошел, по его собственным подсчетам, 36 000 миль. Файн Морисон, сэр Генри Блант, Джордж Сэдис и Генри Тимберлейк были состоятельными джентльменами, которые по маршруту, проложенному Левантской компанией, отправились, подстегиваемые любопытством осматривать древние земли Греции и побережья Эгейского моря, библейские земли Палестины и Египта и сказочные чудеса Константинополя, древней столицы Восточной Римской империи.

Эти земли они объезжали с совершенно иным настроем, нежели их предшественники-паломники, — они скорее насмехались над религиозными легендами, связанными со святыми местами, скептически относились к реликвиям и чудесам и почти все до единого тщательно писали заметки и вели дневники. Эти дневники, тут же опубликованные по возвращению домой и жадно читаемые английской публикой с ее вечной тягой к Востоку, внесли большой вклад в то, чтобы в период общего запустения Святая земля не позабылась совсем. На каждом привале путешественник садился записывать, что видел днем, разбирать по косточкам суеверия и сказки монахов-проводников и пытаться истолковать увиденное своими глазами в новом свете разума, истории и вероятности. Литгоу, например, в своем «Усладительном и истинном повествовании о достойном восхищения и мучительном паломничестве» замечает, что трещина в камне на Голгофе «выглядит так, словно была вырублена зубилом», а вовсе не чудесного происхождения. Тимберлейк, который совершил путешествие в 1603 г. и на которого больше впечатление произвело запустение земель вокруг Газы, считал маловероятным, что цари Египта и иудеи вели столько великих битв в этих местах, поскольку «тут нет фуража для армии, один только песок и соленая вода». Сэндерсона разочаровали ливанские кедры, которые он нашел «сносной высоты, но не слишком большими», но те же самые деревья поразили своим величием Литгоу. По его словам, их вершины «как будто целовали облака». Капеллан Биддульф одним махом перешел от благочестия паломника к скепсису журналиста, когда классифицировал достопримечательности и истории Иерусалима как «очевидные истины», «явные выдумки» и «сомнительные побасенки». Подобные отрывки весьма показательны как свидетельства духа времени — любопытства ренессансного туриста.