Андрей Дикий - Пропавшая грамота. Неизвращенная история Украины-Руси Страница 27

Крестьян-землевладельцев, тех, которые еще не были крепко организованы в казачестве, новые владельцы попросту обращали в крепостных, сначала накладывали на них разные натуральные повинности: поставку владельцу-помещику разных продуктов крестьянского хозяйства (птица, мясо, зерно, сено, полотно). А потом, постепенно, начали вводить барщину («панщину») – обязательный труд в хозяйстве помещика. С ростом этих хозяйств, вызванных ростом спроса на сельскохозяйственные продукты, как на внутреннем, так и на внешнем рынке, росло и количество дней барщины; начиналось оно с нескольких дней в году, и возрастая постепенно, к концу XVI – началу XVII века в некоторых помещичьих усадьбах доходило до двухсот и больше.

Если прибавить к этому то обстоятельство, что крестьянин «находился в юрисдикции» магната, шляхтича или монастыря, то есть, они творили над ним суд и расправу (до смертной казни включительно), то легко представить себе то положение, в котором очутилось православное крестьянское население Украины-Руси в результате национальной, религиозной и социальной польско-католической агрессии.

Казачество уже с начала XVI века представляло собой организованную военную силу, к тому же полезную и нужную государству для защиты границ. Поэтому полностью наложить на него свою руку и превратить казаков в крепостных для магнатов и шляхты не было возможным, а для государства – нецелесообразным. Да и казачество, как указано выше, вовсе не было однородной массой. Наряду с казачьей беднотой, были и казаки, происходящие из православной шляхты, которые владели сравнительна крупными имениями, селами, хуторами, хозяйство в которых мало чем отличалось от хозяйств остальных помещиков. Кроме того, беднейшие и средние казаки имели разные обязательства по отношению к тем казакам, которые занимали разные должности – «ранги». Они должны были нести разные повинности «на ранг» (полковников, сотников, есаулов), причем граница, отделявшая повинности «на ранг» от повинностей по отношению к носителям «ранга» лично, были очень неопределенны и туманны.

Это вело к тому, что и среди казаков было немало недовольных существующим социальным порядком, в то время как казачья верхушка, в основном, была ими удовлетворена и стремилась только к уравнению своих прав с правами католической (униатской) шляхты.

Положение же крестьян на монастырских владениях, как католических, так и православных монастырей, мало чем отличалось от положения остальных крестьян. Единственно, что монастыри не имели своими посредниками при реализации крестьянских повинностей евреев, в то время, как очень многие помещики или сдавали в аренду (или на откуп) евреям свои права по отношению к крестьянам или в деловых сношениях с крестьянами прибегали к евреям, как к помощникам.

В результате таких социальных и национально-религиозных взаимоотношений на Украине-Руси появляется стремление сначала от них освободиться, а потом против них и бороться.

Стремление освободиться привело к бегству за пределы достижения ненавистного строя и создания Запорожского казачества, а желание этот строй изменить на всей Украине-Руси – к освободительной борьбе, начавшейся в конце XVI века.

Бежавшие с Украины-Руси начали группироваться на нижнем течении Днепра, за порогами, и вскоре оформились в своеобразную военную организацию – «Запорожская Сечь». В отличие от казаков, живших в пределах литовско-польского государства, их называли «запорожскими казаками» или «запорожцами», а все войско – «малороссийским запорожским».

Сечь, по существу, была рядом укреплений («засек») с центром на одном из островов Днепра. В 80-х годах XVI века центр этот был на острове Томаковке; в 90-х годах он был перенесен на остров Базавлук.

Вся Сечь представляла собой своего рода вооруженный лагерь («кош»), с выборным «кошевым атаманом». Кош делился на «курени», с выборными «куренными атаманами», еще ниже шли «сотни» с выборными сотниками. Иногда же, в некоторые периоды, подразделений ниже «куреня» не было, и куренный атаман единолично руководил всем куренем непосредственно.

Дисциплина во время походов была строжайшая, и подчинение своему выборному начальству беспрекословное. Женщины в Сечь не допускались совершенно.

Источниками существования запорожцев были: война, охота и рыбная ловля, скотоводство и только отчасти земледелие.

Запорожцы нападали на татарские кочевья, грабили их и уводили скот, лошадей и пленных. Нередко на своих судах-«чайках» они спускались по Днепру в море и разоряли не только татарские города в Крыму, но и города турецкие на берегах Черного моря, доходя иногда до самого Константинополя.

В мирные периоды они занимались промыслами в окрестностях Сечи (близких и более отдаленных). Начали возникать сначала временные поселения запорожских казаков, а потом и постоянные, в которых уже появились женщины, и казаки жили там семейной жизнью, не теряя, однако, связи с Сечью.

«Постепенно Сечь становилась прибежищем и центром для каждого, кому была невыносима жизнь на родине, для всех обиженных, которые переселялись туда с жаждой мести за себя и своих братьев на родине», – пишет летописец того времени.

Ничьей власти над собою Сечь не признавала, хотя польско-литовское государство и считало ее своей территорией. Но запорожцы считали себя борцами и защитниками «веры православной» против всех, кто на нее покушался. Поэтому их врагами были и «бусурмане» – татары и турки, и поляки-католики, стремившиеся ополячить и окатоличить их народ, население Украины-Руси.

Формально все запорожцы были совершенно равноправны и на основании этого чисто формального признака украинские шовинисты-сепаратисты изображают Сечь как идеальное бесклассовое общество. Они приписывают ему не только идеальные стремления бороться «за веру православную» и справедливый в их понимании социальный порядок (что действительно было), но также и конкретные планы создания независимого «Украинского» государства (о чем никаких исторических доказательств в богатейшей литературе и в исторических памятниках нет никакого следа).

Что же касается утверждения о «бесклассовом» обществе в Сечи, то это утверждение шовинистов-сепаратистов опровергают многочисленные исторические документы, несомненно доказывающие, что отдельные запорожские казаки были владельцами немалых имений вне пределов Сечи.

Так, например, сохранилась грамота польского короля, который в 1574 году отдал в вечное и потомственное владение запорожскому «шляхетному» (т. е., дворянского происхождения) казаку Ивану Омеляновичу большие земельные владения в районе Черкасс. Сохранились и документы о больших земельных владениях, которыми владели и запорожские казаки не-«шляхетского» происхождения. Например, Григорий Лобода, купивший целое село, казак Волевач, имевший земли на Левобережье, и много других.

Сохранились доказательства, что зажиточные казаки имели и зависимых крестьян. Так, в 1568 году шляхтич Белозор обязался вернуть казаку Богдану Звенигородскому, владельцу села Куриловки, его беглых людей «кметов Ивашка и Иванка», как стоит в обязательстве.

Сам состав Сечи был не постоянным, а, в значительной своей части, текучий. Не только казаки, но и православная шляхта шли на более или менее продолжительные сроки в Сечь, учились там военному делу, принимали участие в набегах и походах, а потом возвращались к мирной семейной жизни.

Литературные образы Гоголя в его повести «Тарас Бульба» дают правдивую картину того, что представляла собою Сечь. И богатый владелец хутора Тарас Бульба, и пропивший все последний запорожец, были равноправны в решении внутренних дел Сечи, но нельзя из этого делать выводы, что они были единодушны и в их взглядах на то, как надо решать вопросы социальных взаимоотношений. Вряд ли бы «владелец села» запорожец Григорий Лобода, или запорожец Волевач, собственники многих «местностей», согласились, чтобы кто-либо посягнул на их имущественные интересы.

Очевидно, что при наличии приведенных выше неопровержимых фактов (а их есть множество) утверждение о «бесклассовости» Сечи не отображает подлинной картины и нуждается во многих поправках.

Но в вопросах настроений и устремлений национально-религиозных Сечь действительно была единодушна, ненавидела поляков, татар и католиков и глубоко презирала своих ренегатов-униатов.

Ведя свою собственную политику, запорожцы принимали участие в войнах с татарами на стороне поляков, но, не спрашивая ни у кого разрешения, сотрудничали и с врагом Польши – Москвой, когда последняя воевала с татарами.

Так в 1556 году московское войска под начальством Ржевского пришло на реку Псел (на Левобережье), построило суда и совершило на них поход по Пселу к Днепру против крымских татар. В этом походе к Ржевскому присоединилось два отряда казаков из окрестностей Канева и Черкасс под начальством атаманов Млинского и Еськовича.