Гарольд Лэмб - Тамерлан. Потрясатель вселенной Страница 27

Морским путем для торговли тогда пользовались мало. Иногда арабы плавали вокруг Индии в Золотой Херсонес и Китай, китайские суда часто ходили вдоль берега до Бенгалии. Но то были нерегулярные рейсы судовладельцев и богатых путешественников. А по рекам движение было оживленным — вниз по Аму к Ургенчу, по Инду через всю Индию к морю, а также по Тигру и Евфрату.

Тимур к тому времени открыл два пути в Индию — из Кабула через Хайберский перевал и из Кандагара по голым ущельям, ведущим к Инду. За один поход он покорил правителя Сеистана, которому некогда служил как наемник, и на службе у которого охромел на всю жизнь.

В другом походе он прошел пустынной местностью от Шираза до портов Персидского залива. Оттуда суда шли на север в Багдад и на юг к устью Инда.

На западе он взял штурмом крепость туркменов Черного барана и мраморный город Мосул. Взял крепости в верховьях Тигра, в полутора тысячах миль от Самарканда. Здесь он смог присоединить к своей империи большой торговый центр Тебриз. Это был крупный город с населением больше миллиона душ, где торговый путь с юга на север пересекал хорасанскую дорогу.

И один только Тебриз ежегодно приносил ему доходов больше, чем получал король Франции{38}.

Очевидно, в таком большом городе жители не платили подушного налога, а городские сановники ежегодно выплачивали определенную сумму тимурову дагоде. Это была дань, но пока она выплачивалась, город оставляли в покое.

Для караванных торговцев правление Тимура было благом, потому что они могли идти по его землям под надежной охраной в течение пяти месяцев и платить всего одну пошлину.

Для мелких землевладельцев и дехкан приход его был выгоден лишь в том смысле, что освобождал от гнета знати. Тимур высказывался по этому поводу вполне определенно. Разоренный человек никому не приносит выгоды; опустошенное государство не приобретение для казны. Казной укрепляется войско. Но войско — орудие строительства новой империи. Оно берет воду, где захочет, идет по возделанным землям — собирает урожай по пути, когда нуждается в зерне. И земледелец, соответственно, страдает от этого.

Тимур терпеть не мог слабости. Он пытался обуздать толпы наводнявших каждый город нищих тем, что запретил попрошайничать и устроил им раздачу хлеба и мяса. Нищие брали еду как щедрую милостыню и снова выходили на улицы со своим заунывным криком: «Я ху! Я хак! Аллаху Керим!»{39} и чашами для подаяний, куда верующие бросали им куски еды. Дервиши, симулянты, слепцы, прокаженные и жулики продолжали попрошайничать. Таков был неизменный обычай ислама, и тимуровы воины не могли справиться с ними.

С ворами борьба шла успешнее. Каждого городского судью, каждого начальника дорожной стражи Тимур сделал ответственным за кражи на их участке. Стоимость каждой украденной вещи они должны были выплачивать из своего кармана.

Однако воплощался кодекс законов Тимура только в его личной воле. За пределами Мавераннахра установления эмира были все еще чуждыми, неукоренившимися. То тут то там закипал мятеж, и он постоянно ходил в походы, чтобы унять волнения. Войско благодаря его неустанным трудам превратилось в дисциплинированную армию, привыкшую к победам, возглавляемую опытными военачальниками.

Войско являлось его гордостью, и теперь Тимур решил покорить всю Азию.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В СЕДЛЕ

В те годы хромой воитель в полной мере познал справедливость пословицы: «Кто вставил ногу в стремя, должен сесть в седло».

Эмир теперь редко бывал в Самарканде или охотился в холмах. Старшая жена его, Сарай-Мульк-ханым, расхаживала с величественным видом, черные невольницы несли ее шлейф, служанки поддерживали с обеих сторон убранное драгоценностями оперение головного убора. Под ее стопами появлялись просторные, выложенные голубыми изразцами дворы. А Тимур, который планировал их вместе с персидскими зодчими, появлялся всего на несколько дней, чтобы поторопить строителей, принять послов из Китая, Индии и Багдада, выслушать приветствия внуков, всласть попировать и снова уехать.

В пути эмир пользовался двумя павильонами, спал в одном огражденном завесами дворце, а другой тем временем везли на вьючных животных к месту очередной стоянки. Поэтому он всегда находил царственные покои воздвигнутыми, ковры расстеленными, ограждающие завесы водруженными на бамбуковых шестах, шелковые веревки натянутыми и громадные опахала установленными. Вокруг его павильона располагались шатры кульчи, двенадцати тысяч телохранителей.

Командиры стражи выбирались из багатуров могучих, доблестных воинов. Они переносили всевозможные испытания и всякий раз получали за это вдохновляющую награду.

— Старых воинов, — сказал однажды Тимур, — нельзя обходить ни званиями, ни платой. Эти люди, предпочитавшие постоянному благоденствию преходящую славу, достойны награды.

В этом эмир был непреклонен. Как некогда он велел записать имена тысячи своих приверженцев, так и теперь поручил внести в списки личный состав своих туменов и даже туменов сыновей. Все награды назначали по этому послужному списку его секретари.

Простой воин за проявленную смелость повышался в командиры десятка; командир десяти становился командиром сотни. В награду давались и определенные знаки отличия — пояс или расшитый халат с воротником. Иногда конь и сабля. Командиры тысяч получали знамя и барабан, а высшие военачальники стяг с изображением льва. И право держать при себе сотню лошадей.

После одержанной победы эти эмиры получали более ощутимую награду — город с его источниками дохода или в некоторых случаях провинцию. Повышение давалось только по заслугам, хотя высшие военачальники были как будто бы высокого происхождения. Старый Джаку Барлас, один из немногих уцелевших, удалился на покой в славе — правителем Балха в звании повелителя эмиров.

Тимур не любил людей, искавших оправдания неудаче, робевших в решительную минуту или готовивших путь к отступлению перед тем, как идти вперед. Терпеть не мог глупости и не раз говорил: «Умный враг менее опасен, чем бестолковый друг».

Некий араб, автор хроники тех времен, оставил его четкий портрет.

«Этот воитель был рослым. С большой головой, высоким лбом. Отличался необычайной физической силой и смелостью. Был щедро одарен природой. Кожа его была светлой, лицо румяным. У него были крепкие руки и ноги, широкие плечи, сильные пальцы. Борода его была длинной, одна рука сухой. Он хромал на правую ногу и обладал низким голосом.

В среднем возрасте дух его был таким же твердым, тело столь же сильным, сердце таким же отважным, как в юности — подобными несокрушимой скале. Он не любил лжи и шуток. Доискивался до истины, даже когда она была неприятна ему. При неудачах не унывал, успехи не вызывали у него ни малейшего ликования.

Девизом на его печати были два персидских слова: Расти Русти — Сила в правоте. Был очень немногословен, никогда не говорил об убийствах, грабежах или осквернениях гаремов. Любил смелых воинов».

Волосы Тимура поседели в раннем возрасте. Кое-кто называет его кожу смуглой, но арабу она могла показаться светлой. Примечательно, что описание это сделал Ибн Арабшах, уведенный Тимуром в плен и питавший к нему ненависть.

Немногие из списков личного состава тимурова войска удостоились награды так внезапно, как один из татарских берсерков, Ак Бога — Белый Рыцарь. Судя по всему, это был воин необычайного роста и силы, носивший железный щит и тяжелый пятифунтовый лук. Командир десятка, но обладатель всего одной лошади, способный залпом осушить бараний рог кумыса с араком.

Во время второго персидского похода Ак Бога как-то совсем один расположился в придорожной деревне — точнее, в духане. Поскольку это была вражеская страна, конь его стоял оседланным у двери. Когда он сидел, распустив пояс, за столом, к нему подбежал один из деревенских старейшин с сообщением, что сорок-пятьдесят персидских всадников спешиваются возле деревенского водоема.

— Хорошо, — ответил Ак Бога, — иди, собери своих людей, и мы нападем на них.

Старейшина стал возражать, говорить, что всадников очень много, и самому Ак Боге лучше бы подумать о бегстве. Но татарский рыцарь никогда не думал ни о чем подобном.

— Если мы не нападем на них, — втолковывал он, — то как же захватим лошадей со сбруей? Клянусь Аллахов, у тебя совершенно нет разума. Эти иранцы шакалы; они разбегутся при виде волка вроде меня. Я не раз видел, как они улепетывают. Ступай, веди сюда своих людей.

Покуда Ак Бога допивал вино, деревенские жители обсудили его предложение. Всадников они боялись, но перед этим гигантом испытывали благоговейный трепет. В конце концов два десятка человек подъехали на лошадях к духану. Ак Бога затянул пояс, водрузил на голову шлем, стянул под бородой кожаные наушины и надел на руку щит.