В Розанов - Черный огонь Страница 27

НЕ ТЕ СЛОВА, НЕ ТЕ ДУМЫ

"То же бы ты слово, да не так молвил". В "Утре России", наиболее буржуазной московской газете и афиширующей себя буржуазною, в передовой статье "Перед совещанием" так и проходит красною нитью мысль, что демократии русской, после шести месяцев управления Россиею, пришлось если не поклониться, то осоюзиться с буржуазией. "Несомненно, созыв московского совещания и его состав - это уступка имущим классам. Но в силу исторической необходимости не обойтись демократии без уступок и без буржуазных союзников. Отказ от союза равносилен содействию роста анархий, за которым могла бы последовать и реакция с ее монархическим героем". Печальные и все те же классовые, а не русские слова. Нет русской буржуазии и нет русских рабочих, а есть правильное русское сердце и открытая русская душа. А будет ли она в рабочей груди или у купца - это все одинаково. Теперь выбирать не приходится. Слишком трудно время, слишком страшна минута.

Когда целые корпуса бежали на южном фронте, а офицеры, взяв выроненные солдатами винтовки, встретили врага и умерли, то ктo строил Россию, - солдаты или офицеры? И когда рабочие требовательно назначили себе 8-часовой рабочий день, и подорвали транспорт железнодорожный, и создали для городов и для себя, и для армии ужас голода, - то ктo "погубил демократию в России"? Вопрос и решается этим. Дело

в том, что, слюнявя в "классовых интересах" по указке берлинского Маркса, "рабочие" и, увы, "солдаты" сами же себя и свою "демократию", можно сказать, выронили, уронили в грязь, в бессмыслицу; и их самих, этих рабочих, приходится вытаскивать из какого-то тупоумия демократии, а не из прекрасного смысла демократии, который конечно тоже есть. Ну, вот, "классовые интересы", а "не Россия": так вы и получайте же выгоды из отвлеченных, из книжных классовых интересов, а чего вы пристаете к России, для которой чтo же вы сделали с вашими "классовыми интересами", кроме как обобрали ее в трудовом отношении, в рабочем отношении. Получайте все из Циммервальдена, из Стокгольма, из Берлина, а не из Москвы и не от Петрограда, и не от России. Но также точно и не в "буржуазных интересах", конечно, лежит центр торгового и промышленного сословия России, а в народном его духе. И этот народный его дух может быть лучше, чище, яснее, он может быть больше и крупнее, чем у "рабочего по металлу"... Ведь есть род, племя, фамилия. И почему-то выдвигаются и в крестьянстве избранные, и в солдате - отборный человек, и в купце, и во всяком. Лучше, свежее кровь; лучше, отборнее родоначальник; слышанное, благороднее. Есть гнилое мясо у каждого, а есть свежее, ярче бегущая кровь. Тo - "молодожены", - тo "старожены"; тo - чистая, благородная любовь; тo "коммерческий расчет" или брак: глядишь, "дитятко"-то родилось и иное, с "изъянцем" или все "в чистоте". Вот и приходится ставить "прицел" на породу, а не на социальное положение. Нужно совершенно не так рассуждать, как "Утро России", не теоретически планируя, что "без буржуазии не обойтись", без "золотого мешка делу на сладиться", а основываясь на испытанном опыте России; нужно указать на тот опыт безраздельного управления Россиею "Советов Рабочих и Солдатских Депутатов". т. е. единосоставных нижних ярусов демократии, и что эти рабочие оставили Россию без работы, погнавшись за удесятеренными барышами, погнавшись эгоистически, без всякого чувства России, забыв что она им "матушка". И солдаты, забыв вовсе, что они воюют, побросали ружья и начали пить немецкий "шнапс". "Вы им предложите водки: они напьются, поцелуются и потом сдадутся в плен", учил своих солдат и офицеров Германский главный штаб. Дело не в "демократии" и "буржуазии". Это - отвлеченность. Дело в том, что именно русская "демократия" повалила кормилицу свою набок, обобрала у нее карманы и бросила ее на потраву врагу.

Вот в чем дело.

Демократия обманула Россию, и Россия теперь оставляет демократию. А если это больно, то надо было думать не теперь, когда больно, а когда плакала Россия, когда кричал Керенский и тоже плакал; когда "ребятушки" наши братались, братались и потом сдавались, а "рабочие" оставляли Россию без паровозов, без вагонов, без ремонта, "очень хорошо зарабатывая на общем бедствии".

Обыватель.

"Новое Время", среда.

16 (29-го) августа 1917г.. No 14854.

МОНАРХИЯ - СТАРОСТЬ,

РЕСПУБЛИКА - ЮНОСТЬ

В давние, давние годы, размышляя о том, что такое монархия и что такое республика и чем они не по форме, а в душе и сердце различаются в себе, я пришел к странному выводу, но который сохраняю и до сих пор: республика - это молодость сил, а стало быть и энергий; это - предприимчивость, вытекающая из непрестанного желания упражнять силы; это - любовь к новому, вытекающая из любопытства ума; наконец - это неопытность, ошибки, но которые как-то легко переживаются, как молодые ушибы, молодые падения. Мать-история говорит своему любимому дитяти, человеку: "ничего, - до свадьбы долго, заживет". И заживает.

Но и это даже не самое, не самое главное. Ведь есть и юные старички, преотвратительные. Есть юноши, "страдающие пороком", о котором все знают и которого никто вслух не называет. Нет, республика не есть просто юность годов возраста. Республика есть чудный сон юности, это - невинность. Это я писал, когда во Франции произошла Панама, то есть обнаружилась безумная бесчестность, низость "республиканского буржуазного строя", с раскрывшимися "шантажистами прессы", т. е. с подкупом буржуазной печати и т. д. И я сказал твердое, непоколебимое до сих пор слово: "да они все старички, эти теперешние французы... Какие же они к чорту республиканцы?" И развил мысли исторически, по которым:

Республика есть невинность и детство, монархия есть грех, опыт и старость. Крепкое, многодумное и порочное, но старость.

И вот когда русская республика в феврале и марте такою птичкою взвилась в небо, я воскликнул невольно, неодолимо, скажу откровенно - даже против всех своих прежних убеждений:

"Господи, неужели опять молодость? Для России-то, после тысячи лет ее существования? Но птичка летит, птичка далекая - милая! Господи! - да скажем "слава Богу". У Руси все необыкновенно:

Аршином общим не измерить

У ней особенная стать!

Перекрестимся старческим крестом, возблагодарим Бога, и скажем: "Господь с нами! Господь с Русью!"

Господь дал Руси вторую молодость, которая ей-ей лучше еще первой. "Республика 1917-го года" краше, лучше, сильнее, юнее Новгородской Вольницы и Пскова с его Вечевым Колоколом.

И вот: соль. И я спрашиваю себя сейчас: не старичок ли это, вставший из гроба и прихорашивающийся, и старающийся показаться хоть тенью живого человека, а не могилою?

И моя старая мысль верна. Республика есть только юность, всегда юность и ограничивается одною юностью. Она только до тех пор сохраняется, пока (почти физиологически) невинна, чиста, свежа, благородна. Как эти моральные качества исчезают из нее, она неодолимо превращается в монархию, - все равно, сохраняется ли республиканская форма или нет. Ведь отвратительные Соединенные Штаты всеконечно не есть республика, а Торговая Компания, союз торгующих городов и "штатов", соединенных по мотивам удобства и выгоды, и которые не превращаются в монархию только по старческому мотиву всякой вообще неспособности зародить в себе ну хотя бы "любовь и преданность" к единичному лицу - крепость и традицию монархии. Штаты даже и не государство, а уродство. Просто - БЯКА. Это - колонии, воистину "европейские колонии", счастливо расторговавшиеся и которые не покорены никем, потому что около них нет рядом сильной власти. Она была республикой при Вашингтоне и еще немного дальше вообще при пуританах и при индепендистах. Потом превратившись, незаметно для глупых и неразвитых людей, просто в политическое и духовное и всяческое культурное "ничто".

Франция теперешняя ("буржуазная") не есть республика, а просто старческий остаток чего-то, - прежних королей своих, с их причудами, величаниями и скачками. Она порочна, груба и глупа. Она "доживает", у нее нет будущности. Потому что нет воображения и веры. Это гербы на старой Франции. Как Штаты при Вашингтоне и пуританах только, так и Франция лишь с 1789 г. до Наполеона была республикою. Но затем "природа взяла свое" ("природа возраста"). Появилось Чудовище, мучитель, дьявол. Но и затем после "славных песен" la gloire, - т. е. и песен-то без содержания и смысла, - попросту и по-обыкновенному эти департаменты с Парижем и Лионом "хорошо наторговались" и слезают все более и более на тип Соединенных Штатов, т. е. "нам бы только пожить сегодня". Франция, чего не замечают ее историки, после королей просто потеряла свою историю, стала "без души", "ничем". - "Позвольте, какую мысль сейчас имеет Франция?" "Какой светоч горит над ней?" А до смерти Людовика XVI не было века, полувека и даже цельного четверть века, когда бы не вспыхивала новая мысль и не загорался новый светоч над гениальною и благородною страною Гуго Капета, Вальденсов, Провансаля, Раймунда Тулузского, Жанны д'Арк, Корнеля, Расина, Мольера, Порт-Рояля, Паскаля, Бэйля, Кольбера, Вольтера, Руссо, Монтескье, Энциклопедистов.