Александр Костин - Убийство Сталина. Все версии и ещё одна Страница 28

В отличие от полковника И. В. Хрусталева, умершего в самом расцвете сил 22 сентября 1954 года, дальнейшая судьба домашнего доктора Кулинича неизвестна…

Л. П. Берия не успел установить действительные обстоятельства смерти И. В. Сталина и для того, чтобы этого не случилось, был убит, а Кулиничу за отличное выполнение задания, вероятно, была дарована жизнь…»[51].

Как видим, версия И. Чигирина об «экспромтом заговоре» троицы в составе: Игнатьев, Хрущев и лечащий (домашний) врач практически совпадает с версией Ю. Мухина, только у последнего фигурирует врач Смирнов, а у Чигирина — Кулинич.

Однако продолжим цитирование размышлений Е. Прудниковой о «полете» «осы № 3»:

«…Откуда мог знать академик Мясников, есть ли на даче лекарства? Не устраивал же он обыска в сталинских апартаментах. Кто-то ему об этом сказал — вопрос только, кто именно.

Сталин ведь жил на этой даче не один — тут же частично жила, а частично работала и обслуга, и охрана. И если Сталин не держал лекарств для себя, то это не значит, что на даче не было аптечки для всех остальных, и можно быть уверенным, что если бы Мясников попросил таблетку нитроглицерина не у Хрущева или Маленкова, а у той же подавальщицы Матрены Бутузовой, то незамедлительно получил бы требуемую таблетку. Ни соратники, ни дети знать о том, были на даче лекарства или нет, попросту не могли.

Коротко говоря: мы ничего достоверно не знаем о том, пользовался ли Сталин услугами врачей в 1952–1953 годах»[52].

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что данное заключение слишком категорично и не отражает действительного положения дел. Еще более категоричным выглядит резюме Е. Прудниковой в самом конце «полета «осы № 3»:

«Посмотрите, какая получается убедительная логическая цепочка. «Дело врачей» — болезненная подозрительность Сталина — недоверие к медицине — самолечение — плохое состояние здоровья — внезапный инсульт и смерть. Смотрите, сколько здесь сомнительных звеньев. О болезненной подозрительности мы знаем только по свидетельствам Хрущева и его команды. А если нет? А если он не был подозрителен? И мы ведь знаем, что не был. А об отношении к медицине и о состоянии здоровья мы не знаем ничего. И все построение рассыпается…»[53].

Действительно, многого мы не знаем в отдельных звеньях приведенной цепочки, хотя кое-что на сегодняшний день уже знаем, например, о слабом здоровье Сталина. Так этого, одного-единственного «звена», вполне достаточно, чтобы у Сталина мог в любой момент случиться сердечно-сосудистый коллапс, особенно на фоне возможного эмоционального стресса, эхом которого может явиться сосудистая катастрофа. И при чем тогда все остальные звенья прудниковской цепочки?

А теперь обратимся к «осе № 2» (по «нумерации» Е. Прудниковой это «оса № 1»), которая, по мнению Е. Прудниковой, была запущена ближайшими соратниками Сталина, чтобы убедить современников и последующие поколения советских людей в том, что в начале 50-х годов XX столетия не было более важной проблемы, чем предотвратить массовые репрессии в стране, начавшиеся с ареста известных кремлевских врачей, то есть предотвратить «новый 37 год». И, несмотря на то, что раскаты «нового 37 года» уже во всю гремели, аккомпанируя начавшейся «чистке партии» и общества в целом («Ленинградское дело», «мингрельское дело», «дело авиаторов, моряков и маршалов» и само собой «дело врачей», а также борьба с космополитизмом в литературе, искусстве и науке, разгром Еврейского антифашистского комитета), Е. Прудникова берется убедить читателей, что была более важная причина для устранения Сталина его соратниками, чем «дело врачей»:

«Не говоря уже о том, что это полнейшая глупость — не такие они были люди (соратники Сталина. — А/С.), чтобы спасать каких-то там врачей, удивляет еще одно обстоятельство. Уж очень назойливо суют нам все время в глаза эту историю с медиками («дело врачей». — А.К.), так, словно она была важнейшим событием того времени. Словно и заняться-то «руководящей пятерке» было больше нечем.

И поневоле хочется проверить: а не для прикрытия ли запущена такая реклама, не было ли у «соратников» других причин не любить своего патрона? И оказывается, что причины были, что врачи — это не более, чем «оса», а настоящий интерес-то был совсем другой.

Более позднюю общепринятую версию смерти Сталина сформулировал Н. Зенькович в своей книге «Тайны уходящего века — 3». «Не в том загадка смерти Сталина, был ли он умерщвлен, а в том, как это произошло. Поставленные перед альтернативой: кому умереть, Сталину или всему составу Политбюро, — члены Политбюро выбрали смерть Сталина. Такой вот выбор». Версия тоже красивая, изящный такой ужастик, в духе Оруэлла, вот только одно упускается из виду: какими силами, с помощью какого механизма Сталин мог умертвить членов Политбюро? А главное — зачем? Вот вопрос: зачем? По причине паранойи? Ну-ну… Когда нечего отвечать, и такой ответ, конечно, сойдет, но кто ее, эту паранойю, кроме Хрущева, видел?»[54]

На наш взгляд, напрасно брошен упрек Н. Зеньковичу в том, что у Сталина не было ни «механизма», ни сил, чтобы «умертвить членов Политбюро». И этот риторический вопрос: «А главное— зачем?» В качестве «информации для размышления» над этими вопросами приведем один исторический пример из жизни современного Китая и две цифры для сравнения неких «исторических процессов», имевшего место в Китае, но не реализованного Сталиным в СССР.

В октябре 1960 года в беседе с американским писателем-разведчиком Э. Сноу Мао Цзэдун поделился с ним своими сокровенными мыслями о том, как будет устроено будущее Китая после его смерти: «На сегодня в живых осталось около восьмисот ветеранов. В общем и целом страна по-прежнему управляется этими восьмистами, и еще какое-то время будет зависеть от них»[55].0 чем идет речь? Проанализировав сложившуюся ситуацию в Советском Союзе после смерти Сталина и развенчания его «культа личности» одним из «ветеранов партии» на XX съезде КПСС, Мао «смоделировал» ситуацию на себя и понял, что нужно предотвратить подобный сценарий расправы над собой со стороны своих «ветеранов-соратников», тем более, что первый сигнал уже получен. Год назад с критикой курса Мао Цзэдуна («большой скачок» и «народные коммуны») выступил один из самых близких друзей Мао — маршал Пэн Дэхуай, бывший в то время министром обороны КНР. Такого «предательства» со стороны «ветерана партии» еще при живом «великом кормчем» Мао не ожидал, а что же будет после его смерти? Кто из этих восьмисот «ветеранов» поднимется, как поднялся в СССР Н. С. Хрущев, на трибуну, чтобы списать на него все трагические ошибки, совершенные при реализации китайской модели социализма? Он стал лихорадочно планировать «ответный удар» по «ветеранам», заодно подсчитывая, сколько у него осталось времени на реализацию этого удара. Уединившись в одной из своих резиденций в Ханчжоу, летом 1962 года он разработал план «великой пролетарской культурной революции» (ВПКР), грянувшей в 1966 году. В беседе со своим американским гостем— фельдмаршалом Монтгомери, Мао откровенно признался, что у него не так уж много времени для реализации некоего грандиозного плана переустройства китайского общества, которое произойдет после ухода его из жизни. Среди прочих откровений он рассказал гостю, что в Китае существует поверье, согласно которому критическими годами в жизни человека является возраст в 73 и 84 года. Если человек переживет эти возрасты, то он уже не умрет до 100 лет. Сам он, следуя Сталину, дольше 73 лет жить не собирается. Если учесть, что в это время ему шел шестьдесят девятый год, то в «запасе» у него было всего пять лет, чтобы совершить некое деяние, чего не успел сделать Сталин, не сумевший преодолеть первый «критический возраст» и умерев на 73 году жизни.

«Результаты» ВПКР известны. «Правда, вместе с «ветеранами» за два года массовых репрессий свыше миллиона человек были замучены, расстреляны или доведены до самоубийства, а в той или иной степени пострадало около 100 миллионов человек»[56]. Китайцы не любят вспоминать о годах ВПКР, да и вообще говорить об ошибках «Великого кормчего», утверждая, что «его заслуги занимают главное, а ошибки второстепенное место», что в смысловом переводе на русский язык означает: «Лес рубят — щепки летят».

«Мао Цзэдун не ошибся в своих «политических расчетах». После его смерти, последовавшей 9 сентября 1976 года (он не дожил до второй «критической» возрастной черты в 84 года один год с небольшим), многострадальная страна поистине семимильными шагами рванула к рынку (заметим в скобках не к стихийному, а государственно регулируемому), но… под красными знаменами, поднятыми над страной в 1949 году после победы революции, совершенной под руководством Мао Цзэдуна. Компартия Китая, у которой от марксизма-ленинизма осталось разве только что одно название, взяв на вооружение идеологию маоизма, не позволила устремиться стране в пучину распада, как это произошло с СССР после развенчания культа личности Сталина. Напротив, дальновидные политики и, прежде всего те из них, которым «Великий кормчий» даровал жизнь во время смертельных погромов «культурной революции», как, например, Дэн Сяопин, сделали все, чтобы знак, стоящий перед слоганом, — «культ личности Председателя Мао», с минуса сменился на плюс. Вопреки воле самого Мао Цзэдуна, высказанной еще в 1956 году, тело его не кремировали, а забальзамировали и в хрустальном гробу поместили в мавзолее, величественном здании высотой 33,6 метра на центральной площади Пекина Тяньаньмэнь. Это красивое в архитектурном плане здание, которое называется Дом памяти Председателя Мао и над входом которого красуется огромный портрет Мао Цзэдуна, стало местом паломничества китайцев, каким ранее в СССР был мавзолей Ленина, а затем Ленина — Сталина. Символически звучат золотые иероглифы: «Вечная слава вождю и учителю Председателю Мао Цзэ-дуну», выгравированные на белой мраморной стене за изголовьем гроба. Имя и «учение» Мао Цзэдуна, за которым ничего нет такого, что помешало бы новым вождям Китая строить нормальную рыночную экономику, медленно, но верно превращаются в своеобразный политический бренд, предмет истории, культуры и искусства, скрепляющий нацию в единое целое, как это случалось уже не раз за многовековую историю Китая. Мао Цзэдун отошел в прошлое, встав в один ряд с Конфуцием, Цинь Шихуанди, Чингисханом и другими историческими фигурами, которых он боготворил с юных лет и посвятил всю свою жизнь тому, чтобы многие поколения народов Китая почитали его как бога»[57].