Анна Романова - Петр Первый. Император Всероссийский Страница 28

Еще одним решающим фактором в пользу Меншикова была его осведомленность в делах политических. Екатерина понимала, что после смерти Петра весь груз по управлению государством ляжет на ее плечи, и грамотный князь-проныра сильно ей сгодится в этом нелегком деле. А чтобы по дворцу не ходили слухи, она введет Дарью в свое окружение, что надолго заткнет рты всем завистникам и недоброжелателям.

– Нашими молитвами государь в скором времени поправится, – смиренно произнесла Екатерина и вдруг улыбнулась Меншикову. – Скажите мне, сокровище мое, нравится ли вам царский кабинет?

Князь расхохотался, подхватил Екатерину с трона и закружил ее по залу.

– Эх, матушка, больше всего мне нравитесь вы! – пропел Меншиков и внезапно остановился, крепко прижав к себе императрицу. – Скажи, неужто это все на самом деле происходит? – заглянул в глаза женщины Александр. – Я же с ума сходил, когда Петр тебя у меня забрал… ночами не спал, мечтал о том, что приеду во дворец и заберу тебя домой… а ты и не откажешься вернуться…

Екатерина ласково погладила Меншикова по щеке.

– Любила я Петра, Сашенька, сильно любила, – с горечью произнесла царица и опустила глаза. – Готова была за ним на край света пойти, удавить любого, кто косо на него глянет, готова была. Больше всего на свете благодарила тебя, за то, что взял меня к себе в дом, за то, что меня с ним свел, каждый день благодарила… Так больно мне было, когда он изменять мне начал, когда жестокость свою на меня перенес…

– Тише, душа моя, тише, – прервал Меншиков Екатерину, приложив палец к ее губам. – Кончились мучения твои, больше никто не посмеет обидеть тебя, пока я рядом буду!

Императрица прижалась щекой к щеке князя, и долго так они простояли, обнявшись и думая каждый о своем.

Глава 25 Смерть Петра

– Ну-с, царь-батюшка, как ваше здоровье? – знакомый мелодичный голос разбудил задремавшего Петра, которого на время перестали терзать страшные боли, и он, наконец, смог уснуть. Подняв тяжелые веки, царь увидел у своего ложа Марию, которая лучезарно улыбалась ему, неосознанно поглаживая свой большой живот. Вид еле живого мучителя словно придал молодой женщине сил – беспомощный, измученный и худой Петр больше не вызывал в ней животного ужаса. Не в характере Марии было добивать упавших, однако этот человек причинил ей слишком много боли, чтобы она могла отпустить его с миром.

– Пришла позлорадствовать, Машенька? – через силу выговорил царь и потянулся иссохшей рукой к бывшей фаворитке, которая невольно отшатнулась и побледнела.

Снова терпеть его прикосновения ей было не по силам. Петр наблюдал за реакцией женщины лихорадочно блестевшими глазами. Красоту Марии не уничтожили ни его издевательства, ни беременность, ни переживания за Румянцева – она расцвела еще больше, будто его близкая кончина подпитала эту ядовитую лилию живительными соками, придала ее существованию смысл, позволила приникнуть корнями к самому его сердцу и высосать из него последнюю каплю крови…

– Ваш ребенок скоро родится, государь, – ласково сказала Мария и снова погладила себя по животу. Петра словно молнией ударило: получается, что она забеременела не от Румянцева, а от него? Он был уверен, что детей больше ему не дано… и вдруг Бог посылает ему еще один шанс исправиться, замолить свои грехи, еще раз прижать к груди маленький теплый комочек…

– Сын, – прошептал царь, смаргивая непрошеные слезы, катящиеся по обтянутым кожей скулам. – У меня будет сын?

Мария отрицательно покачала головой и зло усмехнулась.

– У вас, государь, уже не будет ничего, – сказала она и наклонилась к Петру поближе. – А у нас с Сашенькой будет малыш, который никогда не узнает, кем был его настоящий отец.

Лицо царя исказилось, собрав все силы, он приподнялся на кровати и схватил Марию за плечи, притянув ее к себе.

– Рано радуешься, девка, – прошипел Петр и оскалил зубы, – я еще не умер!

– Во дворце уже готовятся к твоим похоронам, – Мария легко сбросила руки Петра и насмешливо выпрямилась. – Ты уже мертв, и об этом знают все, кроме тебя.

С этими словами она удалилась из покоев ошеломленного царя, который никак не мог поверить услышанному. Лекарь убеждал его, что недуг скоро пройдет, – и Петру действительно последнее время становилось легче. Он списывал это на чудодейственный эффект лекарственных трав, коими усиленно его потчевали в надежде на исцеление… неужели он обманут собственным лекарем, предан собственными слугами, брошен собственной женой?!

В глазах у царя потемнело, и сознание милосердно покинуло его.

Тихонько скрипнула дверь. Екатерина бесшумно вошла в царские покои и тревожно посмотрела на недвижно лежащего Петра. Императрица удивилась контрасту: в военном походе, когда Петр вот так же лежал, не подавая признаков жизни, она жизнь была готова за него отдать, лишь бы он поднялся, улыбнулся ей и прогнал все ее страхи одним прикосновением. Сейчас же супруг не вызывал у нее ничего, кроме жалости, отвращения и желания поскорее закончить всю эту порядком затянувшуюся канитель. Екатерина уже все для себя решила. После смерти государя она станет самодержавной императрицей, которой будет помогать Александр Меншиков и другие, верные ей вельможи. С тиранией Петра будет покончено, а дворец, который в последние годы являл собой воплощенную цитадель зла, где обезумевший царь расправлялся с неугодными ему людьми, чуть ли не пируя над их еще не остывшими трупами, вновь осветится тысячами свечей. Вновь засияет салютами и фейерверками, в нем снова зазвучат музыка и звонкий смех разодетых беспечных фрейлин…

Прервав свои мечтания, Екатерина решительно встряхнула головой. Она не за тем сюда пришла. Прокравшись к дубовому секретеру царя, она извлекла из него бумагу, на которой была проставлена царская печать и неверным почерком написано: «Завещаю отдать все…» Императрица аккуратно опустила перо в чернильницу и, стараясь как можно точнее подражать почерку Петра, вписала в документ свое имя. Придирчиво оглядев указ, Екатерина усмехнулась. Не зря она научилась читать и писать, ох не зря. Конечно, раньше она и в страшном сне не могла представить себе такой поворот событий – однако все меняется, времена сменяют друг друга, и некоторые вещи необходимо менять, как бы тяжело это ни было.

Положив документ обратно в секретер, императрица тихонько закрыла его створки и вышла за дверь.

В комнате было сумрачно и душно. Очнувшийся от тяжелого сна Петр широко распахнул рот, пытаясь втянуть в легкие хоть немного затхлого, но живительного воздуха. Свет трех мерцающих свечей причудливо освещал темные покои. На стенах танцевали извивающиеся тени.

– Отче наш, иже еси на небеси… – простонал царь и приподнялся на подушках, пытаясь перекреститься вялыми пальцами, как вдруг понял, что тело больше не слушается его. – На помощь! – еле слышно вскричал Петр и поперхнулся: в сухом горле не было ни капли влаги. – Екатерина! Помоги…

За дверью покоев никто даже не шелохнулся. В груди у царя похолодело. Это все подстроено заговорщиками. Дворец наверняка уже захвачен, и сейчас убийцы придут за ним, чтобы прирезать ослабевшего льва в его собственной постели.

– Не дамся, не дамся живым! – вырвалось у Петра, и по щекам его потекли злые слезы…

Внезапно по комнате пролетел шелестящий шепот, от которого у него волосы встали дыбом.

– Кто здесь? – хрипло воскликнул царь и обвел безумными глазами полутемные покои. Из темноты, которую не могли рассеять слабо мерцающие свечи, раздался тихий смех, и в круг мутноватого света выступила нежно улыбающаяся ему Мария Гамильтон в окровавленном белоснежном платье с черными траурными лентами. Он только хотел было броситься ей на шею с распростертыми объятиями, как вдруг ее голова внезапно отвалилась и упала на пол, а из шеи брызнул целый фонтан крови. Петр закричал, но «парад любви и ненависти» только начинался. Вслед за казненной фрейлиной тьма исторгла из себя Виллима Монса, держащего свою отрубленную голову подмышкой. Не заставил себя ждать и царевич Алексей. За ними троими смутными тенями маячили все души, так беспечно и бездумно загубленные Петром в его лучшие годы.

– А-а-а-а-а-а-а-а! – протяжно взвыл царь и отвернул голову от пристально глядящих на него призраков. – Сгиньте, нечистые, не получить вам души моей…

Мария Гамильтон, как Медуза Горгона, вдруг снова предстала перед его взором с головой. И опять на него смотрел ангел с глазами цвета неба, в которых можно было утонуть – ведь не даром же она считалась первой красавицей во всей Российской империи. Она подошла к нему, тихо рассмеялась, и изо рта у нее потекла темная густая кровь. Приблизившись вплотную к ложу Петра, она наклонилась и твердыми ледяными губами приникла к искривившимся устам царя. За ней последовал безмолвный Монс, приложивший свою голову к губам умирающего. На все это как-то отстраненно и безразлично – так, как будто ему до этого не было абсолютно никакого дела, – взирал царевич Алексей. Петр пытался сползти с кровати, убежать от этих жутких видений из прошлого, однако парализованное тело совершенно не слушалось его.