Михаил Заборов - Крестоносцы на Востоке Страница 29

Панегиристы рисуют трогательные картины исчезновения социальных различий ввиду общей религиозной цели — освобождения Гроба Господня. Достойно изумления, писал Гвиберт Ножанский, что в огромном ополчении выходцев из разных стран "малый и великий в равной степени соглашались нести одно и то же ярмо под властью Господа Бога, так что серв не почитал господина за такового, а господин не был связан с сервом никакими иными узами, кроме как узами братства". Если судить по описаниям Фульхерия Шартрского, крестоносцы разного социального статуса были бескорыстны, взаимно благожелательны, всегда готовы помочь друг другу: "Если кто-нибудь терял свою вещь, тот, кто ее находил, заботливо хранил у себя много дней, пока по расспросам не отыскивал потерявшего и не возвращал ему находку".

События, разыгравшиеся в Сирии после взятия Аптиохии, показывают, что описания такого рода решительно не соответствуют действительности. Войско крестоносцев не было социально монолитным, оно ни в коей мере не представляло собой единого "народа Божьего", каким изображают его церковные авторы XII в. Напротив, как уже отмечалось, эта армия являла собой конгломерат различных социальных групп подчас с прямо противоположными интересами. Наряду с рыцарством в Крестовом походе участвовали десятки тысяч крепостных. Рыцарей обуревала жажда земельных захватов, крестьяне же рвались к свободе. Хотя внешне те и другие шли под одними и теми же религиозными знаменами, но по сути в Крестовом походе переплетались два в социальном отношении разнородных движения: освободительное в своей основе — сервов и завоевательное — феодалов. Феодальные верхи преследовали свои классовые интересы и были мало озабочены участью бедняцкой массы.

Знатные крестоносцы во время похода приумножили свое достояние. О графе Раймунде Тулузском его капеллан сообщает: "Когда другие уже истратили свои деньги, его богатства возрастали". Сеньоры не останавливались и перед тем, чтобы использовать в целях наживы затруднения рядовых крестоносцев из бедняков. Рыцари из окружения того же Раймунда Тулузского тайком убивали лошадей и по вздутым ценам продавали конину голодавшим беднякам.

С другой стороны, масса рыцарской голытьбы еще более обнищала в пути, особенно в дни осады крестоносцами Антиохии и ее блокады сельджуками. В самом же стесненном положении оказались тысячи земледельцев, примкнувших к рыцарскому походу. Среди них было немало стариков, женщин, калек. Зачастую они отставали от главного войска и следовали на известном расстоянии от него. В хрониках изредка можно встретить описание внешнего вида этих толп. Когда Раймунд Ажильский, рассказывая о том, как Пьеру Бартелеми явились во сне св. Петр и Андрей, говорил, что они привиделись ему во сне "в какой-то прегрязной одежонке: святой Андрей был одет в старую рубашку, изодранную на плечах, из дыры на левом плече торчал лоскут, па правом ничего не было; он был плохо обут; Петр же был в грубой длинной, до пят, рубахе", то, по-видимому, хронист списывал своих апостолов с реальных фигур, с тех, кто принадлежал к меньшому люду.

Во время похода контрасты в положении бедняков и благородных усилились. Тяготы войны углубили пропасть между простым народом, который первым становился их жертвой, и рыцарями, а тем более предводителями крестоносцев. В результате и отношения различных по своей социальной природе участников крестоносного войска приобретали все более напряженный характер. Крестьяне и рыцарская мелкота, фактически оказавшаяся в положении, близком к тому, в котором находились бросившие свои поля землепашцы, постепенно проникались недоверием к сеньорам.

Рознь тех и других выражалась в самой организационной структуре крестоносных ополчений. Некоторые группы бедняков, видимо, проникнутые особой враждой к сеньорам и рыцарям, стремились идти обособленно от остальных крестоносцев. "Босой народ", как писал Гвиберт Ножанский, шел впереди всех и образовывал особые отряды — он называет их тафурами. О тафурах упоминается также в эпосе "Песнь об Антиохии", сложившемся в XII в. По мнению Гвиберта Ножанского, само слово "тафуры" — "варварского" происхождения и означает "бродяги". Подлинная этимология этого слова и до сих пор не установлена историками, но известно, во всяком случае, что это были бедняки, а их вооружение составляли дубины, ножи, каменные молоты. Тафуры — и это тоже весьма показательно для их поведения — не признавали феодального командования: по словам Гвиберта Ножанского, они "шли без сеньора". Тафуры, далее, с нескрываемой неприязнью относились к рыцарям и к знати. Они сами выбирали себе командира.

"Королем тафуров", считает Гвиберт, в данном случае передающий легенду, а не быль, являлся некий нормандец, "как говорят, человек не темного происхождения, ставший из рыцаря пешим, который, увидев, что они шествуют без главы, оставив оружие и обычную одежду, пожелал стать у них королем". Время от времени этот командир производил смотр своего войска: "У него было заведено обыкновение, что, когда народ, которым он предводительствовал, подходил к какому-нибудь мосту или узкому проходу, он ["король". — М. З.] спешил занять вход и здесь до ноготочка обыскивал всех одного за другим". Если у кого-нибудь оказывались найденными деньги или какие-нибудь ценности стоимостью в два солида, то предводитель немедленно удалял его своей властью, приказывал купить оружие и принуждал перейти к вооруженным воинам. Тех же, которые, как он убеждался, "возлюбили обычный порядок [свою бедность. — М. З.], которые совсем не имели денег, не запасались ими и не намеревались запасаться, он присоединял к своим".

По-видимому, эти детали полулегендарны, но они очень характерны: бедняки-крестоносцы не терпели в своем кругу никого, кто по материальному положению в какой-то мере был близок хотя бы к низшим категориям феодалов. Его изгоняли и отсылали к рыцарям. "Король тафуров, — пишет аббат Ножанский, — склонен был думать, что такие люди являются неподходящими для общего дела, и, если у других было бы лишнее, они тратили бы его без всякой пользы". Мало-мальски состоятельный воин в глазах бедняков, следовательно, представлялся чужаком. В нем словно чуяли потенциального противника — разумеется, в социальном плане. В свою очередь, крестоносные феодалы побаивались тафуров, несмотря на их примитивное вооружение. Судя по некоторым строкам. "Песни об Антиохии", вожди рыцарских отрядов осмеливались приближаться к ним, лишь приняв все меры предосторожности.

Повествуя о тафурах, французский хронист отмечает их большую роль в боевых действиях, выносливость. Из его рассказа с очевидностью вытекает, что феодалы использовали фанатизированную бедняцкую массу как грубую силу, взваливая на нее наиболее тяжкие ратные труды. "И невозможно сказать, — читаем у Гвиберта, — сколь необходимы они были при перенесении припасов, оказании помощи, метании камней во время осады городов, ибо при переноске грузов всегда находились впереди ослов и вьючного скота, также и тогда, когда ударами камней разрушались вражеские баллисты и орудия".

Факты, передаваемые хронистами и эпосом, затуманены легендой, но все же ясно показывают, что в крестоносном воинстве налицо имелась резкая социальная рознь. Беднота не склонна была проявлять христианскую любовь к сеньорам. В критические моменты похода, когда социальные контрасты проявлялись резче обычного, а различие побуждений и целей особенно глубоко разъединяло крестоносцев-феодалов и крестоносцев-мужиков вместе с примыкавшей к ним частично рыцарской голытьбой, эти противоречия прорывались наружу совершенно открыто. Именно так случилось в Антиохии, а затем в Мааррате-ан-Нумане в конце 1098 г., когда в главном войске вспыхнули антифеодальные выступления (хронисты называют их, конечно, "мятежами").

Под Антиохией чисто приобретательские устремления сеньоров и рыцарства выявились с полной отчетливостью: их распри за каждый клочок захваченных земель совсем заслонили общие, т. е. по замыслу папства благочестивые, цели предприятия. А между тем освободительные чаяния бедняков — главнейшая пружина их участия в походе — отнюдь не заглохли: они, как и раньше, выражались среди рядовых крестоносцев в религиозной форме. Освобождение Иерусалима из рук "неверных" — вот что в глазах массы казалось заветной целью. С ее достижением связывались смутные надежды на лучшую жизнь в земле обетованной.

Конфликт Боэмунда Тарентского и Раймунда Тулузского из-за обладания Антиохией, на полгода задержавший Крестовый поход, чуть не вызвал прямого взрыва недовольства крестоносного плебса. Бедняки еще раз удостоверились, что сеньорам нет до них никакого дела, что, по словам хрониста, "интересы бедняков ставятся ни во что". Они стали требовать продолжения похода. Раймунд Ажильский видел причину недовольства просто в том, что бедняками якобы руководило только желание поскорее достичь Святого Гроба. В действительности дело было не столько в религиозном рвении "босого и оборванного люда", сколько в том, что захватнические поползновения вождей пришли в явное несоответствие с антифеодальными настроениями бедняков, отливавшимися в религиозную оболочку.