Валерио Линтнер - Италия. История страны Страница 29

Еще одним следствием экономического спада, усилившим его суровость, стал уход зажиточной аристократии в поместья. В течение второй половины XVI века обогатившиеся представители среднего класса, едва возникнув, были быстро поглощены различными локальными элитами, и экономический расцвет оказал на социальную структуру Италии небольшое влияние. Зазор между обладателями привилегий и бедняками, городами и деревней, оставался без изменений, как и прежде на протяжении веков. Раздробленности и разобщенности Италии способствовало и то, что каждая область, каждый город ревностно отстаивали свою самобытность. С наступлением экономического спада представители обладавших деньгами прослоек решили сохранить свои накопления и увидели лучший способ достигнуть этой цели в покупке земель и домов. В городах появились огромные барочные здания, повсюду строились обширные поместья — латифундии — и виллы, где владельцы утопали в роскоши, в то время как экономическая разруха и распад продолжались. В Тоскане свои поместья строили Медичи, венецианская аристократия возводила виллы в сельской местности вокруг города; к концу XVII века их было в общей сложности 322, включая виллу Фоскари, построенную Палладио (1508–1580) в 1574 году, и виллы Бадоеров в Ровиго; многие из них построены в стиле барокко. На Сицилии в Багерии, под Палермо, расположилась вилла дома Палагония, настоящий памятник искусству неуемного потребления.

Вложение колоссальных средств в строительство способствовало некоторым значительным архитектурным свершениям, но также вызывало другой, уже описанный эффект. Это наносило ущерб производительному сектору экономики и вызывало внедрение феодальной системы, которая продержалась очень долго и в некоторой степени сохраняется в современной Италии, в частности в Тоскане, Умбрии и других сельских областях центра и юга страны.

Прямое испанское правление и мятеж на юге

Части страны под непосредственным правлением Испании, как и следовало думать, оказались в наихудшем положении. Неаполем и Сицилией управляла череда вице-королей, систематически и сурово каравших сторонников Франции. При испанцах существенных изменений в руководимых ими областях не происходило; в сущности, на этих землях сохранялась абсолютная монархия при поддержке могущества баронов. Бароны, так сказать, поставившие на верную лошадку, добились некоторой самостоятельности и существенных привилегий; именно они контролировали основные государственные органы: неаполитанский парламент, Государственный совет и Королевскую палату.

Однако основной отличительной чертой испанского правления на юге было использование территории как дойной коровы, из которой тянули все ресурсы, какие только можно представить, для финансирования нескончаемых войн Испании с Францией и для оплаты неуемной придворной роскоши графа-герцога Оливареса и ему подобных. Испанцы ни перед чем не останавливались, насильно вербуя, похищая ничего не подозревающих южных крестьян с их полей и из домов, чтобы затем гнать на войну в защиту их угнетателей. Территорию обескровливали калечащим налогообложением — прямыми налогами, косвенными, дополнительными и любыми другими, какие только могли выдумать вице-короли и их прихлебатели. Особенно коварной была продажа права на сбор налогов таким бессовестным перекупщикам, как знаменитый Бартоломео Д’Аквино, которые грабили бедных жителей с еще большим рвением, чем сами испанцы.

При такой эксплуатации и бесчеловечной жестокости что-то должно было сломаться. Тревожные признаки возникали уже в конце XVI века, когда вспыхивали мятежи, например под предводительством Томмазо Кампанеллы в Калабрии в 1599 году. Мятеж подавили, Кампанеллу бросили в темницу, но великий взрыв народного негодования произошел в 1647-м, когда неаполитанцы вышли на улицы в ответ на введение нового налога — подумать только! — на фрукты. Мятеж быстро перекинулся на провинции и деревни, и вскоре испанцам пришлось иметь дело с революцией. Понятно, что в революционеры подался разношерстный сброд, сбитый с толку и разобщенный, разорившиеся ремесленники, крестьяне и мелкие торговцы. Под предводительством Джулио Дженонино, а затем Дженнаро Аннезе, подстрекаемые французами, они добились выдающихся успехов. В октябре 1647 года они провозгласили республику, нагнав страху на южных баронов, тесно связанных с испанскими правящими кругами. Восстание было подавлено испанцами в 1648-м, и последовала беспримерная по жестокости и бесчеловечности расплата. Из южного крестьянства выжгли и вырезали душу и вбили в него дух безропотной покорности баронам, в некоторой степени сохранившийся по сей день и являющийся, вероятно, одной из основных причин современных экономических и социальных различий между югом (Меццоджорно) и севером страны.

Милану, также напрямую руководимому испанцами, повезло больше, по крайней мере в экономике. Он был не чем иным, как постоянной линией фронта франко-испанского конфликта; военным невзгодам были особенно подвержены Вальтеллина и Монферрато. Однако ломбардская аристократия была настроена гораздо более отечески по отношению к крестьянству по примеру энергичного и трудолюбивого Карло Борромео, архиепископа Миланского с 1565 по 1584 год. Соответственно, и жизнь ломбардского крестьянства была чуть полегче.

Квазинезависимые государства

Из государств, пользовавшихся в этот период некоторой независимостью, зачастую призрачной, самым ярким была веротерпимая и деятельная Венеция. Ей удалось сохранить блеск и могущество в течение XVI века, через экономический кризис XVII века она прошла с меньшими потерями. И все же это не могло скрывать общего упадка Венеции. Она уступила большую часть своего влияния на Средиземном море голландцам и французам; на Адриатике ей с одной стороны грозили славянские пираты, поддерживаемые Габсбургами, а с другой — турки. У себя дома венецианцы находились под угрозой со стороны испанцев. Им пришлось вести несколько войн, которые серьезно подорвали государство в финансовом отношении и завершились двадцатилетней войной с турками, которая закончилась потерей острова Кандии (Крита) в 1669-м и привела Венецию к вступлению в Священный союз с Габсбургами, приблизив конец республики.

Тем не менее венецианцы пользовались более высокой степенью плюрализма и свободы мысли, чем граждане других итальянских государств, сопротивлялись контрреформации, как никто другой, и воспитали таких известных интеллектуалов и художников, как Пьетро Аретино, Паоло Парута и Франческо Сансовино, сына флорентийца Якопо, определившего образ площади Святого Марка. Именно венецианцы стояли на переднем крае антииспанского движения в этот период. Под предводительством дожей Леонардо Лоредана и Паоло Сарпи им удалось «победить» в споре об интердикте, а также заставить Габсбургов прекратить поддержку славянских пиратов. К несчастью, они были достаточно изолированы, что ограничивало их могущество на международной арене, лишая возможности померяться силами с какой-либо великой державой своего времени.

Савойя под управлением Карла Эммануила I также чувствовала себя относительно сносно, как и Генуя, богатевшая на банковских операциях, хотя ее политические структуры не могли сравниться с финансовыми по действенности и смелости. С другой стороны, для Флоренции это был по-истине период регресса. Здесь государством управляла синьория Медичи, которые контролировали исполнительную власть, «Pratica Segreta»[24], с 1580 года располагавшуюся в новом дворце Уффици Джорджо Вазари. Город-государство Флоренция сделался Великим герцогством Тосканским в 1569 году, однако новый громкий титул не мог скрыть начавшегося застоя. Герцогство и в частности сам город уже не были крупными индустриальными и финансовыми образованиями. Флоренция стала прибежищем чинуш и землевладельцев, городом сервиса, каким в общих чертах остается и до сих пор. В то время в ней почти не происходило архитектурного развития, как показывает практически полное отсутствие здесь барочных церквей. Ситуация во многом повторялась в других тосканских городах, единственным исключением был порт Ливорно, процветавший в силу своего стратегически выгодного местоположения.

Интеллектуальная и художественная жизнь герцогства, столь открытого и просвещенного в предыдущие столетия, теперь отражала его экономическое положение. Даже допуская, что Ренессанс уже не мог продолжаться, нельзя отрицать тот факт, что Флоренция сделалась скучной и самодовольной, ограниченной и закрытой от внешних влияний. Флорентийская Академия делла Круска воспитывала тот же «провинциальный патриотизм» и безоговорочную преданность городу, которую в Венеции проповедовали Паоло Парута и Якопо Сансовино, а Ди Костанцо отстаивал в Неаполе, и которая столь очевидно проявляется в комедии масок с ее героями и действующими лицами, чье происхождение из той или иной местности подчеркивается. Парадоксальным образом в течение этого периода интеллектуальной дремоты Флоренция умудрилась произвести на свет таких великих людей, как Галилео Галилей и Джорджо Вазари.