Пьер Монтэ - Египет Рамсесов Страница 29

Таким образом, египтяне ограничились только самыми полезными для человека животными; это были лошадь, бык, осел, коза, баран, свинья, гусь и утка.[280] Верблюд был известен лишь жителям Восточной Дельты. Что касается кур, то они появились гораздо позднее. Разумеется, и другие животные пользовались вниманием и заботливым уходом, но главным образом в храмах, где они почитались как боги.

Лошадь была известна в Египте незадолго до времен Рамессидов[*43] и, несмотря на контрибуции, накладываемые на азиатские народы, все еще встречалась в Египте довольно редко.[281] У Хеви была конюшня, стоявшая отдельно от хлева для быков и загона для ослов. Но Хеви был царским сыном Куша и занимал одно из первых мест в государстве,[282] он – один из немногих привилегированных, кто выезжал на своей колеснице, направляясь во дворец, на прогулку или на осмотр своих владений. Владельцы лошадей не решались ездить на них верхом. Всего два-три раза, насколько мы знаем, египетские художники изображали всадников.[283] Кочевники были куда смелее. Во время военных действий, когда колесница оказывалась поврежденной, они отпрягали лошадей, вскакивали на них верхом и уносились прочь. На лугах лошадей пасли отдельно от остальных животных.

Хлев для быков обычно находился неподалеку от хозяйского дома, рядом с хлебным амбаром, в одной ограде. Там ночевали и слуги, чтобы стеречь быков и выводить их по утрам. В маленьких глинобитных хижинах, черных внутри и снаружи, ухитрялись они готовить ужин из своих скудных, тут же хранящихся запасов. Слуги, тяжело нагруженные, шли впереди стада или за ним. Чтобы облегчить ношу, они распределяли ее на две равные части – в кувшинах, корзинах или узлах, которые несли на коромыслах. Если у них было только одно место – узел, кувшин и т.д., – они несли его на палке, перекинутой через плечо. Так делал Бата, но ведь он был очень сильным парнем! Женщины на него заглядывались. А большинство пастухов – несчастные бедняки, заморенные работой: лысые, больные, с редкой бороденкой, с большим животом, а иногда такие тощие, что страшно смотреть! В одной из гробниц Меира беспощадный художник изобразил их именно такими без всяких прикрас.[284]

Жизнь пастухов нельзя было назвать монотонной. Если пастух любил своих животных, он постоянно с ними разговаривал и, зная места с наилучшей травой, водил туда своих любимцев. Животные отвечали ему преданностью и тем, что быстро росли, нагуливали жирок, приносили большой приплод. А при случае сами оказывали пастуху какую-нибудь услугу («Сказка о двух братьях»).

Для пастуха всегда бывал нелегким переход через болота. Там, где люди и взрослые животные не теряли почвы под ногами, теленок мог утонуть. Поэтому пастух взваливал его себе на спину и решительно шел в воду. Корова-мать следовала за ним с жалобным мычанием, испуганно тараща глаза. Мудрые быки в сопровождении других пастухов шли спокойно, соблюдая порядок. Если место было глубокое, а рядом – заросли тростника и папируса, следовало опасаться крокодилов. Но пастухи древности знали, какое слово сказать, чтобы крокодил тотчас превратился в безобидное растение или чтобы ослепить его.[285] Полагаю, эти магические слова не были позабыты и в эпоху Рамсесов, но документы на этот счет молчат. В гробнице в Эль-Берше сохранилась песня одного пастуха, который прошел через много стран:

Вы топтали пески всех пустынь,А теперь вы топчете травы.Вы едите густые травы,Теперь наконец-то вы сыты,Это хорошо для вашего тела![286]

У Петосириса пастух дает своим коровам поэтические имена: Золотая, Сверкающая, Прекрасная, как если бы они олицетворяли богиню Хатхор, которой принадлежат все эти эпитеты.[287]

Случки, рождения телят, бои быков и постоянные переходы были теми основными моментами, когда пастух мог показать свои знания и самоотверженность. Если он попадет впросак, тем хуже для него. Если крокодил схватит теленка, если вор угонит быка, если болезни опустошат стадо, никакие объяснения не принимались. Виновных укладывали на землю и били палками.[288]

Великолепным средством против угона скота было клеймение. К нему прибегали главным образом во владениях Амона и других великих богов и в царских владениях. Коров и телят сгоняли на край луга и поочередно ловили с помощью лассо. Им связывали ноги и опрокидывали на землю, словно собираясь прирезать, затем раскаляли железное клеймо на мангале и прикладывали его к правой лопатке животного. Писцы, разумеется, присутствовали при этой операции со всеми своими принадлежностями, и пастухи почтительно целовали землю перед этими представителями власти.[289]

Вот козы рассыпаются по рощице, деревья которой предназначены на вырубку, и в мгновение ока объедают всю зелень.[290] Они торопятся не зря, потому что дровосек уже здесь, наготове. Он уже нанес первый удар топором, но коз этим не остановишь! Кругом прыгают козлята. Коалы тоже не теряют времени даром. Но вот пастух с посохом собирает свое стадо. На одном конце коромысла он несет большой мешок, а на другом, в виде противовеса, козленка. Кроме того, в руке у него флейта, но еще ни один Феокрит и ни один Вергилий не воспели любовь пастухов и пастушек на нильских берегах.

Птиц египтяне разводили в специальных загонах, не менявшихся с Древнего до Нового царства. Посреди птичьего двора, как правило, возвышалась стела или статуя богини Рененутет. В одном углу двора находился навес, под которым стояли кувшины, мешки и весы для взвешивания зерна, в другом углу, отделенном сеткой, – большая лужа. Гуси и утки купаются в ней или бредут по берегу, когда птичник приносит им очередную порцию зерна.[291]

IX. Обитатели болот

Болота покрывали значительную часть Нильской долины. Когда река возвращалась в свои берега, кое-где на возделанных полях оставались большие лужи, в которых вода не высыхала до конца сезона «шему». Эти болота покрывали ковры водяных лилий и других растений, а по берегам стояли заросли тростника и папируса. Папирус иногда рос так густо, что сквозь него не проникал луч солнца, и был таким высоким, что птицы, гнездившиеся в его зонтиках, чувствовали себя в безопасности. Эти пернатые показывали чудеса воздушной акробатики. Вот самка высиживает яйца. Неподалеку сова ожидает наступления ночи. Однако естественные враги пернатого племени, виверра или дикая кошка, легко добираются до птичьего гнезда. Отец и мать отчаянно сражаются с грабителем, в то время как их птенцы призывают на помощь и без толку машут еще голыми крылышками.

Гибкие рыбы скользят между стеблями тростника. Среди них особенно заметны лобаны, сомы, мормиры («нильские щуки»), огромные латесы, почти такие же большие хромисы и фахаки, которого, по словам Г. Масперо, природа создала в минуту добродушного веселья. А вот батен-сода плывет брюхом вверх. Ей так полюбилась эта поза, что спина у нее побелела, а брюхо потемнело. Самка гиппопотама отыскала укромное место, чтобы родить детеныша. Коварный крокодил поджидает удобного случая, чтобы проглотить новорожденного, если только не вернется его грозный папаша. Тогда разгорится беспощадная борьба, из которой крокодилу не выйти победителем. Гиппопотам схватит его своими огромными челюстями. Напрасно крокодил вцепился ему в ногу: он потерял равновесие и гиппопотам перекусывает его пополам.[292]

Чем дальше на север, тем обширнее становятся болота, тем гуще заросли папируса. Египетское название Дельты – «мехет» – означает в то же время болото, окруженное папирусом. Египетский язык, столь богатый синонимами для обозначения природных явлений, имел специальные слова для разных болот: болото, поросшее водяными лилиями, – «ша», болото с зарослями тростника – «сехет», болото с водоплавающей птицей – «иун», а лужи воды, оставшиеся после разлива, – «пехуу». Все эти болота были истинным раем для охотника и рыболова. Почти все египтяне и даже будущие писцы при малейшей возможности отправлялись на болота поохотиться или порыбачить. Знатные дамы и маленькие девочки рукоплескали удачливым охотникам и были счастливы вернуться домой с пойманной живой птицей. А мальчишки быстро осваивали метание бумеранга[*44] или гарпуна. Но все это были любительские забавы. На севере же люди жили за счет болот.

Болота давали им все необходимое для жилья и для изготовления орудий. Египтяне срезали папирус, вязали из стеблей большие снопы и, согнувшись под тяжестью ноши, а порой спотыкаясь, брели с ними в деревню. Здесь они раскладывали свою добычу на земле и выбирали стебли, пригодные для строительства хижины. Ибо вместо домов из кирпича-сырца здесь строили папирусные хижины, обмазанные илом. Стены в них были тонкими, обмазка часто осыпалась, но разве трудно замазать трещины? Из волокон папируса плели веревки любой толщины, циновки, сети, кресла и клетки и продавали жителям засушливых районов. Веревками из стеблей папируса связывали изящные, практичные челноки, без которых невозможно было ни охотиться, ни рыбачить. Но прежде чем отправиться за добычей, следовало испытать новое суденышко. В венке из полевых цветов и с водяной лилией на шее каждый выводил свой челнок на водную гладь с помощью длинного, раздвоенного на конце шеста. Сражение начиналось с обмена ругательствами, порой довольно забористыми. Звучали страшные угрозы, удары сыпались градом. Казалось, все это добром не кончится, однако противники старались только столкнуть друг друга в воду и опрокинуть челнок. Когда на воде оставался только один победитель, праздник заканчивался.[*45] Победители и побежденные, примирившись, вместе возвращались в деревню и продолжали заниматься своим ремеслом, которое один насмешливый египтянин назвал самым тяжелым.[293] На далекий лов рыбаки уходили на одномачтовых деревянных судах. Между вантами натягивались веревки для сушки рыбы. Порой на мачте сидели хищные птицы.[294]