Василий Смирнов - Крымское ханство XIII—XV вв. Страница 29

Что же касается деятельного участия в завоевании Кыркора одного из эмиров Яшлау, так это обстоятельство находит себе подтверждение в сохранившихся до нас документальных данных, содержащихся в ханских ярлыках и султанских ферманах, которыми подтверждались давнишние владетельные права Яшлауских беев на Чуфут-Калэ. Старейший из этих документов есть ярлык Бегадыр-Герай-хана (1637—1642), помеченный 1047 = 1637 годом. В нем Яшлауские беи названы «древними владетелями города Кыркы, ныне именуемого Жидовским городом», а жители того городка — подданными тех беев[371]. Таких вещей спроста не вписали бы самые завзятые восточные риторы, писцы ханской канцелярии, в жаловано-подтвердительные грамоты беев Яшлауских. Род Яшлау и потом, во времена Гераев, выдавался своим значением и особенною известностью: в упоминавшемся выше сказании священника Иакова повествуется о том, как Яшловской Адирша-Мурза-Сулешов воспрещал русским посланникам Дворенинову и Непейцыну выпускать лошадей на пастбище, говоря: «Лошади де у вас поемлю, и вас де с стану собью, то де земля наша, царя де теперь в Крыму нет», и как потом он, «грозя, поехал в Яшлов»[372], под которым надо разуметь Яшловский стан, упоминаемый в другом сказании того же автора[373] и находившийся поблизости Бакчэ-Сарая. По имени рода Яшлау называются даже люди, принадлежавшие, очевидно, к подданным этих беев, как показывают такие выражения, встречающиеся в том же сказании Иакова: «Имал товары у Жидовина у Изрыну Яшловскова», или: «И в те поры были у стану пристав Резван да Литовские татарове Алейко Юрга, да Мула Шабанов, да Темирко»[375]. Пейсонель, хотя относит Яшлауский род ко второразрядным, замечает однако же, что старейший из этого рода, называвшийся обыкновенно Яшлау-бей[376], в числе других почетных прерогатив имел также привилегию отправлять должность обер-церемониймейстера на всех свадьбах дочерей и других родственников ханских, причем он распоряжался вполне самовластно, с правом даже жизни и смерти над всеми без различия. Позднее, со времени воцарения Гераев, род Яшлау был заслонен другими, каковы в особенности Ширин, Барын, Аргын и Седжеут, составлявшие ближайших сподвижников и опору новоявленной династии, но в свое время фактическое господство татарской власти в Крыму олицетворялось владетельными правами беков Яшлау и других, которые прикочевали туда с своими племенными толпами по указанию Ногая. Роду Яшлау только посчастливилось сразу прочнее других утвердиться в новом юрте, между тем как остальным выходцам приходилось иногда покидать занятые ими места и возвращаться на прежние, как это случилось, например, при самом еще Ногае.

Ногай, по свидетельству историков, был очень расположен к своим приверженцам, но только до поры до времени: добившись чего ему было надобно, т.е. независимости и полновластия, он зазнался и стал ставить своих сыновей выше тех эмиров, которые были при нем, а сыновья стали несправедливо поступать с эмирами, т.е. беками, покинувшими Токта-хана и принявшими сторону Ногая. Не чувствуя охоты подчиняться произволу детей временщика, узурпатора, беки сочли за благо вернуться в прежнее подданство настоящего, законного повелителя: они покинули Ногая и опять ушли к Токта-хану с своим народом, в количестве до 30 000 всадников. Ободренный и подкупленный возвратом своих беков, Токта-хан решился побороться с своим противником, мятежным Ногаем. На этот раз полчища Ногая были разбиты, а ему самому отрубил голову какой-то русский, служивший в войсках Токты.

После неудавшейся попытки Ногая усилить свое могущество до степени основателя собственной независимой династии, имея главным своим базисом Крым, этот последний остался на прежнем положении удела Золотой Орды с новым правителем в качестве наместника ханского. На этот раз пост наместника занял Толок Темир, или Толук-Тимур, упоминаемый историками в числе темников, собравшихся вокруг хана Токты и помогших ему одолеть мятежного Ногая[377]. Должно быть, Толук-Тимур вел дела правления умеючи и согласно с требованиями центрального правительства, потому что мы видим его довольно долго занимавшим свой наместнический пост и при следующем хане Узбеке. Им был ласково принят в Крыму арабский путешественник Ибн-Батута, по словам которого, Толук-Тимур настолько был важен, что эмир Азовский являлся пред ним как бы лицом низшего ранга и даже его подчиненным[378]. Можно думать, что, кроме хорошего управления, Толук-Тимур еще тем был угоден суровому и взыскательному Узбек-хану, что, подобно ему, предан был мусульманскому правоверию и благочестию. Об этом можно заключать по рассказу Ибн-Батуты, что когда они с Толук-Тимуром выехали из города Крыма, то остановились в ските эмира, находившемся в местечке Седджан, где сделано было туристу угощение[379]. Эмиры, или беки татарские, в прежние времена были усердными святошами, не только приносившими материальные жертвы на дело благочестия, но и лично предававшимися подвижничеству, предписываемому тем или другим уставом (гарикатом), как это явствует из частого присоединения монастырско-настоятельского титула «шейх» к именам эмиров; постоянно встречаются имена: эмир шейх Нур-эд-Дин, эмир мевляна Кутб-эд-Дин Коруми и т.п.[380]. Периодические военные экзекуции, несколько раз учинявшиеся над Судаком лично самим Толук-Тимуром или другими татарскими военачальниками по его распоряжению[381], могли быть столько же применением административной системы наместника, сколько и делом фанатической нетерпимости к христианским жителям подчиненного его власти города. Последнее упоминание источников о Толук-Тимуре относится к 1338 году[382], а под 1340 годом мы читаем у Могултая известие, что в этом году ездил в Мекку из Крыма некий Сейф-эд-Дин Солгати, зять Мелик-Темира, наместника Крымского. Следовательно, Толук-Тимур продержался на своем месте в продолжение целого царствования Узбек-хана[384], который был весьма требователен и капризен, если, например, другого своего наместника в Харезме, Кутлук-Темира, на некоторое время отставлял от должности[385], хотя в начале своего правления пользовался советами этого эмира[386].

Со смертью Узбек-хана в 1342 году не стало в Золотой Орде руки, твердо державшей бразды единовластия. Узбек настолько ревностно служил принципу единодержавия и не давал ни малейшего хода и простора притязаниям и поползновениям эмиров, что даже пошел войною против Гулагида Абу-Саида из-за того только, что в государстве последнего вся власть была в руках его наместника Джубана, который самоуправствовал с потомками Чингиз-хана[387], несмотря на то что этот же самый Джубан, пользуясь малолетством Абу-Саида, предательски входил в сношение с Узбек-ханом, приглашая его овладеть землями своего законного государя[388].

Понятно, что когда умер Узбек-хан, эмиры тотчас же подняли головы и поспешили восстановить свое прежнее значение, тем более что этому благоприятствовали обстоятельства. После Узбека осталось три сына: Тини-бек, Джаны-бек и Хызр-бек. Два первых были от одной и той же матери, знаменитой Тайтуглы, которую Узбек страстно любил за какие-то особенные исключительные физические свойства ее организма, делавшие ее подобною райским хуриям, если верить россказням, передаваемым Ибн-Батутой[389]. Несмотря на старшинство Тини-бека и предпочтение, которое отдавал ему отец, царство досталось младшему брату, Джаны-беку, ибо старший Тини-бек вскоре после смерти отца был убит. Ибн-Батута, восхваляющий Джаны-бека, не говорит о том, кем и почему Тини-бек был убит; глухо только замечает, что он был убит «за постыдные дела, которые с ним приключились»[390]. Но в безымянной биографии Эльмелик-Эннасыра довольно правдоподобно передается факт убийства Тини-бека и воцарения Джаны-бека. Там рассказывается, что во время смерти Узбека старший сын его Тини-бек находился в походе. Мать их Тайтуглы более любила Джаны-бека и потому сговорилась с эмирами умертвить возвращавшегося Тини-бека[391]. Если эмиры так легко пошли на стачку со вдовой Узбека, то, и разумеется, не без расчета: Тини-бек, любимец отца, и должно быть, обещал продолжать его суровую политику, не нравившуюся эмирам, тогда как Джаны-бек, достигший престола с их поддержкою, тем самым обязывался благоволить к своим пособникам, которые постарались поскорее воспользоваться выгодами нового порядка вещей, коснувшегося, без сомнения, и Крыма.

В течение непродолжительного царствования Джаны-бека в Крыму совершилось несколько фактов, изменивших прежнее положение и пределы татарской власти в этом уделе, а именно: в 1344 и 1345 годах татары тщетно пытались овладеть Кафою, и Джаны-бек, продлив войну с генуэзскими поселенцами до 1347 года, заключил с ними мир, уступив им некоторые льготы по территориальному распространению их колоний[392]. Надо полагать, что генуэзские поселенцы Кафы зорко следили за ходом дел в Золотой Орде и воспользовались случившимся там после смерти Узбек-хана замешательством в наследовании его трона для того, чтобы или вовсе избавиться от всякой татарской зависимости, или же, по крайней мере, ослабить сколько возможно эту зависимость. Татары же, в свою очередь, неохотно поступились своими властными правами и стали было поддерживать их силою оружия; но успех на этот раз был на стороне неверных, и хан помирился с ними на условии некоторых с своей стороны уступок. Такая неустойка татар в распре со строптивыми европейскими колонистами должна быть приписана шаткости положения представителей ханской власти в Крыму, наместников, которые, по-видимому, соперничали между собою, как это явствует из частой смены их. После Мелик-Темира наместником-правителем Крыма был Зейя-эд-Дин Рамазан, сидевший там в 750 = 1350 году[393]. Долго ли Рамазан занимал свой пост, с точностью трудно сказать. В марте 1356 года он заключил с венецианцами договор, по которому им был открыт доступ в порт Провант, к западу от Кафы[394]. По арабским источникам, после Рамазана в Крыму утвердился в качестве наместника Алибек, сын Исы, сына Толук-Тимура, также бывшего Крымского наместника[395]. Между тем в числе венецианских архивных документов есть небольшая грамотка, в которой солхатский правитель уступает венецианцам, кроме Прованта, другие гавани в Крыму. Имя этого правителя там изображено так: Cotuletamur, Signer de Sorgati, что в татарском смысле надо читать по Гаммеру Kutlugh Timur, а по Бруну Котлог-Темир, которого он и считает преемником Рамазана[397]. Грамота эта без обозначения года и составляет придаток в договорному ярлыку хана Бирды-бека, помеченному 759 = 1358 годом. Взаимное соотношение обоих документов обнаруживается лишь косвенным образом, из тожества имен венецианских уполномоченных, упоминаемых в заглавии ярлыка Бирды-бека и в тексте грамотки Cotuletamur'а; совместность же нахождения их еще не может служить достаточным основанием их однопредметности, ибо в архивах иногда находятся соединенными вместе акты, не имеющие ничего общего между собой[398]. В числе сложных татарских имен прежнего времени так часто встречаются имена, в которых одною из составных частей является слово «кутлук», или «кутлу», например Кутлу-бек, Кутлу-Буга, Кутлу-Тимур и т.п., и так часто упоминаются исторические лица, носившие которое-нибудь из этих имен, что нетрудно было смешивать их даже и современникам их, а тем паче последующим писателям. Затем, итальянские писцы-переводчики были мастера на искажения татарских имен и терминов: например, в упомянутом ярлыке Бирды-бека они поместили каких-то «Signori'de Chumani»[399] на что г. Говордз обращает особенное внимание, как на серьезный факт[400], не подозревая тут очевидного искажения татарского титула «туман-бек». При всем том однако же мы думаем, что арабы напутали, говоря, что преемником Рамазана был «Али-бек сын Исы, сына Толук-Тимура». Родство искомого лица с Толук-Тимуром и то, что тут замешан какой-то Иса, заставляет с уверенностью полагать, что называемый арабами Али-бек был не кто иной, как Кутлу-Тимур, сын Толук-Тимура, упоминаемый Ибн-Батутою, который пишет, что они поехали в сообществе эмира Толук-Тимура, брата его, Исы, и двух сыновей его, Кутяу-Думура и Сары-бека[401]. Что некоторого рода наследственная преемственность в занятии правительственных постов в Крыму была в ходу, это отчасти видно из того, что еще позднее сын наместника Зейя-эд-Дина Рамазана, Хасан, является в Египет послом от Токтамыша, владевшего Крымом[402]. Тем не менее однако ж внук Толук-Темира, каким считают арабские историки преемника Рамазана, был бы чересчур молод для занятия высшего поста наместнического.