Дмитрий Винтер - 1612. Все было не так! Страница 29

Соединив русские и шведские силы (кстати, в войске Скопина русские чуть ли не впервые начали учиться у шведов тактике современного европейского боя)[422], Скопин и Делагарди двинулись вперед. Один вид правильного, по-европейски организованного войска зачастую приводил «тушинцев» в трепет; к тому же их силы теперь были рассеяны на большом пространстве, в отличие от куда менее многочисленных, но зато собранных в один кулак армий Скопина и Делагарди.

Уже 5 мая 1609 г. разбили войско «тушинцев» под командой Кернозицкого под Каменкой, а 17 июня – войско Александра Зборовского и примкнувшего к «вору» уже известного нам князя Григория Шаховского под Торжком[423], результатом чего стало освобождение от власти Тушинского вора практически всего северо-запада России – уже после Каменки города Торопец, Невель, Холм, Великие Луки, Ржев отступились от «вора», а Порхов был освобожден от осаждавших его «тушинцев».

Эта часть кампании завершилась 13 июля освобождением Твери. Примерно тогда же, 25 июня 1609 г., был отбит двукратный штурм «тушинцами» Москвы, 200 человек из числа штурмовавших попали в плен. Одновременно 28–29 июня провалился еще один штурм «тушинцами» Троице-Сергиева монастыря[424]. Ровно через месяц, 29 июля, провалился следующий штурм[425]. Между тем член уже хорошо известной нам влиятельной рязанской семьи Прокопий Ляпунов очистил от сил «вора» рязанские города, после чего отряд «тушинцев» ушел и из-под осажденной ими Коломны. Блокада Москвы была прорвана.

Затем в течение лета и осени 1609 г. Скопин и Делагарди нанесли еще ряд поражений войскам Тушинского вора, самым крупным из которых было сражение на р. Жабне под г. Калязином (август); летом или осенью 1609 г. под влиянием этих событий власть Василия Шуйского признала Вятка, до того не признававшая его с самого избрания на царство[426].

Затем успехи союзников замедлились от того, что шведские наемники (две трети войска Делагарди составляли иностранцы, а не шведы) отказались сражаться, так как им не выплатили жалованья. Тогда Скопин-Шуйский сам организовал сбор денег (тоже явление для Московии достаточно новое); ему предоставили материальные и финансовые ресурсы северные монастыри, жители Вологды и Сольвычегодска и богатейшие уральские купцы и промышленники Строгановы[427].

После того, как вопрос с жалованьем был решен, 10 сентября союзниками была одержана еще одна победа над «тушинцами» при Переславле-Залесском, причем «тушинцев» «побили и в плен взяли с 400 и больше»[428]. В октябре союзники очистили от врага Александрову слободу (ныне г. Александров Владимирской области), и тогда же Скопин-Шуйский послал отряд упоминавшегося Д. Жеребцова на помощь осажденному Троице-Сергиеву монастырю. Это было сделано очень вовремя: по некоторым сведениям, в Троице оставалось не больше 200 человек[429]. Вскоре в Александрову слободу подошел еще один прославившийся за эти годы военачальник – Ф.И. Шереметев.

Заслуги Шереметева некоторые авторы считают даже превосходящими заслуги Скопина-Шуйского. Возможно, они оказались забыты из-за того, что летом 1610 г., после свержения Шуйского, Шереметев вошел в Семибоярщину (об этом правительстве и его отрицательном, но большей частью незаслуженном имидже мы еще поговорим). Так, в 1606 г. он привел к подчинению Шуйскому Астрахань. Правда, после того, как Шереметев получил приказ идти по Волге на выручку Москве, город снова восстал, а самому Шереметеву из-за действий на Волге «царевича Петра» пришлось провести зиму 1606–1607 гг. на о. Балчик посреди Волги[430].

Однако уже весной 1607 г. Шереметев начал очищать Поволжье от сил «царевича Петра» и других «воровских» формирований; в течение 1607–1608 гг. он навел порядок в Поволжье, окончательно подавив начавшееся еще в 1606 г. восстание[431], в частности, 1 января 1609 г. побил силы восставших народов Поволжья (татар, мордвы и черемисов) под Свияжском так, что «трупы их положили на семи верстах»[432], после чего зимой 1608–1609 гг., имея главную ставку в Чебоксарах, прикрывал Нижний Новгород от нападений «снизу» (т. е. с нижнего течения Волги)[433], а затем двинулся в сторону Нижнего Новгорода, отражавшего в это время, как мы помним, нападения «тушинцев». Действия рати Шереметева воодушевили нижегородцев, они самостоятельно очистили от отрядов «вора» Юрьевец, Балахну и т. д., а потом при поддержке шереметевской армии в мае 1609 г. освободили Владимир. Шереметев освободил также Муром и Касимов, хотя потерпел неудачу при попытке очистить от врага Суздаль: там русской «низовской рати» нанес поражение лучший из стратегов «вора» – А. Лисовский, так что русские «едва утекоша» во Владимир[434]. В октябре 1609 г. в Александровой слободе (где 19–24 октября Скопиным была одержана победа над Сапегой и Ружинским) Скопин-Шуйский и Шереметев встретились и дальше действовали сообща[435].

Отметим, что, помимо чисто военных мер, для борьбы с «вором» принимались и меры социальные. Так, 12 сентября 1609 г. Боярская дума восстановила закон 1597 г., запрещавший «холопить» добровольных наемных работников без кабального договора с их стороны на том только основании, что они уже давно работают на этого хозяина (отменен этот закон был 7 марта 1597 г.)[436].

В начале 1610 г. Скопин, Делагарди и Шереметев совместными усилиями освободили от осады Троице-Сергиев монастырь (вернее, вынудили «воровских» военачальников поляков Сапегу и Лисовского снять осаду), а в марте – и Москву, в которую 15 марта 1610 года Скопин и Делагарди (о Шереметеве информации нет) торжественно и въехали.

Тушинский же лагерь еще с конца 1609 г. стал разваливаться, Лжедмитрий II, которого поляки после начала осады Сигизмундом Смоленска (о ней чуть ниже) окончательно превратили в марионетку, бежал в Калугу. О том, насколько низко пал авторитет «вора» у поляков, говорит хотя бы такой факт: когда в его ставку приехали комиссары Сигизмунда и стали уговаривать «тушинских» поляков возвращаться в королевское войско, то Самозванец осмелился спросить, что это за люди и зачем они приехали; на это Ружинский грубо ответил: «А тебе… сын, что за дело? Они ко мне приехали, а не к тебе. Черт тебя знает, кто ты таков! Довольно мы тебе служили!»[437]

Стоит ли удивляться после этого, что «вор» предпочел унести ноги в Калугу? Вместе с ним ушли князь Дм. Трубецкой и казачий атаман И. Заруцкий, а также князь Засекин. При этом бегство «вора» 6 января 1610 г. имело такой же жалкий характер, как и все его предшествовавшее «царствование»: поскольку при предыдущей попытке к бегству Ружинский его поймал и пригрозил побоями при повторении чего-то подобного, то бедолаге пришлось бежать, переодевшись крестьянином и… зарывшись в кучу навоза, наваленную в крестьянской телеге[438]. Есть сведения, что даже Марине Мнишек (полячка все-таки!) он о своем предстоящем бегстве не сообщил[439].

Поляки же потянулись под Смоленск к Сигизмунду. Кстати, Н. Мархоцкий уверяет своих читателей, что вторжение Сигизмунда помешало «тушинским» полякам полностью разбить армии Шуйского[440], что с учетом итога боевых действий за 1609 г. выглядит, мягко говоря, сильным преувеличением. С другой стороны, выглядит сильным преувеличением и рапорт М.В. Скопина-Шуйского царю Василию, относящийся к зимнему периоду 1609–1610 гг., о том, что русские «тушинцы» хотят «государю (Шуйскому. – Д.В.) добити челом, а вора, связав…выдати»[441]. Русских сторонников у второго Самозванца, увы, еще хватало.

Зато верно другое: примерно с этого времени движение в поддержку «вора» снова стало приобретать социальную окраску: поляки ушли к Сигизмунду, казаки (2000 чел.) – в Калугу к «вору». Гетман Ружинский попытался напасть на казаков, в ответ сохранивший верность Лжедмитрию II бывший соратник Болотникова Юрий Беззубцев атаковал и перебил отряд поляков Млоцкого в Серпухове[442]. Помимо всего прочего, «вор» наплел жителям Калуги, что, мол, ему пришлось бежать, поскольку он отказался отдать Сигизмунду Смоленск и Чернигов, и поляки хотели за это его убить. После чего выпустил манифест с призывом убивать и грабить поляков[443]. Изменником он назвал и М.Г. Салтыкова (тот как раз то ли собирался, то ли уже начал звать на царство сына Сигизмунда Владислава – об этом чуть ниже)[444]. Вообще, Н.М. Карамзин отмечает, что в этот период для «царика» (как называли «вора» поляки) была характерна «ненависть ко всему нерусскому», вплоть до обещаний, став царем, «не оставить в живых в Московском царстве ни одного иноплеменника»[445].