Алексей Смирнов - Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени Страница 29

Когда второго марта соглашение о капитуляции было подписано, шведы обнаружили, что против них сражалась горстка теней. Из распахнувшихся крепостных ворот вышло около сотни шатающихся от слабости защитников. Три тысячи русских — практически все население Кексгольма — умерли от цинги. Их тела грудами сваливали на телеги и вывозили за пределы города для погребения. Когда шведы вступили в город, они поняли, что русские не блефовали: новые хозяева крепости обнаружили под башнями бочки с порохом, подготовленные к взрыву. Впору было молиться обрушившейся на русских эпидемии. Запасов хлеба в городе могло хватить для долгой обороны.

Кексгольм пал, однако главной целью всех операций на северо-западе России оставался Новгород. Четырехтысячная армия Делагарди медленно приближалась к городу, стягивая вокруг него гигантскую удавку. Во все стороны рассылались небольшие отряды, перекрывавшие новгородские торговые пути, шведы захватывали обозы и брали в плен новгородских купцов. К концу марта Делагарди разбил лагерь в Сольцах, в пятидесяти километрах от Новгорода выше по течению Волхова: водный путь из внутренней России к городу был перекрыт. Обеспокоенные новгородские власти шаг за шагом отступали от своих первоначальных требований к бывшему союзнику. Их послы даже пообещали освободить Меншика Боранова со всем обозом, лишь бы Делагарди покинул пределы России. Полководец на это отвечал, что не собирается уходить до тех пор, пока не будет освобождена от поляков вся страна, а русские не выберут себе великого князя, который выполнит условия договора со шведами и вознаградит за службу Делагарди и его солдат. Это были лишь тактические отписки! В конце марта Делагарди получил инструкцию короля, подготовленную еще 28 декабря прошлого года. Карл IX требовал захватить Новгород в качестве залога и держать его до тех пор, пока русские не выполнят все шведские требования к ним. Взять город следовало немедленно, зимой, пока реки и болота оставались замерзшими, а царский престол в Москве пустовал.

Делагарди разворачивал послание короля под треск ломающегося на Волхове льда. Весна 1611 года выдалась ранней и бурной. Пришлось ответить, что с Новгородом надо подождать до лета, сейчас все дороги стоят под водой, в городе слишком много воинов, а вся область восстала против поляков — мешать в этом деле русским было не в шведских интересах.

Карл IX, настаивая на военных приобретениях в России, одновременно искал союзника в борьбе с поляками. Его практичный взгляд остановился на втором Лжедмитрии — единственном русском предводителе, вокруг которого после пленения Василия Шуйского и избрания в цари Владислава объединились антипольские силы. За помощь шведов против поляков Лжедмитрий должен был отдать Карлу IX Колу, Кексгольм, Ладогу, Копорье, Яму, Ивангород и Гдов — то есть всю цепь русских крепостей на границе со Швецией. Через Делагарди король послал Лжедмитрию предложение о союзе. Одновременно он просил подробнее разузнать о его личности и происхождении: союз с бродягой бросал тень на короля, но кто знает, вдруг самозванец имеет более достойную биографию, чем та, о которой сообщал когда-то в Стокгольм Василий Шуйский? Может быть, это даже тот самый человек, которого в Московии называли первым Лжедмитрием?

Парадоксальное время, полное самозванцев, делало каждого предыдущего более легитимным правителем России, чем тот, что приходил ему на смену! Русская летопись точно охарактеризовала этот феномен, назвав одного в цепи «воров», Петрушку, «ложной лжи ложью».

Едва наметились контуры нового политического и военного союза с Россией, как в Стокгольм пришло удивительное известие: самозванец, временной столицей которого считалась подмосковная Калуга, 23 марта внезапно объявился в Ивангороде, возле самой шведской границы. Он первым вступил в переговоры с губернатором Нарвы Филиппом Шедингом, прося помощи против поляков. Наконец-то у шведов появилась возможность удостовериться, тот ли это человек, за которого он себя выдает. Карл IX отправил в Ивангород Петра Петрея, несколько раз видевшего первого Лжедмитрия в Польше и в Москве, чтобы тот удостоверился в личности ивангородского самозванца. Если Петрей его опознает, следовало достичь с ним соглашения об отправке в Стокгольм посольства для заключения договора о помощи. Однако Лжедмитрий, узнав о появлении в крепости дипломата, лично его видевшего несколько лет назад, не выразил желания встретиться со старым знакомым. Он отказался принять Петрея, отговариваясь то плохим самочувствием, то отсутствием у него достойной монарха одежды. Пришлось заключать малообязательное соглашение с советниками этой личности. Вскоре шведы узнали, что они имеют дело с беглым церковным служкой Матвеем из Москвы. Одно время тот нищенствовал и пытался торговать ножами в Новгороде, затем исчез, а вторично объявился на городском рынке уже в новом обличье — царя Дмитрия. Его опознали, высмеяли и прогнали из Новгорода, однако Матвей не отчаивался: городов, страдающих от безвластия, на Руси было хоть пруд пруди, а планка требований к претенденту на царский титул за годы Смуты настолько снизилась, что ее мог легко перескочить любой нахальный бродяга. Вместе с кучкой новгородских жителей, увидевших свой шанс в присоединении к свите нового царя, Матвей явился в Ивангород. Эта приграничная крепость готова была признать кого угодно, лишь бы не польского или шведского ставленника. Бывшего продавца ножей 23 марта 1611 года провозгласили царем и отмечали это событие трехдневной пушечной пальбой и колокольным звоном. Делагарди так объяснил королю стремительную карьеру этого прохиндея: «…Когда он обнаружил, что народ совсем растерялся, то решил, по наущению дьявола, покинуть Москву и отправиться в Ивангород, где он назвал себя царевичем Дмитрием».

Ко времени появления в Ивангороде человека, объявившего себя Дмитрием, второй Лжедмитрий, «тушинский вор», был уже четыре месяца мертв — одиннадцатого декабря 1610 года во время прогулки в окрестностях Калуги его зарубил татарин-телохранитель.

Скромные военные успехи шведов на северо-западе России в начале 1611 года полностью компенсировались неожиданным политическим успехом. Московия не превратилась в вассальное польское государство и одновременно в плацдарм для нападения на Швецию, что, казалось, стало свершившимся фактом после провозглашения царем Владислава. 17 марта 1611 года в Москве вспыхнуло восстание против поляков. Арест русского посольства под Смоленском, продолжавшаяся осада этой крепости и явное нежелание польского короля отдать сыну русскую корону, которую Сигизмунд уже примеривал на себя, привели к взрыву возмущения, эхо которого прокатилось по многим русским городам. Братья Ляпуновы из Рязани, отличавшиеся невероятной энергией, честолюбием и пламенным патриотизмом, опережавшим порой доводы разума, успели благодаря совокупности этих качеств несколько раз вознестись вверх на гребне революционной волны. Они воевали на стороне Болотникова, действовавшего от имени первого Лжедмитрия, против царя Василия Шуйского, затем стали его союзниками, но интриговали в пользу передачи престола Михаилу Скопину-Шуйскому. После несчастной смерти царского племянника Ляпуновы обвинили Василия Шуйского в убийстве и вновь перешли в стан его открытых врагов. Однако даже осуществление давней мечты — сведение с трона «шубника», — как оказалось, не принесло успокоения России. Поэтому поляки и их союзники — московские бояре — вновь стали врагами Ляпуновых. В Ярославль и Владимир, Суздаль и Кострому, в Тулу и Калугу, в десятки других городов России полетели из Рязани грамоты с призывом объединиться для изгнания поляков из столицы. Патриарх Гермоген, которого Жолкевскому удалось очаровать во время его пребывания в Москве, вновь стал непримиримым противником поляков. Убедившись, что король Сигизмунд не спешит отпускать сына в Россию и лукавит по поводу его обещанного перехода в православие, старец стал рассылать по России призывы постоять за православную веру. Земское ополчение получило моральную поддержку духовного пастыря всех русских.

Отряды ополченцев стали стекаться под стены Москвы. Это было разношерстное воинство, временно объединившее недавних врагов. Против поляков поднялась бывшая тушинская аристократия в главе с князем Дмитрием Трубецким, казацкая голытьба атамана Ивана Заруцкого, поставившая после смерти «вора» на малолетнего сына Марины Мнишек и второго Лжедмитрия, провинциальное русское дворянство, ненавидевшее и тех, и других и признавшее своим вожаком рязанского воеводу Прокопия Ляпунова.

Слухи о том, что на изгнание поляков поднялась «вся земля», будоражили Москву, внушая мужество столичным обывателям. Было решено нанести по оккупантам одновременный двойной удар: москвичи поднимут восстание, когда на штурм пойдут отряды ополчения. В Москву свозили оружие, спрятанное в телегах с товарами, в столицу просачивались ополченцы, переодетые в городское платье.